Притяжению вопреки

— Я одна живу, — с усмешкой ответила она, явно разгадав мой интерес. Впрочем, я его и не скрывал.

— У нас, оказывается, много общего. Я тоже убеждённый холостяк и одиночка, — сообщил я, игнорируя усмешку.

— Не так уж и много, поверьте. И моё одиночество — это не убеждение и не мой выбор. Просто так получилось, — вздохнула она, как мне показалось с грустью.

— Тогда сочувствую.

Мне до зуда хотелось вызнать у неё, почему так получилось, кто она вообще, откуда, чем занимается, чем интересуется, что любит, а что — нет. Да много всего. Дай мне волю — я бы засыпал её вопросами. Но по себе знаю, как раздражает чужое навязчивое любопытство, так что просто пожелал ей нежных снов и отключился.

И потом, напомнил себе, не я ли решил, что не буду с ней даже пытаться завязать отношения? Я через месяц-полтора уеду. Да и эти месяц-полтора не до девочек — у меня работа полным ходом как раз идёт. Я даже на обед перестал бегать.

Да и, уж будем честны, вряд ли у меня с ней что-то получилось бы. Когда мы с ней не были знакомы, она и то казалась мне… ну, не знаю, доступнее, что ли. А теперь вроде и познакомились, и телефончик мне свой дала (сама!), а ощущение такое, словно она совершенно недосягаемая. Я вон не могу себя заставить даже на «ты» её назвать.

Впрочем, трудности меня никогда не останавливали. А когда кажется, что сделать ничего невозможно, — так это вообще самое любимое. Но трудности преодолевать приятно, когда потом будет результат. А тут какой результат? Завоевать её, чтобы она потом меня в аэропорт проводила? Ну бред же.

А всё же что могло значить — не её выбор? Может, она развелась? Отсюда и грусть? А ещё интересно: то, что у нас, по её словам, мало общего — это как? Плохо или хорошо? Ну, типа, противоположности притягиваются или не о чем даже поговорить?

В этих раздумьях я всю ночь и проворочался. Только под утро удалось задремать.

Проспал, конечно. А проснувшись, в первый момент не мог сообразить, отчего всё так болит, а нос — особенно. Потом увидел себя утром в зеркале и понял, что на работу не иду ни сегодня, ни завтра, ни ещё неделю как минимум.

Набрал Иваныча, пожаловался ему, даже продемонстрировал свой потрёпанный фасад — специально звонил через FaceTime. Тот всполошился, заквохтал: надо врачу показаться! Надо сделать снимки! И полицию вызвать непременно!

Я наврал, что уже, и перешёл к главной теме:

— Над прогой я поработаю здесь, на месте. Пусть только Паша откроет мне удалённый доступ.

— Может, тебе лучше отдохнуть несколько дней? Болеешь ж…

— Да не нужен мне отдых. Просто я некрасивый пока, а вообще всё со мной нормально. Чего время-то терять?

Иваныч помешкал, но уступил. Пообещал распорядиться. Пожелал скорейшего выздоровления. Я аж растрогался немного.

Через полчаса мне и впрямь позвонил Паша. Сначала выспросил, куда я пропал, и только потом открыл удалённый доступ.

Работа — это хорошо, работа — это просто замечательно. Ничто так не спасает от скуки и не отвлекает от мучительных мыслей, как работа. А я себя, если честно, изъел уже насквозь.

Серьёзно, это какое-то тихое помешательство. Отгоняешь мысли, а они лезут и лезут. И такие неприятные… Я и вчера сам себе не понравился, а сегодня, при свете дня и вовсе содрогался от воспоминаний.

Она ведь наверняка каким-то придурковатым лошком меня теперь считает. И не без причины, чего уж. Мало того, что меня уделали на её глазах, так я ещё зачем-то стал ей расписывать, как круто рублюсь в контру. Нафига? Вот нафига?! Все эти сетевые побоища для неё же пустой звук. Думает, наверное, что я инфантильный, хвастливый дебилоид. То-то она и насмехалась.

Чёрт. Позорище. Язык мой — враг мой. И что делал мой мозг, когда я втирал ей про эйсы? Сто пудов она считает меня напыщенным дураком. Дураком с дурацким именем. С дурацким именем и побитой физиономией. Аллес!

За какие-то несколько часов моя самооценка рухнула с высот Олимпа, заползла, вся покалеченная, под плинтус и корчится теперь в предсмертных судорогах.

Это даже хорошо, что я теперь не буду ездить по утрам в офис — с ней не встречусь. А то в глаза смотреть стыдно. Хотя так охота её увидеть… Ну, ничего, перетерпим.

С утроенным азартом я нырнул в работу. Ну и правда, забыл обо всём. Спасибо вам, родные массивы, где я чувствую себя богом. Где моё почти раздавленное эго ожило и даже приподняло голову.

Выдернул меня из нирваны телефонный звонок. Иваныч. Всё-таки душевный он человек, хоть и буржуй. Поинтересовался сначала, как я сам, а уж потом спросил о деле.

А я, между прочим, превзошёл сам себя. Сделал сегодня столько, сколько обычно делаю дня три-четыре.

Лишь потом, поговорив с ним, я обратил внимание, что, оказывается, уже стемнело. Уже вообще вечер, восьмой час. То-то в животе у меня духовой оркестр.

Только я взялся набрать местный ресторан доставки, как телефон требовательно загудел. Я взглянул на экран и чуть не выронил его из рук. Анита. Анита! С ума сойти!

Я набрал полную грудь воздуха, с шумом выдохнул и только потом ответил на звонок.

— Добрый вечер. Я… — она вдруг запнулась, как будто смутилась. Ну неужто? — А вы сейчас дома? Один? Не заняты?

Я прямо опешил и от изумления смог выдавить только:

— Да.

— Можно я к вам сейчас зайду? Я ненадолго…

— А зачем? — брякнул я, явно будучи не в себе.

Но это простительно — девушка мечты вдруг звонит на ночь глядя, спрашивает тебя, один ли ты и просится зайти в гости. Тут любой одеревенеет.

— Нельзя?

— Да нет, можно. Заходите, конечно, — вовремя спохватился я.

— Хорошо, я буду минут через двадцать.

С минуту я таращился ошалело на погасший экран, потом проморгался и оглядел жилище. Чёрт!

Я стрелой ринулся стелить кровать, затем — собирать по полу носки, по полкам и прочим поверхностям — немытые кружки и обёртки из-под шоколадок, и всё это прятать. И развил при этом такую скорость, что, сто пудов, побил бы все рекорды. Как финальный аккорд — ворох одежды с кресла запихнул в шкаф, а мусорный пакет вынес на балкон.

Когда она позвонила, я открыл дверь, очень довольный и порядком запыхавшийся.

— Добрый вечер, — повторила она своё чопорное приветствие.

— Ещё какой добрый, — светился я. Как же всё-таки здорово, что она пришла! Я от радости даже конфузиться перестал.

Она прошла в комнату. Огляделась, присела на краешек дивана, на котором я весь день валялся с ноутом.

Блин, сон какой-то!

— Как ваше самочувствие? — спросила она с таким сожалением, словно я на смертном одре лежу-подыхаю.