Притворись мной, я буду тобой

— Короче, я всё сказал. Помогу Алисе, если ты сейчас расскажешь Вере правду.

Мое разъяренное лицо выглядело слишком яростно и решительно.

Николай повертел мобильный в руках, и включил экран.

— Забито в телефоне как Дом Дианы, — подсказал я.

Николай нажал клавишу. Пошёл гудок.

Его губы тряслись:

— Вера? Верочка! Это я. Со мной всё в порядке. Я лежу в госпитале в Швейцарии. Болен? Да. Давно болен, милая. Уже год как. Не беспокойся, у меня ремиссия. Я в химиотерапии. Говорят, это последний курс. Рак отступает. Вы хотите приехать с сыном? — Николай перевел на меня молящий взгляд.

Я кивнул.

— Хорошо, милая, Ярослав все устроит. Да. Он здесь с нами. В смысле со мной.

Николай взглянул на меня, и я помотал головой, подсказывая, что в данном положении не стоит рассказывать об Алисе.

— Да, дорогая. Да, расскажи Диане, пожалуйста, сама.

Коля нажал отбой.

— Как она восприняла? — глухо спросил я.

— Была рада услышать, что я жив. Рыдала, боялась, что со мной что-то случилось.

— Вот видишь, нужно было всего лишь поговорить начистоту.

— Ты привезешь ее сюда?

— Я позвоню своим людям в Лесневск. Организуют их приезд. Не беспокойся. У меня свои планы на счет Алисы.

— Какие? — резко вопросил Коля. У него аж глаз дернулся.

— Уезжаю ночным экспрессом в Испанию на встречу к госпоже Иглесис.

— Нет, — завопил друг.

Я стремительно приблизился к постели, наклонился над побледневшим как полотно другом и прошипел:

— Ты эту дерьмовую кашу заварил. Мне ее расхлёбывать. И как я собираюсь это сделать, не твоего ума дело? Понял?

Резко развернувшись, зашагал на вход.

— Спасибо, — кинул мне в спину Коля.

Но я не обернулся.

***

Колеса поезда в Мадрид мерно отстукивали ритм моего взбудораженного сердца. Я обеспокоенно осмотрел свой нехитрый багаж — небольшая сумка от Gucci, заполненная до отказа подарками — сувенирами для Елизабет Иглесиас и ее пятнадцатилетней дочери Шакиры.

— Интересно, прокатит мой подхалимаж или лучше сразу бить наотмашь правдой, спрашивая в лоб, почему женщина отдала одну дочь постороннему биологическому отцу, а вторую кинула на растерзание московским «бизнесменам»?

Чутье подсказывало, что еду в логово волка.

Что мне мужчине оставалось думать о женщине, бросившей родную пятилетнюю дочь? Ничего хорошего на ум не приходило. Будь моя воля, я бы бросил ее на растерзание адвокатам. Но умом понимал, что должен решить вопрос не грубой адвокатской силой, а лестью и мужским умом. Лаской должен вынудить женщину закрыть дело против родной дочери, заставить ведьму забрать заявление из полиции.

Что если она подала дочь в розыск в Европейском Союзе? Тогда дела обстояли намного хуже, чем я предполагал.

Намного хуже. И мараться не хотелось. И проиграть также. Это опускало меня в моих же глазах. Хотя я ни разу за всю свою практику не вел международных дел. Как-то обходилось без этого.

Поезд жалобно издал последние натужные звуки, и остановился.

Мадрид. Его мать! Через час-другой нос к носу встречусь с женщиной, которую я априори ненавидел.

Ненавидел за то, что она бросила мою Диану!

Вальяжной походкой вышел из вагона, прошелся по перрону к выходу, осматривая спешащих к поезду встречающих.

Меня никто не встречал. Единственный близкий мне человек, проживающий в Мадриде, давно переехал на острова.

В одиночестве продолжал путь к такси.

— Может в отель? — небрежная мысль посетила меня. Но я тут же ее отмел. — Нет. Сначала дело.

Подозвал такси, назвал адрес на Гранд Мартинес и уселся на заднее сидение, кинув сумку себе под ноги.

— Приехали, — не очень вежливо сообщил водитель, останавливая потрепанный автомобиль около дорого особняка на окраине Мадрида.

— Неужели женщина, живущая в особняке за несколько десятков миллионов долларов, терроризирует дочь за кражу нескольких миллионов долларов? — Абсурднее ситуации не встречал за всю свою практику.

Покинув авто, я кинул сумку у дороги, а сам кружился вокруг белоснежной двухэтажной виллы окруженной непроницаемой зеленью и малиновыми пушистыми цветами.

Из-за нулевой просматриваемости, не смог понять есть ли в доме люди, и кто находится у бассейна.

Нахмурив брови, вернулся к воротам, поднял сумку и неохотно позвонил в звоночек на входной двери.

К моему удивлению у меня даже не уточнили, кем я являюсь, сразу открыли дверь. Калитка скрипнув отъехала в сторону, и я быстро вошел во внутренний двор.

Зелень, зелень, кругом зелень. Пахнет цитрусами и… хорошим кофе.

Иду по дорожке из нежно гравия и пытаюсь продумать речь. К моему сожалению мысли путаются, и я не понимаю, как говорить с женщиной, чью дочь люблю…

— Мистер, кого Вы ищете? — раздается нежный молодой голос.

С удивлением осматриваю молодую девчушку. На вид лет шестнадцать, рослая, сформировавшаяся женщина. (Чем-то напоминает Дианку). Темные волосы, стриженные под каре, обрамляют белое лицо. Чуть пухлые губы улыбаются, темные как ночь глаза радостно блестят. Чувствую, что девушка рада прибытию в дом незнакомца.

Девчонка в шортах и майке, босиком, говорит по-испански. Я ничего не понимаю.

На всякий случай киваю и говорю по-русски:

— Мне нужна Элизабет Иглесиас.

Девушка странно подергивает плечиками и улыбается.

Затем на хорошем английском отвечает:

— Мистер, я Вас не понимаю.

Сама жмется ко мне и ехидно улыбается.

Я нервно спрашиваю на английском:

— Миссис Элизабет Иглесиас могу увидеть.

Девчонка куксится, теряя ко мне всяческий интерес:

— Мамы нет дома, — отвечает грубо по-английски, и уходит прочь.

Мне становится дурно. И так, у Миссис Руской Испанки три дочери. Богачка так богачка, не поспоришь! И деньги большие водятся, и три дочери в наличии.

Медленно бреду как потерянный щенок ко входу в дом.

На пороге уже ждет служанка — испанская внешность женщины под пятьдесят немного пугает. Но зря. Особа со мной мягка и нежна. Принимает меня за клиента! Предлагает присесть и подождать госпожу Иглесиас.

Покорно бреду за полноватой женщиной в сад, присаживаюсь за столик.