Привнесённая память

 -А как? – скокетничала Крикова.

 -А так!

 Рыжов не видел парочку, но ничуть не сомневался: они целуются.

 "Вот паршивка! Иуда продал Христа за тридцать сребреников, а негодница Крикова готова подставить подругу всего лишь за слюнявый поцелуй прыщавого юнца!" – с брезгливостью подумал Олег.

 -Только ты ничему не удивляйся, ладно? – осведомился на прощание Чибисов-младший.

 -День, может, все-таки Лерку, а? – засомневалась скверная девчонка.

 -Не переживай, я не причиню Ничке зла, мы ее только чуть-чуть разыграем, - успокоил подружку недоделанный Казанова и, проводив глазами темный силуэт, скрывшийся в подъезде, хотел развернуться и уйти, но наткнулся на окончательно протрезвевшего Рыжова.

 -Здравствуйте, дядя Олег, - вежливо поприветствовал мальчишка.

 -Здравствуй, Дениска! Как дела? – преувеличенно ласково ответил тот.

 -Нормально. Извините, мне пора, поздно уже!

 -Никуда ты не пойдешь, пока я не разрешу! – отрезал Рыжов.

 -Все слышали, - парень опустил голову.

 -До единого слова. Запомни, заставишь мою дочь страдать, я тебя, паршивца малолетнего, сыромятным ремешком выпорю, понял? – набирал обороты преподаватель. – Ишь, чего придумал! Ника тебя особенным считает, не таким, как все. Человеком!

 -Мы не хотим ничего плохого, дядя Олег! Просто немного пошутить, развеселить Нику, она слишком серьезная, - оправдывался Чибисов.

 Откуда-то сверху раздался нетрезвый голос:

 -А ну, пошли отсюда, шантрапа чертова! Счас помоями окачу! Ишь, базлают среди ночи, людей будят!

 -Неужели? "Спровоцировать, подкатить, понарошку"! Где вы только научились играть чужими чувствами! Поганцы малолетние, - шипел Рыжов, с усилием приглушая звук голоса.

 -А подслушивать, между прочим, нехорошо! – схамил Чибисов-младший.

 -А "прочим" по-японски означает "ноги"! И вообще, дон Жуан доморощенный, держись от моей дочери подальше! Или Ника узнает о вашем милом заговоре! Все понял?

 -Вы не посмеете!

 -Ах ты, щенок! Еще как посмею! – Олег схватил парня за грудки, приблизив свое не слишком трезвое лицо к его красивой физиономии.

 -Тогда Нике станет известно, что вы ее обманываете всю жизнь! Она вам не родная дочь! – нагло заявил юнец, отворачиваясь с показной брезгливостью.

 -Мне еще бабушка говорила, нет предела подлости людской! – Рыжов по-киношному смачно тряхнул Чибисова. – Да только я не боюсь! Просчитался ты, выхухоль! Всегда ожидал подобного дерьма от какого-нибудь выродка, вроде тебя, и готов объясниться с дочерью в любой момент!

 -А где нашли вашу расчудесную святую девочку, тоже поведаете? О своем подвиге на пару с пуделем Тишкой? У отца даже заметочка из газеты сохранилась с вашим фото, а я, видите ли, нашел! – гадко ухмыльнулся Денис.

 -Ах, ты… – Олег подавился гневом и вдруг ощутил ужасающее бессилие.

 Разжал руки и еще долго смотрел в темноту двора, где растаяла фигура человека, которого он уже не считал таковым.

 "Вот чертовы детки выросли! Разве ж я вытворял такое в их возрасте! Пожалуй, влюблялся помаленьку, но даже не пытался к девчонке подойти. А уж поцеловать, тем более! А эти двое! Одна другого хлеще! Боже, Боже, куда катится наш безумный мир!"

 Рыжов прилип к месту, снедаемый мыслями. Постояв минут пять, побрел домой. Хмель улетучился без следа.

 Людмила, как образцовая супруга, не ложилась спать без мужа.

 -Дорогой, все в порядке? Ишь, нагрузился! Шатает!

 -Да не пьян я, Людка. Был в стельку, но такое во дворе услыхал, мигом протрезвел.

 Олег рассказал жене о последних событиях. По мере повествования Людмила все сильнее пучила свои бездонные серые глаза. Вскоре у нее исчезла зевота, уступив место нервной икоте. Она вскочила, метнулась в коридор, снова потопала на кухню:

 -Господи Иисусе! Малявка Крикова! Бледная моль, мышка норная! Серая и душой, и телом! Сколько раз говорила Нике: "Лучше быть последней среди первых, чем первой среди последних!" Так она все свое: "Лика и Лера – мои подруги с самого рождения, я их ни на кого не променяю!" Вот и получается, боком выходит доброта-то! А Чибисов каков проподлюга! Завтра же позвоню Пашке и Ленке, пусть послушают сказочку о подвигах своего замечательного сынка!

 -Ты не скажешь родителям поганца ни слова! Слышишь? – отловив, наконец, взметавшуюся жену, прошипел ей в лицо Олег. – Неужели непонятно: если поднимется буча, Ника обязательно обо всем узнает. Молчи, поняла?

 -Нет, черт возьми! Чибисовы наши друзья, я всегда доверяла им! – возразила Рыжова. – Пусть вправят мозги своему несмышленышу!

 -А еще Нику критикуешь за излишнюю доверчивость! Сама такая же! Прошу тебя, Людка, Христом Богом, ни слова Пашке с Ленкой! А я завтра же поговорю с Барышниковым. Пусть решит, кого должен лечить психиатр: нашу девочку или этих засранцев!

 -Хорошо, Олежек, только обязательно завтра! Мне тут в голову пришло: мы обращаемся к Петру Ивановичу, как истовые католики к духовнику.

 -Она еще шутит! Мы подспудно боимся, что Аня вернется, и наша жизнь снова превратится в вечное ожидание неприятностей, вечный страх потерять Нику. Снова начнется противоборство, кто кого: или медицинская наука, или недужная психика!

 -Философ ты мой!
– Людмила обняла мужа, прижалась к его широкой груди.

 Остаток ночи подвыпивший Рыжов проспал, как убитый, а его супруга до утра ворочалась, словно под матрасом каталась добрая дюжина горошин величиной с картофелину.

6 Контрольная

 Напуганное бесцеремонным пиканьем электронного будильника утро неумолимо наступало по всем фронтам. Хмурый после банкета Олег застал на кухне дочь, мурлыкавшую незамысловатую песенку.

 -Пап, голова болит? Потерпи, сейчас заварю зеленого чаю! Обязательно поможет!

 -Нет, детка, лучше кофе, - слегка поморщился Рыжов, ненавидевший зеленый чай лютой ненавистью.

 -Нельзя, итак давление повышено после алкоголя! – возразила Ника.

 -Критику наводишь, малявка? – проскрипел преподаватель.

 -Радуюсь!

 -Чему? Отец загибается, а дочурка, видите ли, радуется! – надулся Олег.

 -Сегодня четверг! Моему папуле на работу только к двум часам, и он успеет придти в норму! – ласково улыбнулась девушка.

 -А-а-а! Действительно, какое счастье! Молодец, детка! Надо уметь радоваться самым незначительным мелочам, поскольку из них по большому счету состоит жизнь! Но как же мне тошно, хоть голову в петлю!

 -Вот твой чай, папочка! – Ника поставила перед ним чашку с дымящейся желтой жидкостью, почему-то пахшей селедкой.