Призрачные страницы истории

Она, возможно, стала причиной еще одного необъяснимого эпизода в истории Франции того времени. Фамилию Райса — «Rice» французы читали как Ри — «Ris». В 1800 г., в начале периода Консульства, неизвестные лица в гусарских мундирах похитили сенатора Клемана де Ри (Clement de Ris). Ему угрожали пытками и вели переговоры о выкупе. Потом неожиданно пленнику вернули свободу. Быть может, причиной этого непонятного происшествия было то, что министр полиции Наполеона Жозеф Фуше спутал Клемана де Ри с Джеймсом Райсом и хотел выведать у него, где находится официально уже пять лет числящийся умершим, а на деле возможно похищенный из заключения дофин, сын Людовика XVI. (Этот таинственный эпизод был использован Бальзаком в его романе «Темное дело».) После возвращения Райса в Шотландию в 1795 г. в Париже появляется подлинный барон Батц, подвергшийся, как мы помним, кратковременному аресту в дни неудавшегося роялистского восстания. Большинство историков проходит мимо гипотезы, отождествляющей Райса и Батца, из-за недостаточной ее обоснованности (она действительно не отвечает на ряд напрашивающихся вопросов), а некоторые — из-за приверженности другим концепциям ряда узловых событий Французской революции.

Авторы теории, выявляющие контакты Эбера с роялистским подпольем, не доказали ее. Но доказали они достаточно, чтобы считать их интерпретацию политической истории осени 1793 г. и зимы 1794 г. одной из подлежащих об-суждению версий этой истории. Тем не менее появляется немало работ, игнорирующих весь материал, содержащийся в доносе Шабо, в обвинениях Демулена, связывающих эбертистов с действиями барона Батца и его агентов, среди которых были и некоторые лидеры левых якобинцев. Повторение этих обвинений и выдвижение новых на процессе Эбера и его единомышленников в Революционном трибунале эти историки считают просто измышлениями властей, старавшихся очернить побежденных противников в глазах санкюлотов. Примером может служить работа американского историка М. Славина «Эбертистов на гильотину. Анатомия заговора в революционной Франции» (Батон Руж и Лос-Анджелес, 1994). Автор привлекает новые источники, свежий материал, но ухитрился не заметить ни одной работы, исследующей отношения между эбертистами и бароном Батцем. Книги М. Грей и М. Славина излагают две взаимоисключающие версии событий 1793–1794 годов, одна из которых наверняка, а возможно, и обе, носят виртуальный характер.

Судьба «волчонка»

За три с лишним месяца, отделявшие казнь дантонистов от 9 термидора, террор приобретал все более широкие размеры. Были введены упрощенные формы судопроизводства, сводившие рассмотрение дел в Революционном трибунале к простой и быстрой формальности — не требовалось фактически представления никаких доказательств виновности подсудимых. Перестали обращать внимание даже на правдоподобность выдвигавшихся обвинений, носивших порой характер зловещего абсурда. Например, член Конвента Осселен, арестованный еще в ноябре 1793 г. за покровительство одному вернувшемуся эмигранту и находившийся с тех пор под стражей, был гильотинирован за участие в заговоре с целью перебить членов обоих Комитетов, вырвать у убитых сердца, зажарить их и съесть! Людей судили скопом, по несколько десятков человек одновременно и немедленно посылали на эшафот.

За семь недель, от 10 июня до 27 июля 1794 г., Революционный трибунал отправил на казнь столько же людей, сколько за 14 предшествующих месяцев. Инстинкт самосохранения многих людей, так или иначе причастных к политическим событиям, побуждал их не склоняться покорно перед волей власть имущих, что было целью террора, а, наоборот, искать спасения от близкой гибели подготовкой низвержения правившей робеспьеристской фракции. Создавалась почва для объединения лиц, придерживавшихся различных воззрений. А сам народ столицы все более откровенно стал выражать отвращение палачам и сочувствие жертвам, которые в бесконечном ряду сменяли друг друга под ножом гильотины. Среди населения даже ходил слух, что в Комитете общественного спасения сидит агент Батца, подстрекающий ко все новым казням, чтобы вызвать ненависть против Республики. Все это вполне отвечало планам барона или, по крайней мере, приписываемым ему намерениям.

Имя Батца было у все на устах. В конце февраля и в марте попытки властей замолчать обвинения против эбертистов и дантонистов, что они связаны с бароном, сменились другой крайностью — попыткой объявить, что все подлинные или мнимые заговоры контрреволюционного подполья направляются Батцем. 22 апреля 1794 г. Комитет общественной безопасности, действуя по прямому указанию Комитета общественного спасения, направил категорический приказ общественному обвинителю Фукье-Тенвилю удвоить усилия для поимки заговорщика, стремящегося по поручению вражеских держав уничтожить Республику. «Мы желаем любой ценой поимки этого злодея», — говорилось в предписании прокурору Революционного трибунала. Во время допросов арестованным следовало обещать помилование и деньги за сообщение сведений, которые могли бы привести к аресту барона. А вечером того же дня, 22 апреля, секретарь Комитета общественного спасения, агент Батца Сенар поспешил сообщить своему шефу о возрастающей опасности. При этом Сенар был далеко не единственным лицом, связанным с Батцем, среди служащих Комитетов и городского управления Парижа, которые занимались розыском главы «иностранного заговора». О роли Батца говорили с трибуны Конвента. 14 июня член Комитета общественной безопасности Э. Лакост в своем докладе Конвенту заявил, что фракции Эбера и Дантона «были двумя ветвями заговора, верховным главой которого был некий барон де Батц, бывший депутат Законодательного собрания, спекулянт и фальшивомонетчик». Докладчик подчеркнул, что Батц направлял «самые черные покушения королей против человечества».

Доклад Лакоста был прочитан, когда ряд членов Комитетов общественного спасения и общественной безопасности превратились уже во врагов Робеспьера и когда начал формироваться заговор, приведший к 9 термидора. Это происходило на фоне нагнетавшихся слухов о «заговоре Батца», иногда даже сопровождавшихся намеками, что злодей не пойман, так как у него находятся могущественные покровители, включая самого Робеспьера. И если история складывания разношерстного политического блока, приведшего к термидорианскому перевороту, подробно описана, связь заговора, подготовленного термидорианцами, с «заговором Батца» остается невыясненной. А это, возможно, придает традиционной версии подготовки 9 термидора характер виртуальной истории.

Наряду с предысторией термидорианского переворота был еще один эпизод в цепи событий этого времени, от того или иного истолкования которого немало меняется в понимании политической истории революционной эпохи.

Значение этого эпизода, в основу которого легли драматические события, очень по-разному оценивается консервативными и радикальными течениями мировой исторической науки.

Консервативные историки большей частью подчеркивают, иногда даже чрезмерно его значение, радикальные едва лишь упоминают его как одно из происшествий революционного времени. В отечественной историографии, вполне солидаризовавшейся в этом случае с западными радикальными и социалистическими историками, было принято ссылаться на него как на пример мелкотемья, внимания к пустякам, уводящего от рассмотрения узловых проблем экономической истории и классовой борьбы. Признание важности этой проблемы консервативными историками не исключает разногласия в их среде между сторонниками и противниками традиционного отображения событий, о которых пойдет речь. Чтобы не интриговать читателя, укажем, что имеется в виду вопрос о судьбе дофина (наследника престола) сына Людовика XVI и Марии-Антуанетты Шарля Луи герцога Нормандского, которому ко времени казни его родителей было восемь лет.

Виртуальная история может быть разного значения. Она может касаться важных исторических событий, но отличаться от реальной версии этих событий освещением деталей, мало что менявшим в общей картине. А бывает и напротив, что речь идет о подобных деталях или малозначительных фактах вообще, но их виртуальная версия имеет фундаментальное значение для понимания хода событий большого исторического масштаба. Так, вопрос о судьбе сына свергнутого с престола и казненного монарха может в зависимости от конкретных обстоятельств иметь или не иметь значения для понимания крупномасштабных событий, какое бы эмоциональное воздействие ни оказывало знакомство с этим сюжетом. Вопрос о судьбе дофина такое значение, бесспорно, имел.

Надо помнить, что Французской революции ко времени казни короля и королевы было всего четыре года. Когда она началась, убежденных республиканцев можно было пересчитать по пальцам и к их числу не принадлежало подавляющее большинство политиков, выступавших на политической авансцене в 1793 и 1794 годах. Превращение политических идеалов Просвещения, получивших широкое распространение, убеждения, что новый строй должен соответствовать природе человека, в идеологию, одобряющую ради этой цели революционное насилие и санкционирующую террор, отнюдь не было всеобщим. Недаром почти все из духовных вождей Просвещения, которые дожили до революции, оказались в рядах эмиграции. Конечно, за годы революции политическое развитие народных масс, получение частью крестьянства конфискованных дворянских земель, отмена законов, стеснявших свободу предпринимательства, многое изменили в сознании населения. Но убеждение в прочности нового режима было далеко не преобладающим, а кровавый террор, хотя и загонял эти сомнения вглубь сознания, но они продолжали существовать и оказывать воздействие на поведение миллионов французов. К тому же у современников не было перед глазами исторического примера революций в недавнем прошлом, которые не закончились бы реставрацией монархии. Исключением являлась американская Республика, но она также насчитывала менее двух десятилетий, ее дальнейшая судьба казалась для европейцев далеко еще не ясной, да и то, что происходило в Новом Свете, представлялось совершенно не пригодным для сравнения с обстановкой в Европе.

Слишком много народа смирилось с Республикой в том ее обличии, в котором она предстала во время правления якобинцев, но было приверженцами ее лишь на словах, чтобы не попасть в списки контрреволюционеров и подозрительных. Все это приводило к тому, что перспектива реставрации монархии во Франции казалась отнюдь не исключенной даже в ближайшем будущем. И в этих условиях «законный» король в лице малолетнего дофина обещал партии, которая овладеет им, длительную легитимизацию ее власти в форме регентства при несовершеннолетнем монархе. Кроме того, такая перспектива особенно устраивала конституционных монархистов, поскольку она уничтожала бы надежды находившихся в эмиграции братьев короля — графа Парижского и графа д'Артуа (правивших потом в период Реставрации под именами Людовика XVIII и Карла X) — полностью восстановить королевский абсолютизм. Но вне зависимости от политического значения, который имел вопрос о судьбе дофина в XVIII и начале XIX веков, интерес к нему на протяжении двух столетий сохраняла и сама нераскрытая «тайна Тампля». На эту тему опубликовано более 600 монографий, не считая бесчисленного количества статей в научных и популярных периодических изданиях. Многие из них содержат версии, лишенные всякого правдоподобия. Но не все.

Политические группировки, столкнувшиеся в годы революции в ожесточенной борьбе, не переставая обвиняли друг друга в стремлении возвратиться к дореволюционному, старому режиму. Конституционных монархистов подозревали в подготовке воцарения представителя младшей линии Бурбонов, герцога Филиппа Орлеанского. В том же подозревали дантонистов. Как мы знаем, левым якобинцам инкриминировали тайный умысел установить регентство при возведенном на престол дофине. В подобном же намерении потом стали обвинять Робеспьера, а также в том, что он собирался жениться на старшей сестре дофина Марии-Терезе (будущей герцогине Ангулемской), как и ее брат, содержавшейся в тюрьме Тампль. Наличие таких же замыслов вменяли в вину и другим политикам во время террора. (Позднее один из видных деятелей того времени, Камбасерес, ставший имперским канцлером в правление Наполеона, уверял: «Они все желали на ней жениться, начиная с Робеспьера».) И, главное, многие таким слухам верили. 9 термидора ярый враг Робеспьера член Конвента Леонар Бурдон сумел убедить вооруженный отряд секции Гравилье, шедший на помощь робеспьеристам, укрывшимся в Ратуше, что Робеспьер рассчитывает уничтожить Республику и жениться на дочери казненного короля. Колонна после этого вместо помощи робеспьеристам сыграла большую роль в штурме Ратуши и пленении Робеспьера и его сторонников. Между прочим, обвинения Робеспьера в скрытом роялизме вполне совмещались тогда с обвинением его в Конвенте в желании стать «новым Кромвелем» (Сен-Жюст действительно считал целесообразным наделение его диктаторской властью).