Призрак музыки

– Ну, мать, это ты размахнулась! Кто ж тебе это докажет? Скажи спасибо, если Дударева удастся к стенке припереть.

– А фотография? С ней что прикажешь делать?

– Да, фотография… Я тебе с ходу могу придумать версию, хочешь?

– Хочу. Только правдоподобную.

– Пожалуйста. Заказ Вяткину действительно делал не Дударев, а кто-то по его поручению. Почуяв, что дело оглушительно пахнет керосином, что мы задержали Лыткина и вот-вот размотаем всю компанию, этот посредник решает все свалить на Дударева и вывести себя из игры, тем паче Дударев не только подозреваемый, но уже и арестованный. Вот он и подсовывает бабке Клаве фотографию Дударева, смотри, говорит, на нее внимательно, баба Клава, и когда тебя милиция спросит насчет Костика, соседа твоего, и насчет того, кто к нему приходил, ты им и обскажи подробно, какого мужика ты видела. Не меня ты, баба Клава, видела, а этого вот дядю, и подарю я тебе за это настоящие хрустящие бумажки, на которые ты сможешь купить в торговых точках массу полезных и приятных вещей. Конечно, это непорядочно с его стороны ужасно, но с точки зрения самосохранения вполне разумно. Как версия?

– Годится, – согласилась Настя. – Версия классная. Только проверять надо и доказывать. У тебя есть идеи, как искать этого посредника?

– Ну ты даешь! – возмутился Селуянов. – И версию я тебе придумай, и как посредника найти – расскажи. И швец, и жнец, и на дуде игрец – и все один я, бедненький Коленька.

– Ладно, бедненький Коленька, – рассмеялась Настя, выходя из машины, – пожалеем тебя всем дружным коллективом. Будешь за швеца и за жнеца, а на дуде, так и быть, я поиграю. Целую страстно, до завтра.

Она уже шагнула в раскрытые двери лифта, как вдруг ей пришла в голову мысль, до того странная, что она сначала опешила, потом резко развернулась и побежала на улицу. Но Селуянов уже уехал. Настя медленно вернулась в подъезд, поднялась в свою квартиру. Дома было темно, тихо, пусто и душно. Стянув с себя влажные от пота джинсы и майку, Настя встала под прохладный душ. Посетившая ее мысль не давала покоя. Она понимала, что мысль эта беспокоила и Колю Селуянова, только он ее не прочувствовал, не осознал. Сыщицким чутьем он определил, что в этой истории есть белое пятно, и пятно это его тревожило, заставило искать Настю и пытаться разговаривать с ней. Но смутная тревога так и не вылезла на поверхность сознания и не позволила Николаю сформулировать свой вопрос. А вопрос был действительно интересным.

Почему Анатолий Леонидович Храмов, узнав все то, что сегодня узнал Селуянов, ни слова не сказал своим клиентам? Почему он не предупредил Ольгу Ермилову о том, что ее муж давно все знал? Почему он промолчал, говоря, что все в порядке и дело движется, а потом внезапно отказался от дела?

* * *

Иван Федорович Булгаков не подвел и на этот раз. Задание Селуянова он выполнил оперативно и в полном объеме. Клавдия Никифоровна Романова среди знакомых и соседей слыла счастливой мамашей, ибо вырастила и воспитала хороших детей. Сын ее был моряком-подводником, служил где-то в Мурманске, года примерно три назад его сильно повысили в должности, и с тех пор он стал регулярно присылать матери очень приличные деньги. Дочка вышла замуж за строителя из Магадана, уехала к нему, в первые лет десять-пятнадцать они изо всех сил заколачивали деньгу, даже в отпуск не ездили, брали наличными. А потом, как новая экономическая политика началась, на скопленные деньги открыли собственное дело – строительную фирму, так что теперь процветают и мамашу старенькую не забывают, тоже денежки шлют регулярно. Клавдия Никифоровна, напуганная всеми пережитыми за шестьдесят восемь лет жизни реформами и передрягами, деньги, присылаемые детьми, сначала не тратила, на книжку складывала да в чулок запихивала, мало ли как жизнь обернется, даже и похоронить не на что будет. А вдруг сына с военной службы погонят по сокращению армии? А вдруг строительное дело у дочкиного мужа прогорит? Затем, видя, что ничего плохого не происходит, а запасы на случай непредвиденной беды уже сделаны, начала понемногу тратить. Телевизор новый купила, шубу, из одежды кое-что, посуду хорошую, да и всякого по мелочи.

Была баба Клава человеком гостеприимным, имела двух закадычных приятельниц, вместе с которыми днем смотрела по своему новому большому телевизору сериалы и пила чаек из новых фарфоровых чашек, закусывая вкусными швейцарскими конфетками из белого шоколада. Очень Клавдия Никифоровна белый шоколад уважала.

А дети у бабы Клавы и впрямь заботливые были, никогда деньги переводом по почте матери не посылали, понимали, что пожилая она, полная, ноги болят, тяжело ей на почту-то ходить да в очереди стоять, чтобы получить деньги. Всегда со знакомыми передавали. Как кто в Москву едет – так непременно конвертик с деньгами получит и адресок с телефончиком, позвонит и сам лично уважаемой Клавдии Никифоровне привезет. Вот она, настоящая любовь к родителям! Не каждая мать может такими заботливыми и внимательными детьми похвастаться. У некоторых это даже зависть вызывает, нехорошую такую зависть, черную. И богатая, и дети хорошие – почему ей одной все, а другим ничего? Так вот эти самые завистники гадости всякие про бабу Клаву придумывают, опорочить ее хотят. Дескать, сын у нее никакой не военный, да и с дочкой не все в порядке, дети у бабы Клавы преступным способом деньги свои вонючие зарабатывают. А с чего эти господа хорошие такое выдумали? А с того, что посыльные, которые Романовой конвертики от детей носят, все до одного вида неприличного и уважения не вызывающего. Не респектабельные, одним словом. Но это ведь сути дела не меняет, пусть дети у нее уголовники, пусть посыльные, деньги привозящие, вида пристойного не имеют, но все равно Клавдия Никифоровна остается богатой и детьми любимой и почитаемой, а это завистников пуще всего бесит, прямо спать им спокойно не дает. Так и норовят бедную женщину оболгать и грязью облить.

Поблагодарив Ивана Федоровича за квалифицированную помощь и подарив ему в виде благодарности бутылку дорогого коньяка, Селуянов помчался в УВД Центрального округа на встречу с Сергеем Зарубиным, которому было поручено за вчерашний день собрать как можно больше сведений о Романовой по официальным каналам. Слушая доклад Сергея, Селуянов давился от хохота.

– Романова Клавдия Никифоровна с семьдесят третьего года вдова, – говорил Зарубин, заглядывая в бумажки. – От брака с гражданином Романовым имеет двоих детей, сына Александра Романова, пятьдесят пятого года рождения, и дочь Светлану Романову, по мужу Чибисову, пятьдесят девятого года рождения. Романов Александр с семьдесят восьмого года в Москве не проживает, был осужден Тушинским райнарсудом за грабеж на четыре года, после отбытия наказания в течение двух лет проживал в Ярославской области, в восемьдесят четвертом получил новый срок опять за грабеж, сел на шесть лет, в девяностом году освободился, погулял пару месяцев, набрался сил и снова залетел в зону на восемь лет, все за тот же грабеж.

– Экий постоянный, – покачал головой Селуянов. – Ему бы в семейной жизни такое постоянство. Когда он освобождается?

– Под Новый год.

– Пока, стало быть, сидит?

– Сидит, миленький, куда ему деваться. Теперь дочка Светлана. Светлана вышла в восемьдесят втором году замуж за строителя из Магадана и уехала к нему. До примерно девяносто первого года периодически посылала матери деньги, очень небольшие и очень нечасто, потом наступил экономический кризис, стройтрест, в котором они с мужем работали, лопнул…

– Трест, который лопнул, – хихикнул Селуянов. – Классика. Если б ты только знал, Серега, как я люблю эти официальные запросы и официальные ответы! Столько всего интересного узнаешь.

– А что, что-нибудь не так? – обеспокоенно спросил Зарубин, отрываясь от бумажек.

– Не, все так, не волнуйся. Давай дальше.

– Трест, значит, лопнул, супруги Чибисовы некоторое время сидели без работы, потом стали организовываться какие-то новые строительные структуры, и они там пристроились, потому как, кроме строительного дела, никакой другой профессией не владеют. Зарабатывали не так чтобы много, но на жизнь хватало, с учетом того, что у них двое детишек. С февраля девяносто седьмого года зарплату не получают.

– Уволились, что ли?

– Нет, не уволились. Работают на государство в долг. Государство им зарплату не платит, денег нет.

– Полтора года, значит, – присвистнул Селуянов. – Не хило. Как же они там с голоду-то не умерли?

– Ну вот так, – развел руками Сергей. – А как шахтеры живут без зарплаты? А учителя? А рабочие на заводах? Кормятся со своих дачных соток, подрабатывают, кто где может, с хлеба на воду перебиваются. Некоторые с криминалом связываются. Между прочим, я с ребятами из Нижнего Новгорода разговаривал, с моими корешами по школе милиции, так они мне открытым текстом говорят, что поймают, случается, человека на явном криминале, а оформлять его рука не поднимается, потому что он человек в целом хороший, а смотреть детям в голодные глаза не может, сил душевных у него на это не хватает. Сидит полгода без зарплаты, а потом подряжается машины с левым товаром перегонять или наклейки на бутылки с поддельным вином штамповать. Каждый умирает в одиночку. Это коммунизм люди строили все вместе, а без зарплаты сидит каждый в отдельности, и никто ему в этом скорбном деле не помогает. Так что, возвращаясь к многострадальной Светлане Романовой-Чибисовой, можно с уверенностью утверждать, что никаких денег она своей мамочке не посылала и посылать не могла, особенно в последние три года.

– Ты милицию-то в Магадане запрашивал? – спросил Коля. – Может, она или ее муж в действительности в уголовщину ударились, чтобы с голоду не помереть и детей прокормить?

– Запрашивал, а то как же. Супруги Чибисовы ни в чем никогда замечены не были. Кристально честные люди. А местный участковый – их личный друг, вхож в семью и за свои слова может поручиться.

– Ага, поручиться, – проворчал Коля. – Так же, как твои нижегородские приятели. Тоже небось жалостливый, все видит, но молчит, в положение входит.

– Ну, Коля, я за что купил – за то и продаю. Таков официальный ответ. А у тебя есть основания сомневаться?

Селуянов задумчиво покрутил в пальцах сигарету, потом с недоумением уставился на нее, будто не понимая, что это за ароматическая палочка у него в руках и откуда она взялась. Вспомнив, как это называется и для чего предназначено, он сунул сигарету в зубы и прикурил.

– Да нет, пожалуй, – неторопливо ответил он. – Сомневаться у меня оснований нет. Сын у бабы Клавы банальный уголовник, плавно переходящий из зоны в зону и наматывающий срок на срок, а дочка – просто невезучая. Денег ни у того, ни у другого не было и нет. И матери они их, как ты понимаешь, не посылали, особенно в последние три года. А по моим сведениям, именно в последние три года наша бабуля стала богатеть не по дням, а по часам, и богатство это ей приносят в клювике какие-то сомнительного вида личности. Улавливаешь, к чему я клоню?