Притяжению вопреки

И я даже не знал, что ответить. Не говорить же: ты знаешь, у меня плохие предчувствия. Ну, тупость же. Да вообще бред! Я сам это понимаю, но поделать ничего не могу. На душе будто кошки скребут.

— Не знаю, устал, наверное.

Она подошла ко мне, заглянула в глаза, улыбнулась, обняла, сцепив руки за моей спиной.

— Я хочу, чтобы ты знал. Для меня ты лучше всех на свете. Для меня ты — самый крутой, самый умный, самый-самый, непревзойдённый.

Она перестала улыбаться, но не расцепила объятий и взгляд не отвела. И я неожиданно для себя самого сказал ей просто:

— Я тебя люблю.

Несколько секунд она молчала. Просто смотрела в глаза и молчала. А потом чуть слышно прошептала:

— Я тоже тебя люблю.

Однако после этих слов она погрустнела, отошла от меня, да вообще как будто в глубокую хандру погрузилась. И как я её ни тормошил — бесполезно.

— У нас с тобой сплин как переходящее знамя, — невесело хмыкнул я.

Только ночью, в постели, она снова ожила, распалилась, стала отвечать на ласки. А меня как прорвало — сказав один раз это «люблю», я шептал ей признания снова и снова.

Только вот после той ночи Аня стала всё чаще впадать в меланхолию. Спросишь — что случилось-то? Она отмахивалась: всё нормально. А у самой лицо как на поминках.

В конце декабря мы гуляли с ней по скверу и случайно встретили парня, которому я как-то осенью помог по работе. Он был с женой, и оба очень даже приветливо с нами разговаривали. Однако Аня моя почему-то занервничала. Мы приехали домой, и тут уж я припёр её.

— Ты скажи, что с тобой происходит? Только не надо снова это твоё «всё нормально». Я же вижу — ты совсем не такая стала, какой была. Ты каждый день ходишь, как в воду опущенная. Вот скажи, кто я тебе? Левый чужой чувак?

Она качнула головой.

— Так почему ты не можешь мне довериться? Я же всё для тебя готов сделать. У меня никого нет дороже тебя. Или… тебе просто всё это не надо и ты не знаешь, как сказать? Ты… не любишь меня, да? Но всё равно лучше правду скажи.

Она снова качнула головой и вскинула на меня пронзительно-синие глаза.

— Люблю. И для меня наши отношения очень много значат. Что бы потом ни случилось, ты знай, что для меня всё это было по-настоящему…

— Что значит — что бы потом ни случилось? Ты так говоришь, как будто… — Мне стало не просто тревожно от таких её слов, а вообще дурно. И я с трудом договорил то, чего последние дни боялся: — Как будто собираешься меня бросить.

— Нет, конечно, нет. Но ведь ты уезжаешь скоро. Ты вчера сказал, что уже закончил работу над своей программой. А значит, вернёшься в родной город. Да, ты сказал, что можешь какое-то время тут задержаться. Но ведь потом всё равно уедешь…

Я сглотнул. Я тоже об этом думал все последние дни. И тоже грузился, конечно. Как уезжать, если единственный человек, которого люблю, останется здесь? Это же рвать сердце себе и ей. Но что делать, если там всё — дом, друзья, детство, мать с отцом похоронены? Да вообще всё. Вся жизнь.

— А поедем со мной? Что тебя тут держит?

— Я не могу. Нет, не могу… Если бы это от меня зависело, я бы, конечно… Я бы даже не думала. Но я не могу.

Всю ночь я потом ворочался без сна. Выходит, она так расстраивалась из-за нашей разлуки? Я ведь и сам не верил, что настанет день и нам придётся распрощаться. Просто не представлял себе, что мы расстанемся, что буду как-то без неё… Это невозможно было представить. Слишком больно даже от одной мысли. Она уже вросла в меня намертво.

В ту ночь я и решил, что никуда не поеду.

Мне не нравился этот город с его выстуженными улицами, метровыми сугробами, метелями. Я всегда любил солнце, море, белый песок. Я любил свой родной город, где даже зимы тёплые и нежные, где от дома до берега четверть часа пешком. Но там нет Ани, а без неё, как оказалось, мне не нужны ни солнце, ни пляж, ни море, ничего. Я готов был полюбить эти вьюги и морозы, лишь бы рядом была она.

=19.

Утром за завтраком я намекнул:

— У меня для тебя есть сюрприз.

Совсем уж раскрывать все карты раньше времени не хотелось.

— Какой? — заинтересовалась Аня.

— Вечером узнаешь.

— Надеюсь, хороший?

— Надеюсь, хороший.

Она коротко засмеялась.

— Ну, хоть подсказку дай? — допытывалась. — Я же умру от любопытства.

— Всё скажу вечером. Ты до шести работаешь?

— Да, — кивнула она слегка обескураженно.

— Там, рядом с твоей конторой, есть какой-то ресторан. Приглашаю поужинать.

— Я не против. В «Марциано»? Он же там рядом…

— Да, там.

— А ты в курсе, что там заоблачные цены? Это один из самых дорогих ресторанов, между прочим.

— Ничего. Кутить так кутить. Тем более есть на что.

— Ну хорошо, мой кутила, как скажешь. А что всё-таки за повод?

— Я закончил работу над прогой. Теперь уже точно всё. Вот поеду сегодня в контору к Иванычу. Покажу, расскажу, отчитаюсь и всё, я свободен. И богат… буду вечером.

— Поздравляю, — она улыбнулась, хотя в глазах я разглядел горечь. Почему так? Хотя… она же ещё не знает о том, что я решил остаться с ней. Я еле сдержался. — Тогда во сколько встречаемся?

— Могу к шести за тобой заехать.

— Да нет, не надо. Давай встретимся прямо в «Марциано». Примерно в половине седьмого, хорошо?

* * *

С Иванычем расставание получилось трогательным. Он заверил, что для меня всегда найдется место, если вдруг я надумаю здесь осесть. Паша с Сёмой, да и остальные коллеги, тоже сокрушались. Чёрт, это так, оказывается, приятно, когда все расстраиваются из-за того, что ты, типа, уезжаешь.

Я просто никому пока не сказал, что остаюсь. Хотел, чтобы Аня узнала об этом первая. Парни зазывали «по-людски проститься» в ближайшей рюмочной. Надеюсь, они не сильно обиделись на то, что я слился.

В «Марциано» я успел к шести. Полчаса просто сидел, ждал, мечтал. Представлял себе, как обрадуется Аня. Выпил три бокала минералки. Покурить сходил тоже раза три. Почему-то вдруг разволновался, как будто собирался не просто сообщить, что остаюсь, а как минимум сделать предложение руки и сердца. Хотя бросить всё — для меня шаг не менее серьезный.

Без четверти семь Ани ещё не было. Я позвонил ей на сотовый. Но телефон оказался отключен. В принципе, конец дня, мог просто разрядиться. И на работе могли задержать. Она же как-то говорила, что у неё там дурной директор. В начале восьмого эти доводы уже мало помогали.