Призрак Перл-Харбора. Тайная война

Влодзимирский, не спеша, закончил поздний ужин, отодвинул в сторону недопитую чашку с чаем, накрыл газетой «Правда» тарелку с недоеденным бутербродом, испытывающим взглядом посмотрел на упрямого зэка и с угрозой в голосе спросил:

— Ну, что, япона-мать, не надоело валять ваньку?

Павел промолчал, упрямо сжал губы и уставился в пол.

— Ах, так… Не хочешь по-хорошему.

— Я не виноват, — тихо, но твердо заявил Павел.

— Все так говорят!

— Показания Смирнова клевета.

— Чт-о-о? Ну, ты и сволочь, — яростно сверкнув глазами, Влодзимирский сорвался на крик:

— Говори, сука, кто тебя завербовал? Какие задания японо-фашистской клики выполнял? Кто еще работал на них?

Дробный стук машинки сопровождал эти абсурдные обвинения, а бумага бесстрастно фиксировала односложные ответы Павла. Он отрицал все, а затем замкнулся в себе. Влодзимирский, осатанев от его упрямства, схватил линейку и наотмашь хлестанул по шее, а затем снова принялся долбить вопросами.

Так продолжалось до утра.

С наступлением дня допрос не прекратился. В течение следующих двух суток Влодзимирский, меняясь со следователем Хватом, пытался выбить из Павла признание. На третьи сутки в камеру отправили бесчувственное тело. На четвертую ночь допрос возобновился. После предыдущего Павел почти ничего не слышал и с трудом различал голоса. Физиономии Влодзимирского, Хвата и надзирателей слились в один мучительный и не имеющий конца ряд.

«Признайся, и все твои мучения закончатся. Назови имена предателей и пособников! Мы вытащим из тебя жилу по жиле!» — искушал, требовал и угрожал ненавистный голос следователя.

Павел все отрицал, и тогда Влодзимирский, осатаневший от его упрямства, вышел из себя. Сбив на пол, следователь-садист принялся наносить удары ногами. Павел несколько раз терял сознание, а когда оно возвращалось, Влодзимирский совал ему в изломанные пальцы ручку и требовал подписать протокол. Он не сдавался, и пытки продолжались. Влодзимирский пустил в ход весь пыточный арсенал, но так и не добился своего. Тело Павла превратилось в сплошную кровоточащую рану.

Хосе, немало повидавший за долгие месяцы заключения, ужаснулся, когда его внесли в камеру. Вид Павла пронял надзирателя — в камере появились тазик с водой, заштопанное полотенце и вата. Хосе принялся промывать раны. Сознание медленно возвращалось к Павлу. Потолок, стены перестали плыть и раскачиваться перед глазами. Боль в изуродованных пальцах и сломанной челюсти утихла. Он с трудом разжал пересохшие от жажды губы и прошептал:

— П-и-и-ть. Пить.

Хосе приподнял его голову и прижал к губам кружку с водой. Павел с усилием сделал несколько глотков и в изнеможении откинулся на нары. В нем будто все умерло. За ужином он не притронулся к миске с баландой и потухшим взглядом продолжал смотреть в потолок. Прозвучала команда «отбой». Приближалось время допросов, но в коридоре стояла непривычная тишина.

«Ах, да, завтра 23 февраля. У них праздник, сделали себе выходной», — равнодушно подумал Павел и провалился в обволакивающую темноту.

В ней не было места ни надзирателям, ни Влодзимирскому, ни пыткам. Боль ненадолго покинула истерзанное тело Павла. Он оказался за стенами тюрьмы. Перед глазами возникли летний флигель, утопающий в зарослях цветущей сирени, зеленая лужайка, качели и на них заливающийся от смеха мальчуган. Они вознесли Павлушу к небу, но он не испытывал страха — рядом находился отец. На его лице гуляла счастливая улыбка. В следующее мгновение сухой, словно выстрел, треск заставил в ужасе сжаться сердце Павла. Веревка порвалась. Небо, солнце, растерянное лицо отца бешено крутанулись перед глазами, и рассыпались на мелкие кусочки.

Пробуждение оказалось таким же внезапным, как и свалившаяся благодать сна. Грубая рука бесцеремонно трясла за плечо.

— Встать! — надрывался надзиратель.

Павел с трудом сполз с нар. Перед ним темным силуэтом расплывался Хосе, за ним в двери маячил комендант.

«Комендант? Здесь?» — Павел перевел недоуменный взгляд на Хосе — на лице товарища жили одни только глаза. Его пронзила страшная догадка: «Все! Неужели конец?».

После последнего допроса у Влодзимирского он мысленно смирился с неизбежностью смерти, но теперь, когда она была близка, ноги будто приросли к полу.

— Давай пошевеливайся! — прикрикнул комендант.

Заторможенный белогвардеец ломал отработанный график ликвидации: после него предстояло «актировать» еще четверых. Цинизм и презрение, сквозившие во взгляде коменданта, придали Павлу силы. Превозмогая боль в спине, он распрямился и шагнул к Хосе, но надзиратель не дал им попрощаться, вытолкнул в коридор и провел к лифту. Там к ним присоединился комендант. Кабина медленно поползла вниз и остановилась в подвале. Они вышли на тесную площадку с единственной дверью. Комендант нажал кнопку, она бесшумно откатилась в сторону, и из темного провала потянуло сыростью и прогорклым запахом пороха.

— Вперед! — грубый окрик и толчок в спину заставили Павла шагнуть вниз.

Истертые ступени лестницы скользили под ногами.

«Один, два, три», — мысленно отсчитывал он последние шаги своей жизни. Жизни, в которой все было выжжено дотла! Из полумрака надвинулась глухая стена, затянутая истрепанными пеньковыми канатами. За спиной сухо щелкнул затвор пистолета, и он сделал еще шаг — последний шаг навстречу слепящей тьме.

Глава 18

Центр Пилигриму.

«О результатах вашей работы с Саном доложено Верховному главнокомандующему. Она получила самую высокую оценку. В кратчайшие сроки проведите мероприятия по зашифровке ваших контактов и доложите о готовности к возвращению в Центр. Канал вывода подготовит Грин. Ему даны соответствующие указания.

Дополнительно, обеспечить поездку Сана в Центр для встречи с руководством и вручения ему высокой правительственной награды…»

Серый клочок пепла — все, что осталось от внеочередной радиограммы Центра, — давно остыл, а Плакидин так и не шелохнулся. Он не ощущал холода неуютной вашингтонской квартиры, служившей временным прибежищем, не замечал сгустившегося в комнате сумрака и не слышал гула города, монотонно рокотавшего за окнами.

Прошло всего два месяца, как переменчивая военная судьба вырвала его из заметенного снегом лагерного барака и окунула в бурлящий водоворот самых невероятных событий. Тогда, в кабинете начальника советской разведки Фитина, все то, что им предлагалось, казалось ему фантастикой — слишком дерзким выглядел замысел предстоящей операции. Ее расчет строился на возможностях одного человека — Сана. Им удалось невозможное — в схватке демонических сил, что пробудила война, подтолкнуть ее маятник в другую сторону. В декабре 41-го чаша весов впервые качнулась в пользу сил антигитлеровской коалиции — фашисты потерпели поражение под Москвой, США вступили в войну с Японией и угроза нападения со стороны Квантунской армии на советский Дальний Восток миновала.