Признания невесты

– Ладно. Тогда мне следовало бы предложить тебе присесть, но… – Не к месту хихикнув, она указала на кровать, единственный предмет мебели в комнате, если не считать крохотного столика, на котором возле тарелки с остатками обеда лежали шпильки для волос и ее драгоценности. Кровать была огромная, на античный лад, настолько высокая, что на нее приходилось подниматься по приставной лесенке, с тяжелым пологом из коричневого шелка и камчатным покрывалом.

Они молча уставились на это ложе. Наконец Джонатан заговорил, пожав плечами:

– Воспользуемся ею как диваном.

Он снял ботинки, поднялся по лесенке и уселся на покрывале, облокотившись на переднюю спинку кровати.

– Видишь? Вполне годится.

– Думаю, что так, – с улыбкой согласилась Серена. Краешком глаза она заметила, что на подносике возле ее тарелки на столике стоит бутылка вина.

– Хочешь вина?

– С удовольствием.

Серена взяла бутылку и налила вина в бокал, потом вскарабкалась по ступенькам на кровать и вручила его Джонатану. Они пили вино в приятном молчании, передавая друг другу единственный бокал, наполняя его раз за разом до тех пор, пока бутылка почти не опустела. Напиток, распространяясь по телу Серены, снял напряжение.

Наконец она заговорила:

– Ты знаешь, я снова начинаю верить тебе. Так мне кажется. Ну… иногда.

Она коротко рассмеялась. Это было правдой. После того, что происходило с момента, когда он стал первым свидетелем на бракосочетании Фебы и Себастьяна, у нее не осталось сомнения в том, что Джонатан неукоснительно скрывает ото всех ее подлинную сущность и что она может довериться ему во всем.

Уголки его губ слегка приподнялись.

– Я воспринимаю это как некий прогресс, – сказал он.

– С твоей стороны очень великодушно, что ты сопровождал меня в поездках во время поисков моей сестры.

Он пожал плечами и сказал:

– Любой нормальный человек поступил бы точно так же.

– Нет. – Она побарабанила кончиками пальцев по бокалу. – Отнюдь не любой. Уилл, например, не одобрил бы моего участия в такой поездке и, разумеется, не стал бы искать мою сестру. Он ни в коем случае не одобрил бы брак между Фебой и Себастьяном. А если бы узнал, что Феба зачала ребенка еще до того, как они покинули Лондон…

Серену аж передернуло при одной мысли о том, как отреагировал бы на это Уилл. Нет, он ни в коем случае не пришел бы в ярость, он просто осудил бы это.

– Лэнгли вовсе не намерен осуждать кого бы то ни было. Он желает твоей сестре благополучия, как и ты сама.

Серена скривила губы.

– И ты его теперь защищаешь.

– Он мой друг. Я знаю, что побуждения у него самые добрые.

Серена передала Джонатану бокал и снова прислонилась к спинке кровати. Его близость возвращала ее во времена много лет назад, когда они лежали на траве и смотрели на небо.

– Мы были очень молоды шесть лет назад, верно? – спросила она негромко. – Я тогда думала, что мы могли бы управлять миром.

– Нет, – возразил он. – Не можем.

Она не обернулась к нему.

– В прошлом так много всякого, что не можем исправить ни ты, ни я.

– Я понимаю.

– Но мы были очень молоды.

– Да.

– Но позже. Все эти женщины… кутежи… – проговорила она задумчиво. – Узнавать об этом было так же мучительно, как и о том, что ты отрекся от меня.

– Серена! – воскликнул Джонатан и повернул к себе, чтобы видеть ее глаза. – Поверь, – продолжил он почти шепотом, – если бы я мог вернуть все назад ради того, чтобы с твоего лица исчезло выражение отчаяния, я бы сделал это.

– Ты сделал бы? – Она пожала плечами и постаралась придать голосу легкости. – Но ведь мужчины кутят, не так ли? Ты просто вел себя так же, как и любой другой, окажись он на твоем месте.

– Возможно, что ты права, однако вовсе не так я собирался прожить свою жизнь. – Джонатан глубоко вздохнул и поглядел на темно-красную жидкость в бокале. – Видишь ли… Теперь он перевел взгляд на Серену, и глаза его заблестели. – Я хотел умереть.

Серена часто-часто заморгала, глядя на него.

– Я хотел разрушить свою жизнь. Пойти ко дну, как это сделала ты. Задумал наводнить свою жизнь дебошами, злом, декадансом. Я хотел, чтобы все это заполонило меня, завладело моим сердцем настолько, что оно стало неспособным чувствовать.

– Зачем?

Он опустил веки.

– Я отвернулся от тебя, Серена. Нанес страшный удар и убил тебя, не так ли? Убил единственное в своей жизни существо, которое было мне так необходимо. Я ненавидел себя за это. Не мог простить себя.

Внутри у нее все словно сжалось в тугой узел.

– Но до того, пока ты не приехала в Лондон, это было… Ну, это было еще хуже. Мне понадобились годы для того, чтобы осознать, что мой план не сработал. Я жил здесь, спал с женщинами, которые мне даже не нравились, ввязывался в истории, которые меня не развлекали, не говоря уж об удовольствии, сорил деньгами, забыв о своем титуле и ответственности морального порядка, которую он на меня налагает. Однако ничто не могло излечить меня от боли, которую причинила твоя гибель.

Он поднял руку и, коснувшись ладонью щеки Серены, повернул ее лицо к себе.

– Я не хотел жить без тебя. Никогда не переставал любить тебя.

Она верила ему. Выражение его лица, глубокая искренность в глазах и в голосе унесли прочь все сомнения. Он любит ее. Он оплакивал ее смерть. Тоска и отчаяние терзали его все эти долгие шесть лет.

Очень медленно он приблизил губы к ее губам и поцеловал. Губы у него были мягкие, теплые, желанные.

Серена вдруг вспомнила тот роковой вечер – вечер на балу в доме у герцогини Клэйворт. Как она тогда хотела Джонатана! Однако тогда она была влюблена.

– Я так боюсь, Джонатан, – зашептала она. – Так боюсь выходить замуж за Уилла. Я так боюсь любить тебя. Неправильно все, что я делаю… Любой выбор неприемлем. Как бы я ни поступила, я буду выглядеть как озлобленная женщина, которая разрушает все, к чему ни прикоснется.

Она не хотела быть злой. Она старалась, очень старалась быть доброй. Однако ее всегда воспринимали как худшую из сестер Донован, даже после того как Мэг умерла, а она посвятила себя тому, чтобы сделаться как можно более похожей на свою близняшку. Увы, она никогда не станет Мэг, это нереально.