Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Приватная жизнь профессора механики
Шрифт:

На начало июня была назначена защита диплома Саши, и он, постоянно консультируясь со мной, стал завсегдатаем нашей квартиры на Таганке. Так как мы нередко, а если честно, то всегда выпивали с ним, Саша частенько оставался у нас и ночевать. А утром, в отличие от меня, ему трудновато было вставать.

Тамара же, уволившись ещё в конце прошлого года из своего НИИ Минералогии, всю весну устраивалась на работу в НИИ Технического стекла. То есть решила переквалифицироваться из последовательницы 'нерусского' Ферсмана, в продолжательницу дела 'нашего' Ломоносова - известного 'стекольщика'. Ведь это он писал в стихах 'служебную записку' своему начальнику:

'Те о стекле неправо думают, Шувалов,

Которые

его чтут ниже минералов!'

Видимо, это двустишье произвело на Тамару такое сильное впечатление, что она решила покинуть НИИ Минералогии и перейти в НИИ Технического стекла. И претворяла намеченное в жизнь всю весну до лета в статусе безработной. Я с некоторым подозрением оставлял Сашу дома, наедине с его абстинентным синдромом и моей Тамарой. Тем более, их симпатия друг к другу и не скрывалась. Когда мы, выпивая вместе, доходили до расспросов: 'Ты меня уважаешь?', и целовали друг друга, то Саша с Тамарой делали это с особой нежностью и длительностью. А кроме того, Саша всех женщин на кафедре, включая красивую Иру и мою будущую невестку Наташу, называл не иначе, как 'Тамарочка'. Ира деликатно обратила моё внимание на это, и я заинтересовался данным феноменом. Как-то спросил Сашу без обиняков, какие чувства он испытывает к моей Тамаре, раз всех вокруг называет её именем.

Но тот, глядя прямо мне в глаза преданным взглядом, ответил:

– А какие, по-вашему, чувства я должен испытывать к любимой женщине моего любимого руководителя?

Я счёл этот ответ достойным джентльмена, и мне стало стыдно за мой неинтеллигентный вопрос. А если даже у них имеется 'лёгкий флирт', то и Бог с ними, пусть радуются жизни. Лишь бы от этого флирта дети не рождались! Но Тамара, как я уже упоминал, была застрахована от таких последствий. Кому же будет плохо, если двое людей, которых так люблю я, ещё будут любить и друг друга? Тогда чувство это будет логически замкнуто; пелось ведь в песне тех лет: 'Любовь - кольцо!'.

Но переводить это чувство в полный коллективизм отношений я считал, как минимум, преждевременным. Ведь студент - это ещё даже не аспирант, как, например, Виктор из ИМАШа. Это, скорее, ближе к школьнику, а это - табу для преподавателя!

Саша с отличием защитил диплом и стал готовиться ко мне в аспирантуру. Наступила пора отпусков, и я отпустил Тамару в её любимые пионерлагеря. Она ездила туда, чтобы вместе с дочкой отдохнуть, да к тому же, это засчитывалась ей как работа, так как туда посылали от предприятия. Дополнительным преимуществом было и то, что их - 'вожатых' обеспечивали жильём, едой и заработком. Недостатком же были сами пионеры: в младших отрядах - слишком беспомощные и назойливые, а в старших - грубые и развязные (вспомним окрестные кусты в презервативах!).

Кафедральные шуточки

Осенью Саша поступил в аспирантуру. Сначала я наметил ему тему диссертации - маховичный погрузчик, и Саша энергично взялся за дело. Но тема 'зачахла' из-за нехватки финансов у заказчика. Пытались сделать науку на гибридном 'электро-маховично-бензиновом' автомобиле, но эксперимент был очень несерьёзным, почти фантастическим. Мы так перестарались, корректируя эксперимент в свою пользу, что наш автомобильчик, выходило, не потреблял, а выдавал бензин и электроэнергию.

И, наконец, подвернулась 'живая' тема с маховичным 'стоп-стартом', о котором я уже рассказывал. Саша прекрасно защитил диссертацию, а было это уже в 1986 году. Мне удалось выхлопотать для него место в докторантуру. К тому времени меня назначили заведующим кафедрой 'Детали машин', где я сменил на этом посту Сергея Михайловича Борисова.

Помните красивого, славянской внешности учёного, который первым дал мне, тогда ещё студенту, положительный отзыв на изобретение? И вот, через тридцать лет после этого,

он мне оставил ещё и кафедру. Бывает же так, что один человек всю жизнь делает другому только доброе. У меня таких людей было достаточно: Буся, Фёдоров, Недорезов, Медведев из Курска, декан, а потом ректор - Хохлов, конечно же, Сергей Михайлович Борисов. Даже удивительно, что при поддержке стольких влиятельных людей у меня были и промашки, причём существенные. Но они случались, в основном, в личном плане, и не мешали вести весёлую и динамичную жизнь на работе.

Есть анекдот про Сталина, посвящённый теме работы и шуток. Как-то в присутствии французского писателя-коммуниста Анри Барбюса, Сталин вызывает к себе коменданта Кремля и показывает ему какую-то бумагу.

– Вот, товарищ комендант, на вас поступило заявление, что вы - агент немецкой разведки. Придётся вас, товарищ комендант, расстрелять!

Комендант чуть ли ни в обмороке, а всех вокруг, в том числе и Барбюса, пот прошиб.

А Сталин лукаво так улыбнулся и говорит:

– Вот видите, товарищ Барбюс: мы большевики, оказывается, не только работать, но и пошутить умеем!

Вот так, или почти так, пытался и я совмещать напряжённую научно-педагогическую работу на кафедре с шуточками и розыгрышами.

Конечно, разыгрывать сотрудников так, как я это делал с Биллом, у меня не получилось бы. Они тоже не лыком шиты, и не так наивны, как американцы.

Были розыгрыши, совсем безобидные. Например, на двери нашей преподавательской была строгая надпись: 'Уходя, гаси свет!'. Тогда я приписал ещё одну запятую, и получилась настоящая угроза китайцам: 'У, ходя, гаси свет!'. Все смеялись, но за китайцев, как за 'нацменов' - 'национальное меньшинство' (!) вступился правозащитник Шмидт - сын академика Шмидта, и запятую стёрли. Не знаю, помнят ли об этом сейчас, но словом 'ходя' дразнили в старое время китайцев, даже в стихах Есенина это прозвище встречается.

Были шутки и позлее. Работал у нас на кафедре доцент Туровский Григорий Матвеевич. Он почему-то считал, что я - еврей, ну, а я, соответственно, считал евреем его. Справедливости ради, надо сказать, что вся кафедра нас обоих считала евреями, хотя бы по внешности. Замечу, что этот доцент впоследствии эмигрировал, что подтверждает мою гипотезу его происхождения.

Вот мы и обменивались шуточками по этому поводу - прилюдно поздравляли друг друга с еврейскими праздниками, заговаривали друг с другом на идиш и так далее. Мы оба были юмористами, и не обижались друг на друга. Но я решил нанести Григорию Матвеевичу 'смертельный' удар.

Приближалась еврейская пасха - 'пейсах', и я пошёл в синагогу за мацой. Но не за простой, а 'кошерной' - специально приготовленной под присмотром раввина. Синагога располагалась в Китай-городе на улице художника Архипова. Я то думал, что это какой-нибудь чисто русский Прокофий Дормидонтович Архипов, рисовавший быт бояр там, или крепостных крестьян. А оказалось то, что это живописец, звали которого Абрамом Ефимовичем, национальность - 'да, а что?'!

– Метко выбрали место для синагоги!
– подумал я, - или, может быть, улицу назвали под синагогу, всё равно - остроумно распорядились власти!

Я напялил на голову сванскую шапочку, похожую на еврейскую 'кипу', и смело зашёл в синагогу. У прилавка, где продавали мацу, рядом с продавцом стояла толстая 'тётя Сара', внимательно смотревшая на меня.

– Маца кошерная?
– привередливо спросил я у продавца - типичного 'дяди Абраши'.

– Об чём речь!
– горячо заступился тот за свою мацу, - пекли под наблюдением нашего ребе Шаевича, вот и сертификат об этом, - и продавец указал на этикетку к пакету мацы.

Я купил один пакет и уже было уходил, когда 'тётя Сара' решила-таки 'протестировать' меня. Она-то знала всех постоянных посетителей синагоги, но меня видела впервые.

Поделиться с друзьями: