Призрачная любовь

Лена не помнила, как оказалась в его объятиях. Отнюдь не нежных. Адам держал её крепко, почти причиняя боль.

— Пусти меня. Пожалуйста, — взмолилась Лена. — НУ, пожалуйста! — шептала она, пытаясь вырваться.

— Не надо впустую унижаться, девочка. Я делаю то, что должен. — призрачный голос превратился в бархат, ласкающий каждую извилину внутри черепа. Расслабляя, усыпляя, внушая доверие. — Не бойся! Это не больно…

Лена ещё попыталась сопротивляться. Ещё стремилась стряхнуть дрему, заполняющую сознание, лишающую желания сопротивляться. Вспомнить, что рядом не живой мужчина, а всего лишь его злое, ненастоящее подобие. Морок. С черными провалами вместо глаз и облаком мерцающих, переливающихся перламутровых волос.

Греза. Привидение.

На короткое мгновение девушка смежила веки, стремясь собраться с мыслями и с силой воли.

Распахнув их вновь, Лена обнаружила, что действительность полностью изменилась. Стены пропали, будто провалились. Она находилась в незнакомом месте. Вокруг все было усыпало снегом. Диван и стол успели превратиться в высокие белые пушистые холмы. С люстры, свисали длинные изогнутые перевитые между собой в странном причудливом соединении, сосульки. Лед звенел на занавесках, обрамляющих парящее в пустоте окно, висящее прямо в воздухе, блестел на стульях, на стенах, на кресле-качалке. Лед словно просвечивался изнутри розовым светом, и создавалось ощущение, что внутри холодных кристаллов застыла жаркая кровь.

Кресло покачивалась со скрипом, навязчиво ударяющим в уши. Неподвижный воздух искрился тысячами бриллиантовых крошечных кристалликов льда.

Створки мультяшного окна распахнулись настежь, открывая черную, как старинные чернила, пустоту, густую и мрачную, завораживающую и жуткую.

Лена сделала попытка дойти до раскрытого окна и захлопнуть створки, но ноги подогнулись, и она упала, больно обдирая ладони о ставшую дыбом, заиндевевшую ковровую дорожку. Несколько капелек свежей крови, как рубиновые бусы, засверкали на белоснежном оледенелом покрове.

"Это сон, — сказала сама себе Лена, — просто ещё один сон".

— Нет, — возразил ей знакомый голос. — Не сон. Просто другая реальность.

Адам парил за окном, в густой бескрайней ночи, не согретой звездами, такой белоснежный, как ангел. С первого взгляда красивый настолько, что захватывало дух.

Но стоило приглядеться внимательнее, и становилось заметным, что восковая бледность кукольного личика напрямую связанна с небытием и могильными червями. Что красивые черные глаза, неподвижны. Что посиневшие губы так крепко сжаты, что рот кажется запавшим. Белая рубашка трепещет, словно на ветру, — но ветра нет.

— Дай мне руку, — слова, как камни, срывались с капризных юношеских губ. И превращались в белоснежные совершенные снежинки.

— Я не могу… Я не хочу! — с трудом выдохнула девушка.

— Ты замерзла? — сочился сочувствием морозный воздух. — Это можно исправить. Только дай руку…

Такие голоса, — тихие, низкие, отдающиеся во всем теле, причиняющие удовольствие только одним звучанием, — были, наверное, у сирен, если те когда-нибудь существовали.

— Я не могу, — упрямо покачала головой Лена.

Призрак в ответ рассмеялся. Смех его был легким, мелодичным.

И злым. Яростным.

— Я так давно ждал тебя! — заклинал-завораживал голос. — Тосковал по тебе. Мне так необходимы тепло и нежность. Твоя страсть. Приди ко мне. Дай руку…

Лена покачала головой.

— Мне больно. Давно больно. Неужели же ты не проявишь ко мне ни капли, ни толики милосердия? Мой ангел, — шептал он, — мой ангел, дай мне руку…

Лена не хотела больше слышать его голос, отчего-то больно теребивший душу. Шагнув к распахнутому окну, она, раскрыла ладонь, потянувшись к парящему за окном кошмару.

Мрачным торжеством, словно отблесками костра, осветилось лицо призрака.

Не принимая протянутой руки, Адам, проплыв вверх, подобно шаровой молнии, миновал зачарованную черту, — порог подоконника, — плавно опустился вниз, рядом с Леной.

— Ну, вот мы и вместе, — усмехнулся он, обнимая её.

Красота и ужас, вожделение, смешанное с отвращением, — они способны довести до сумасшествия.

Адам снова усмехнулся. И, хищно оскалившись, склонился над жертвой, мягкой, теплой, податливой. Ледяные губы мертвеца впились в теплые живые губы.

Лена почувствовала, как её захватывает странным водоворотом, из которого нет возврата. В котором растворяется все.

Страхи.

Надежды.

Желания.

Планы на будущее.

Ничто во Вселенной больше не имело значение. Кроме него.

Только он, Адам. Он — один. Кем бы он ни был.

Она медленно и безнадежно растворялась и терялась в призрачных руках, в призрачных волосах. Не было никаких интимных ласк. Только касание ледяных губ.

"Силой крови я привязываю тебя к себе,

Силой боли я привязываю тебя к себе.

Силой смерти, что сильнее жизни, я привязываю тебя к себе.

Силой тьмы, силящейся увидеть свет и владеть им, — я привязываю тебя к себе".

Лена слышала далекий голос, но воспринимала его, как музыку, — не вникая в смысл сказанных слов.

Нарочито неспешные движения рук с изящными длинными чуткими пальцами, скользящими по телу, казались девушке каплями дождинок, стекающими по стеклу. Мир начал раскачиваться туда и сюда, словно она стояла на больших качелях.

Тонкая, пропитавшаяся влагой сорочка на груди Адама распахнулась, открывая взгляду гладкую кожу, призывно мерцающую, словно испускающую сияние. Обретя собственную волю, непокорные руки жадно скользнули вниз. И Лене мерещилось, что по рукам её течёт свет. В ответ на её прикосновения тело Адама вспыхнуло ответным огнем.

Одежда расстегивалась, разъезжалась, растворялась сама собой, будто бы атомы, из которых состояли нити, распадались на заряды и воссоединялись с туманом.

Каждая пора Лениного тела впитывала в себя холод, влагу и жар, исходящие от Адама. В это мгновение желание, испытываемое ей, было мучительно острым. Потребность в нем превышало все: голод, жажду, инстинкт дыхания. Страсть заслонила весь мир. Он, мир, пропал, растворялся вместе с одеждой.

Лишь на краткое мгновение Лена ощутила недобрую боль утраты девственности. Его, — ледяного и бесчувственного, недоброго, несуществующего, она, Лена приняла не столько телом, сколько душой.