Притча

– Постой, - сказал он, взял саквояж под мышку, другой рукой достал из внутреннего кармана предписание, карандаш и, встряхнув бумагой, развернул ее.
– У нас в Париже тоже есть система. Это француз.

– Верно, - ответил капрал.

– Ничего не оторвано. Все на месте.

– Верно.

– Ни полка, ни звания определить нельзя.

– Верно.

– Тогда подпиши, - сказал ему сержант, протягивая карандаш.
– А ты, приказал он ближайшему солдату, - повернись кругом и пригнись.

Солдат повиновался, сержант расстелил на его спине бумагу, и капрал расписался.

– Нужна еще подпись вашего лейтенанта, - сказал сержант капралу, забирая у него карандаш.

– Иди скажи ему.

– Ладно, - ответил капрал уже на ходу.

– Все в порядке, - сказал сержант носильщикам.
– Несите наверх.

– Подожди, - сказал один из них.
– Сперва выпьем.

– Нет, - ответил сержант.
– Когда погрузим его в машину.

Ему не хотелось ехать в эту командировку, и ему в самом деле здесь было не место, потому что теперь все двенадцать набросились на него и отняли саквояж, не злобно, не возмущенно, лишь быстро: без горячности, почти равнодушно, почти рассеянно, так срывают для растопки листок с прошлогоднего календаря; бывший взломщик на этот раз действовал в открытую, он достал свой инструмент и на глазах у всех стал возиться с замком. Они думали, что саквояж удалось отнять так легко и быстро потому, что сержант один, а их много, и уставились на единственную бутылку сперва с изумлением, потом с яростью, потом с чем-то похожим на ужас, а сержант стоял над ними и посмеивался с каким-то мстительным и торжествующим наслаждением.

– А где остальные?
– спросил один.

– Выбросил, - ответил сержант.
– Вылил.

– Какое там вылил, - сказал другой.
– Продал.

– Когда?
– сказал еще один.
– Когда он мог их продать? Или вылить?

– Пока мы спали в грузовике.

– Я не спал, - сказал второй.

– Ладно, ладно, - сказал бывший взломщик.
– Какая разница, что он с ними сделал? Их нет. Разопьем эту. Где у тебя штопор?
– обратился он к третьему. Но тот уже достал его и ввинчивал в пробку.

– Ладно, - сказал сержант, поднимая пустой саквояж.
– Я тоже хочу на свежий воздух. И не собираюсь пить, показывая, что мне тут не нравится.

Он ушел. Они быстро осушили бутылку, передавая ее друг другу, и выбросили.

– Так, - сказал бывший взломщик.
– Взяли носилки и пошли отсюда.

Он уже стал главарем, никто не знал, когда это произошло, и не задумывался над этим. Потому что они были теперь не пьяными, не трезвыми, а бешеными; выпитый коньяк в желудках казался холодным и твердым, словно шарики льда, они подняли носилки и почти бегом понесли их вверх по лестнице.

– Куда же он дел коньяк?
– спросил у бывшего взломщика шедший за ним.

– Отдал капралу, который сидел в кабине, - ответил бывший взломщик. Через окошко, пока мы спали.

Они выбежали наружу, на землю, на свежий воздух, грузовик ждал их, водитель и капрал стояли в стороне с группой солдат. Все слышали, что сказал взломщик, и, даже не останавливаясь, бросили носилки и устремились к грузовику, но взломщик остановил их.

– Постойте, - сказал он.
– Я сам.

Но бутылок в грузовике нигде не было. Взломщик вернулся к носилкам.

– Кликни этого капрала, - сказал один.
– Я заставлю его сказать, где они.

– Не дури, - сказал взломщик.
– Знаешь, чем это кончится? Он вызовет военную полицию, нас арестуют и возьмут других сопровождающих у адъютанта в Вердене. Здесь мы ничего не можем сделать. Придется потерпеть до города.

– А в городе что?
– сказал другой.
– Купим выпивку? На какие шиши?

– Мораш может продать свои часы, - сказал четвертый.

– А он продаст?
– сказал пятый.

Все посмотрели на Мораша.

– Пока забудьте об этом, - сказал Мораш.
– Взломщик прав: сперва нужно вернуться в город. Пошли. Надо уложить покойника в ящик.

Они поднесли носилки к грузовику и подняли туда обернутое брезентом тело. Крышка гроба была не прибита; молоток и гвозди лежали внутри. Они уложили тело, не разбирая, вверх лицом или вниз, закрыли гроб и вбили в крышку гвозди, чтобы она только держалась. Появился сержант с уже пустым саквояжем, влез в заднюю дверцу и снова уселся на гроб; капрал с водителем, очевидно, вернулись тоже, потому что грузовик тут же тронулся, двенадцать солдат сидели, прислонясь к бортам, внешне чинные, как воспитанные дети, но на самом деле неистовые, готовые на все, по пути они негромко перебрасывались фразами, потом грузовик въехал в город и остановился перед дверью, у которой стоял часовой: очевидно, это была комендатура; сержант стал подниматься с гроба. И тут Взломщик сделал последнюю попытку.

– Насколько я понимаю, нам выдали коньяк не только затем, чтобы мы приехали в Валомон и достали труп, но и чтобы привезли его в Париж. Или я неправ?

– Если неправ, кто в этом виноват?
– сказал сержант. Он еще какое-то время смотрел на Взломщика. Потом повернулся к дверце, казалось, он тоже признал во Взломщике их главаря.

– Мне нужно подписать кой-какие бумаги. Отвезите гроб на станцию, погрузите в вагон и ждите меня. Потом сходим поесть.

– Ладно, - сказал Взломщик.

Сержант спрыгнул с машины и скрылся; и сразу же, не успел грузовик еще тронуться, вся атмосфера стала другой, будто их личности и характеры преобразились, или, скорее, будто они сбросили маски или личины; речь их сделалась краткой, быстрой, немногословной, загадочной, подчас даже лишенной глаголов, словно они не общались, а пробуждали друг в друге общее таинственное знание.

– Часы Мораша, - сказал один.

– Не спеши, - сказал Взломщик.
– Сперва на станцию.

– Тогда поторопи их, - сказал другой.
– Сейчас я сам, - и стал подниматься.

– Говорю, подожди, - одернул его Взломщик.
– Хочешь познакомиться с военной полицией?

Разговор прекратился, солдаты молча сидели в кузове, неподвижные и мчащиеся, неистовые в неподвижности, как люди, силящиеся сдвинуть пирамиду, они словно подталкивали едущий грузовик своей нетерпеливостью. Грузовик остановился. Они уже вылезали из кузова, первые спрыгнули еще до полной остановки и уже взялись за гроб. Теперь на перроне никого не было, вернее, им так казалось, могло бы показаться, если б они хоть окинули его взглядом, но они, даже не глядя по сторонам, вытащили гроб из грузовика и снова почти бегом потащили его к своему вагону, стоящему на запасном пути; вдруг чья-то рука начала дергать Взломщика за рукав, и чей-то назойливый голос произнес у его локтя:

– Господин капрал! Господин капрал!

Взломщик скосил глаза вниз. Это была утренняя старуха, сын которой погиб в верденском сражении.

– Уходи, бабуся, - сказал Взломщик, вырывая руку.
– Пошевеливайтесь. Открывайте дверь.

Но старуха по-прежнему цеплялась за него и продолжала с жуткой настойчивостью:

– Вы привезли кото-то из форта. Может быть, это Теодуль. Я узнаю его. Дайте мне на него посмотреть.

– Говорю, уходи!
– сказал Взломщик.
– Мы заняты.