Притчи
Шрифт:
Облаченный в лохмотья, бродил Натаниель целыми днями по полям и проселкам в неутомимых поисках добрых, хоть и дикорастущих, плодов земли и в ожидании — ибо Свет понуждал это его ожидание, — что когда-нибудь у ручейка или под сенью дерева его глазам предстанет та, что захочет стать его спутницей в увлекательных развлечениях.
Но, увы, сколь далеки были эти надежды от реальности, ибо девушки, коих встречал Натаниель, предпочитали осчастливливать других, а он, бедно одетый и одинокий, вместо нежных поцелуев получал от них комья грязи и камни, сдобренные таким словцом, от которого он весь заливался краской.
Такое грубое, гадкое поведение причиняло боль Натаниелю, который верил в то, что ничего дурного
— Безусловно, — говорил он, едва унеся ноги от своих мучительниц через какое-нибудь пыльное или, наоборот, слякотное поле, — каждой девице должно принадлежать первому святому дню недели, дню солнца, когда всякая тьма становится забвенна, и царит только счастливая любовь…
И вот пришел сырой мрачный осенний день, когда Натаниель отправился собирать грибы. Он обошел все холмы, которые то погружались в туман, то оголялись под порывами морского ветра, относившего туман в сторону. Он продолжал свои поиски до тех пор, пока сырой туман не пробрал его до костей, и все, что ему удалось найти, еле-еле прикрывало дно его маленькой корзинки.
Наконец, он достиг широкой уединенной пустоши, на которой возвышались кучи камней, похожих на могильные надгробия. Неужели Свет предал его?
— Свет! — вскричал Натаниель, воздевая руки навстречу дождю, ибо туман обернулся холодным дождем, который заливался в его рукава. — Я питался надеждой на тебя так долго: неужто ты оставил меня? Я верил в тебя, я поклонялся тебе, я любил тебя, я всегда чувствовал, как надежда растет в моем сердце, словно милая птичка. Теперь я оставил всякую надежду.
И говоря, не заметил Натаниель, что дождь прекратился, луч света рассеял мглу и упал на него, и голос произнес:
— Не оставляй надеяться, Натаниель, и не забывай затепливать свечу в своем окне, ибо скоро гость явится к тебе.
Натаниель поспешил домой, но, увы! в своем темном доме он не смог отыскать ни свечи, ни даже лучины. Услышав слова своего друга, Натаниель больше, чем когда-либо, осознал, как необходима ему свеча. В тот день он не видел ни одной краски, а огонек свечи, как он знал, желтый. Кроме того, его надежда на приход гостя в тот вечер возросла как никогда, ибо по пути домой, проходя мимо дома священника, куда мясник как раз привез бараний окорок, он услышал, как горничная, принимавшая мясо, сказала, что встречается сегодня с одиноким мужчиной.
И обнадеженный Натаниель решил, что это его имела в виду бойкая девчонка. Звали ее Винни; у нее были темные глаза и озорной нрав. Мясник был ее друг — он был самый кровожадный из всех мужчин, которых ей довелось знать, — и сейчас Натаниель вообразил, что она заглянет к нему на огонек, если он только сможет найти свечу, чтобы указать дорогу к своему дому, но свечи-то он найти не мог.
— О Свет! — воскликнул Натаниель в глубокой печали. — Я прошу лишь свечу. Одна завалялась у меня под столом, но, кажется, ее съели мыши. Не будешь ли ты так добр одолжить мне еще одну, ибо тогда ко мне придет Винни, веселая, как воробышек. И увидев, как мы счастливы, сам Господь захлопает в ладоши.
Тишина была ответом Натаниелю. Только ветер стенал вокруг домика да дождь просочился сквозь дыру в крыше и теперь расплывался лужами на каменном полу.
Натаниель опустился на низкую табуретку; положив руки на голый стол, он опустил на них голову, прижавшись лбом к холодному дереву. Дрожь пробрала его во тьме.
В этот недобрый час на него нашло отчаяние, что, словно змея, выползшая из тинистых закоулков, проникла в дом через трещину в стене и свернулась вокруг сердца Натаниелю, уронившего голову на стол. Натаниель увидел самого себя со стороны — старик, убогий и несчастный, всю жизнь обманывавший себя тем, что Свет у него в друзьях.
И как только осознал Натаниель
Крю, кто он такой, он почувствовал, что в комнате есть кто-то еще. В комнату вошла Тьма.Тяжкие мучения претерпевал Натаниель. Горькими словами оплакивал он свою судьбу; душа его склонилась к смерти, а сердце погрузилось в озеро чернейшей тоски.
Натаниель поднялся, чтобы пойти и отыскать кусок веревки — повеситься, но тут к нему обратился голос, смелый, нежный и любящий:
— Натаниель, — сказал голос, самый приятный из всех, что ему доводилось слышать, — Натаниель, не отчаивайся. Мне становится очень грустно оттого, что ты так изводишь себя только потому, что у тебя не нашлось свечи. Это не я, Тьма, но Свет причинил тебе столько вреда. Он вечно такой хлопотун, кричащий на каждом углу о надежде, когда ее нет, лгун и надоеда. Чего, ради всего святого, ты достиг своим поклонением Свету? Надежды твои опали с тебя, как сломанные стропила с горящей крыши, над тобой насмехаются малые дети, слезы твои увлажняют твою бороду, и все потому, что ты поклоняешься не тому цвету.
На Натаниеля снизошел такой покой, какого он не ведал всю свою жизнь; он с любовью взглянул в кроткие глаза Тьмы.
— Тьма, — произнес он, — скажи, почему я всегда боялся тебя?
— Ты никогда не догадывался, как я люблю тебя, — ответила Тьма, — иначе мы давно стали бы друзьями, ибо, как ты знаешь сейчас, я в состоянии подарить тебе самые чудесные мысли, какие только посещают человека.
Натаниель опустил руку на стол и почувствовал в ней коробок со спичками и свечу, которые он положил туда, но совершенно про них забыл. Распахнув дверь, он выбросил все это в дождь.
— Говори еще, Тьма, — сказал он, — ибо слова твои занимают меня.
— Дорогой Натаниель, — произнесла Тьма, — друг, которому ты служил столь преданно, оказался твоей погибелью. Твой богоподобный разум, твой простой, но мудрый образ жизни отданы были на глумление невеж, и кто они, эти глупцы, как не ничтожные и трусливые отражения заносчивого, блестящего Света?
Натаниель раскрыл руки, и Тьма заключила его в объятья.
— Я позабыл Винни, — прошептал бедняк.
— Ты познаешь счастье, — пообещала Тьма. — Под высокими сводами моей черноты ты узнаешь истинную Винни. Пускай все сияющее иллюзорным светом продолжает обхаживать тебя, — вряд ли ты захочешь, чтобы это беспокоило тебя в моих чертогах. Девушка бывает хороша днем, однако ночью, в темноте, научаешься любить глубину, длительность и величие. Слова «Да воссияет свет» должны быть заменены на «Да сгустится тьма».
— Свет, когда был мне другом, всегда обещал мне утехи, — пожаловался Натаниель, прижимаясь к Тьме ближе. — Каждое утро он говорил мне, как обычно, легко и ветрено, — беги, дескать, прочь из дому, Натаниель; на пруду или в лощинах ты встретишь девушку, которая позовет тебя. Дорогая Тьма, можешь ли ты дать мне что-нибудь?
— Я дам тебе вечные желания, — отвечала Тьма, — а после них — истинное счастье.
— Но что есть истинное счастье? — спросил Натаниель.
— Смерть, — молвила Тьма.
Труп и блоха
Так вышло, что скончался как-то раз в Мэддере, в своем домике у холма, некий средних лет господин.
Ему было пятьдесят. Жизнь его была не такой счастливой, как могла бы, окончил он свои дни, подхватив простуду, за которой последовал длительный кашель, и произошло это одним приятным сентябрьским днем, где-то без четверти шесть по церковным часам. Едва в усадьбе мистера Толда опорожнили с довольным шелестом последнюю тачку ячменя, как сердце мистера Джонсона остановилось. К тому времени мало кто в деревне замечал мистера Джонсона, даже издеваться над ним или бросаться камнями в его кошку уже перестали, и теперь, когда он покинул мир, никто на это не обратил внимания.