Привидения

Ещё про Эйнара и Моури рассказывают вот что: у Эйнара был хороший серый конь, которым он очень дорожил. Когда Эйнар был уже стариком, однажды утром он обнаружил своего Серко мёртвым возле самых дверей дома в Тьярнархусе; он загородил проход, и, чтобы войти или выйти, дверь пришлось снимать с петель. В этом тоже обвинили Моури.

Много ещё пакостей сделал Моури, покуда преследовал Эйнара. Бывало, лицо у Эйнара становилось как у порченого или прокажённого: всё покрыто струпьями, волдырями и царапинами, будто от кошачьих когтей. А когда его прямо в лоб спрашивали, откуда они у него, он отказывался отвечать. А порой эти царапины да струпья внезапно пропадали. В этом, как и в других загадочных явлениях, происходивших с потомками Корта, обвиняли Моури.

Также люди видели, как Моури скачет на крышах на хуторе Эйнара: и на жилых постройках, и на овчарне. Если собаки вдруг разражались неистовым лаем и начинали суетиться вокруг овчарни, хотя поблизости не было ни человека, ни зверя, считалось, что это бродит Моури.

О том, чтобы привидения появлялись до Корта Кортссона-старшего, рассказов почти нет, зато его самого (люди могут поручиться) Моури преследовал, причём ущерб от этого был не только Корту, но и другим.

Зимой 1833 года бонд Торстейн из Тувукота (Хижины на кочках) в Кьоусе ушёл на рыболовный промысел у Кьяларнеса, а на Пасху отправился домой, как это заведено у рыбаков, живущих недалеко от места промысла. Оулав Ингимюндарсон из Мирирхольта на Кьяларнесе одолжил ему для поездки лошадь. Но в тот же самый день собрался к себе в Уппкот (Верхнюю Хижину) в области Эйраркверви Корт Кортссон, который также выходил на промысел близ Кьяларнеса. Корт шёл пешком и попросил Торстейна повезти кое-что из его вещей. Среди них был кожаный плащ; его Торстейн привязал у себя за спиной. Так он продолжал путь до развилки, где расходятся дороги на Тувукот и Уппкот. Торстейн решил ехать прямо домой, а в Уппкот не заезжать. Но едва он повернул коня по направлению к дому, как почувствовал, даже услышал, как сзади кто-то схватил его за плащ, — и в тот же миг конь под ним рухнул замертво. Считается, что это Моури покалечил или совсем убил коня, потому что хотел, чтобы Торстейн завёз плащ Корту домой. А впрочем, у старого Корта, как и у других его братьев, порой мутился рассудок, поэтому часто приходилось следить, чтобы он не сотворил с собой что-нибудь, — а тогда он часто пытался наложить на себя руки. Во время одного из таких припадков он схватил нож и уже перерезал себе горло, но тут нож у него отобрали. Его привезли к врачу, который вылечил его и зашил порез, но шов вышел не очень удачный, так что в горле у Корта, когда он глотал, всегда происходило что-то непонятное. Считается, что и умер он от этой самой раны, которую расковыривал во время очередных припадков безумия.

Дочь Корта, Сольвейг, вышла за бонда Магнуса из Хьятласанда на Кьяларнесе, и там они в основном жили своим хозяйством. Говорят, Моури преследовал её, как и других братьев и сестёр. Они с Магнусом держали служанку по имени Сигрид, но она потом ушла от них к бонду Аусгейру в Браудрайди. Однажды вечером хозяйка Аусгейра и эта служанка хлопотали на кухне. Тут служанка говорит хозяйке: «Что это ползёт у меня по спине?» — и при этом оглядывается. Хозяйка отвечает: «Ничего по тебе не ползёт». Но в тот же миг служанка, как стояла, упала без сознания. Прибежали домочадцы и отнесли её на постель. Потом она пришла в себя, но её начало сильно тошнить. Едва тошнота утихла, у дверей кто-то сказал: «Бог в помощь!» Один работник в доме услышал это и говорит: «Ступай куда подальше, кто бы ты ни был!» Он решил, что это пришёл тот, кто изводил Сигрид-служанку. Потом дверь всё же открыли — на пороге стояла Сольвейг Кортсдоттир: она спрашивала ту самую служанку, которая потеряла сознание. Считается, что Сигрид мучила фюльгья Сольвейг — Ирафетльский Моури.

Надо упомянуть и отношения Моури с пастором Йоуном Бенедиктссоном (который теперь служит в Сетберге в округе Снафетльссисла и женат на Гудрун Кортсдоттир из Мёдруветлира). Этот Йоун в 1818 году был пастором на Свальбарде в Тистильфьорде в Тингэйарсисле, потом, в 1838-м, — в Годадалире в Скагафьярдарсисле, а в 1847 году ему достался приход Брейдбоульсстад на Скоугарстрёнде, потом, в 1852 году, — Хитарнестинг в округах Мирасисла и Снафетльссисла и, наконец, в 1855-м Сетберг в Снафетльссисле. Говорят, во всех этих приходах Моури изгалялся над пастором и его женой, только насчёт его пребывания в Брейдбоульсстаде ничего не известно.

Жители Тингэйара рассказывают, что, пока Йоун был пастором на Свальбарде, Моури весьма ретиво портил у него припасы и учинял другие пакости. Тогда пастор Йоун будто бы кинул ему хорошие рыбацкие сапоги и попросил убираться куда подальше. А те, кто не жил на Тингэйаре, говорят, что преподобный Йоун дал Моури сапоги только тогда, когда приехал в Годадалир. Эти две истории расходятся относительно того, где это произошло; а может, это случилось вообще на Мосфетльсхейди, когда Йоун ехал с севера, или же на Хольтавёрдюхейди, когда он ехал на север. (Доктор Конрад Маурер придерживается первой версии, а для меня не принципиально, которая из двух пустошей это была, поэтому я пишу «Мосфетльсхейди», хотя не исключаю и другого. [Комментарий Йоуна Ауртнасона.]) Как уже говорилось, преподобный Йоун приехал с севера и встретил Моури. Тогда тот уже сносил свои башмаки и носки и был бос, а ноги сбил в кровь. К тому же он был так одет, словно вознамерился пуститься в дальний путь налегке, штаны у него спустились, и зад был гол. Пастор Йоун уже догадался, что на севере Моури непременно явится к нему, и отдал ему, как уже было сказано, свои хорошие болотные сапоги и зелёный сюртук, а другие говорят — шляпу, и попросил впредь не приходить к нему. Иные считают, что Моури так ему и пообещал, а другие утверждают, что пообещал не тревожить его лишь до тех пор, пока не сносит эти сапоги. Говорят, что после этого он на какое-то время оставил пастора с женой в покое, но только до тех пор, покуда они не приехали в Хитарнес. Но точно известно, что, хотя преподобный Йоун и отдал призраку свои сапоги на Свальбарде (правда, жители юга страны утверждают, что Моури сперва держал путь на север, когда они с пастором встретились на Мосфетльсхейди), Моури, по рассказам жителей Скагафьорда, объявился именно в Годадалире, неспроста он получил у них прозвание «Годадалирский призрак».

С тех пор как пастор Йоун отдал Моури сапоги, чтобы он не приходил к нему, прошло много времени. На этом сходятся все, и только жители Мирасислы знают рассказы о том, как Моури снова стал объявляться у пастора Йоуна в те годы, когда тот служил в Хитарнестинге (1852–1855). У них считается, будто Моури не сдержал своего обещания и пришёл прежде, чем износил сапоги, и будто бы он дал знать о себе тем, что убил самую лучшую корову, которая только была в хлеву у пастора Йоуна, да не просто убил, а перебил ей в трёх местах хребет, сломал рёбра, повесил и свернул ей шею, когда она стояла в своём стойле. И с тех пор преподобный Йоун, покуда жил в Хитарнесе, остерегался ставить в это стойло другую скотину. Это поверье так хорошо привилось, что одна работница, которая жила в услужении у пастора Йоуна в Хитарнесе, а потом досталась вместе с приходом его преемнику, предостерегала пасторшу от того, чтобы ставить туда скотину. Но пасторша поставила туда свою самую лучшую и самую любимую корову — и с той до сих пор ничего не случилось.

После этого в Хитарнесе на счёт Моури стали относить убийства скотины и порчу еды, но кроме этого Моури насылал на пастора Йоуна страшную бессонницу, по крайней мере, если тот ночевал не дома. Как-то раз пастор Йоун остался в Воге и под вечер устроился на ночлег, как и все тамошние домочадцы, и быстро заснул, по крайней мере так утверждала девушка, которая в тот час ещё не ложилась, а над чем-то хлопотала на кухне. Когда она решила, что все уже спят, она услышала, как в гостиной, где лежал Йоун, кто-то скребётся в дверь. Она подошла поближе и прислушалась: звук повторился. Тогда она встала у самых дверей гостиной — и там перестали скрестись. Ей три раза слышалось, как в гостиной скребутся, но стоило ей подойти к двери, как всякий шум прекращался. В третий раз, услышав звук, она открыла дверь гостиной, чтобы проверить, не закрыли ли там с вечера собаку или кошку, но их там не было, а преподобный Йоун крепко спал. Тогда она снова закрыла гостиную и принялась устраиваться на ночлег, окончив все свои дела. Но едва она укладывается в кровать, как слышит, что дверь гостиной открывается, выходит преподобный Йоун, зовёт людей и просит дать ему сумку, которую он всегда возил у седла, иначе он всю ночь не сомкнёт глаз. Девушку, которая в тот момент раздевалась, призвали к ответу, и она сказала, что, когда она вошла в гостиную, он крепко спал. Он подтвердил, что так и было, но если ему не дадут сумку, то плакал его отдых. Она ответила, что сумка в сарае, под замком; куда хозяин дел ключ, она не знает, а хозяин спит, и будить его она не решается. Преподобный Йоун ответил: «Всё равно давайте мне мою сумку, иначе я всю ночь не сомкну глаз». Разбудили хозяина, попросили у него ключ и сумку принесли. Преподобный Йоун радостно взял её и действительно всю ночь спал мирно, и никакого шума после этого не слышалось. То, что пастор Йоун вдруг потребовал свою сумку, объясняют тем, что в ней он держал снотворное; ведь говорят, что после этого случая он никогда не забывал отвязать сумку от седла, приносил в дом и держал под кроватью или у кровати, где бы он ни ночевал, — поэтому считается, что в ней у него было или какое-то средство защиты от Моури, или снотворное.

У Магнуса из Ирафетля было четверо детей: две Гвюдрун, Гвюдрид и Гвюдмунд. Обеих Гвюдрун он выдал замуж таким же образом, как ветхозаветный Лаван, — за своих работников. Одна из них вышла за некого Хатльдоура, и после своей свадьбы они некоторое время считались домочадцами Магнуса, а может, получили от него какой-нибудь крошечный надел. Однажды Гвюдрун заболела, а Моури вошёл в комнатушку, где она лежала, и свалил на нее с полки, которая висела над окном, все ее чашки с блюдцами; они, конечно же, разбились вдребезги.

Вторая Гвюдрун тоже вышла за отцовского работника по имени Оулав, и они долго жили в Рейкьякоте в Мосфетльссвейте.

Гвюдрун, жена Оулава, по слухам, хворая: её мучат приступы сумасшествия, как и многих из рода Корта, и телесные недуги. Она схоронила нескольких детей; может быть, причина её нездоровья и в этом. После смерти Магнуса Моури якобы стал подкармливаться у Оулава с Гвюдрун, и его часто можно видеть возле большой кадки в кладовой, врытой в землю наполовину. Когда Гвюдрун лежит больная, готовить еду приходится другим, а Моури, говорят, воротит нос и отказывается, если его кормит не Гвюдрун, а кто-то ещё.

Сопровождал ли злобный призрак этих двух сестёр — неизвестно, ведь одна из них очень редко уходила из дому. Зато он сопровождал Гвюдрид, как и многих других детей первой жены Корта. Однажды Рагнхильд, хозяйка хутора Медальфетль, о котором уже говорилось, решила выходить телёнка, родившегося на исходе осени, и всячески заботилась о нём. Зимой и весной до первой травки его выпускали не по утрам вместе с коровами, а в полдень и не привязывали пастись на туне в удобном месте, а кормили в хлеву разной хорошей едой, и со временем он стал лучшим в стаде. Однажды утром скотница, как обычно, выгнала коров, потом понесла в хлев бадью с пойлом для телёнка. Она решила, что ещё рано выгонять его, и вернулась в дом, чтобы самой поесть из своей миски. Но когда она снова пришла в хлев, то увидела, что телёнок лежит в стойле мёртвый, раскинув ноги. Его выволокли из хлева и стали свежевать. Едва тушу взрезали, как на хутор пришла Гвюдрид, дочь Магнуса с Ирафетля; и все решили, что телёнка убил её «спутник». Когда сняли шкуру, то оказалось, что брюшина у телёнка разорвана по всей длине — и желудок вывалился наружу, ведь его удерживала только кожа, — а все внутренности были раздавлены.

За Гвюдмундом, сыном Магнуса, Моури следовал по пятам, как и за его сестрой Гвюдрид. Однажды зимой Аусгейр, хозяин хутора Ламбастадир, отправил своего сына Торвальда в учение в Ренистадир к пастору Оулаву Паульссону (сейчас — пробсту в округах Гютльбрингусисла и Кьоусарссла). Незадолго до Рождества Торвальд вернулся и собрался провести праздник в родительском доме; все рассчитывали, что после Рождества его заберёт кто-нибудь, кто будет ехать из Кьоуса. Однажды вечером Торвальд с матерью ночевали в доме в Ламбастадире вдвоём; было уже очень поздно, и все огни потушены. Но вдруг Сигрид, матери Торвальда, стало плохо, и она попросила снова зажечь свет. Торвальд так и сделал, а потом она велела ему: «Принеси мне воды попить; возьми с собой свечку, чтобы не споткнуться в потёмках». (Тогда Торвальду было не больше двенадцати лет, но темноты он не боялся, так что мог бы обойтись и без свечи.) Он пошёл в кухню за водой, свечку поставил в гостиной, а дверь закрывать не стал, чтобы в кухню проникал свет. Он налил воды в стакан и собрался идти, но едва он повернулся, как видит перед собой мальчишку: тот выходит из сеней на середину кухни, — ни ту ни другую дверь в тот вечер не закрывали. И этот мальчик стоит в отсветах свечи: голова непокрыта, в руках широкополая шляпа, одет он в красно-коричневую куртку и поглядывает на Торвальда лукавым, насмешливым взглядом. Так они стоят и смотрят друг на друга. Торвальд говорил, что он не испугался его, а хотел разглядеть получше; он до сих пор помнит, что у того лицо было покрыто волосами. Но едва Торвальд отвёл от него взгляд, его так передёрнуло, что вода из стакана расплескалась. И тут пёс, который лежал в гостиной, выскочил с жутким лаем, пронесся через кухню на тун, а за ним другие собаки, и они ещё долго не унимались. А на следующий день из Кьоуса за Торвальдом пришли двое, и один из них был Гвюдмунд Магнуссон, который тогда жил в Кауранескоте. Тогда все подумали, что той ночью Торвальд видел не кого иного, как Ирафетльского Моури.