Призрак Великой Смуты (CИ)

– Александр Васильевич, – сказал Дзержинский, – сейчас нашей проблемой являются националистические банды пилсудчиков, которые весьма затруднительно обнаружить и уничтожить. В случае опасности они рассыпаются на мелкие группы и прячутся в деревнях и местечках у своих родственников и единомышленников, прикидываясь простыми обывателями.

– А вот тут, Феликс Эдмундович, – я достал из ящика стола папку с моими набросками и заметками по агентурной работе, – следует начать так называемые оперативно-розыскные мероприятия. Ко всему прочему, у вас есть неплохие специалисты из жандармского корпуса, которые могут помочь вам в борьбе с польскими националистами.

Дзержинский при моих последних словах слегка поморщился. Все-таки, несмотря на довольно успешную работу с бывшими царскими жандармами, в душе он все еще не переборол предубеждения к ним.

– К тому же, – продолжил я, – вам стоит, как я уже говорил, связаться с вашими немецкими коллегами. Полагаю, что обмен информацией поможет и нам и им успешно бороться с пилсудчиками. Думаю, что в Германии вы найдете полное взаимопонимание, ибо последователи пана Юзефа озоруют не только в наших, но и в германских тылах.

– Так есть, – кивнул Дзержинский, – но, боюсь, что в Австрии такое взаимопонимание я вряд ли найду. В отличие от германцев, австрияки, на словах осуждающие польских националистов, втайне помогают им. Ну, или не мешают, что едно плохо…

– Мне кажется, – я посмотрел в глаза Железному Феликсу, – что самой империи Габсбургов жить осталось недолго. Национальные противоречия, усиленные затяжной войной, приведут к тому, что двуединая монархия расползется на части, как гнилое лоскутное одеяло. Но пока нам это невыгодно. К тому же, все необходимые сведения о пилсудчиках, окопавшихся в Австрии, можно получить от наших германских коллег. Если австрияки откажут нам в наших просьбах, то своим союзникам они отказать не смогут. Тем более, что управление австрийской армией все больше и больше берет на себя германский генштаб, и если с его стороны будет настоятельная просьба, приправленная чисто прусскими солдатскими оборотами, то австриякам точно не устоять. А немцам вся эта возня уже надоела хуже горькой редьки…

Только, Феликс Эдмундович, прошу вас не забывать, что сегодняшний союзник может через какое-то время превратиться во врага. Поэтому полностью раскрывать карты перед тевтонами не стоит. Надо давать им сведений ровно столько, сколько необходимо для успешной совместной работы. И не более того. Впрочем, не мне вас учить. У вас имеется богатый опыт подполья, да и помощники у вас неплохие.

– Хорошо, Александр Васильевич, – кивнул Дзержинский, – я, пожалуй, схожу посоветоваться еще и к генералу Потапову. Он лучше меня знает, как наладить агентурную работу за рубежом. А вам большое спасибо за беседу и за те сведения, которые вы мне передали. Думаю, что они нам пригодятся в самое ближайшее время. Бардзо дзенькуе, и до видзеня…

– До видзеня, – сказал я, прощаясь с Железным Феликсом…

15 апреля 1918 года. Утро. Баку.

Вот уже два с половиной месяца дуумвират Киров – Рагуленко наглядно осуществляя принципы диктатуры пролетариата, управлял Баку и его окрестностями, проводя в жизнь решения центрального советского правительства в Петрограде и лично товарища Сталина. Непревзойденный массовик и оратор Сергей Миронович Киров, зажигательными речами поднимающий на борьбу интернациональные рабочие массы, и Сергей Александрович Рагуленко, по слухам капитан царской армии, железной рукой добивающийся исполнения в Баку всех решений Совнаркома. За это время численность Бакинской Красной гвардии выросла с пятисот штыков первоначального состава до десятитысячного прекрасно обученного, вооруженного и дисциплинированного корпуса регулярных войск, а также такого же количества находящегося в резерве и живущего по домам милиционного ополчения. Усиливали их десяток построенных тут же в Баку бронепоездов и бронелетучек, что по меркам того времени было вполне внушительной силой.

Создан бакинский Корпус Красной гвардии был по принципу – «я его слепила из того что было». Кто только не записался в его ряды: и матросы Каспийской флотилии, и солдаты разложенных агитацией царских полков, и рабочие нефтепромыслов, и рабочая молодежь всех национальностей, горящая огнем идеи, и бывшие офицеры, бежавшие с фронта от солдатского произвола времен керенщины, прослышавшие о том, что новая власть опять наводит порядок железной рукой. Кто-то приходил и оставался, вливаясь в ряды, кого-то с позором изгоняли, кое-кого пришлось и расстрелять прямо перед строем за отсутствие дисциплины, пьянство, дебоши, неподчинение приказам, грабежи, мародерства и насилия.

Но слеплен этот красный легион был добротно, несмотря на не вполне годный для того материал, потому что его батальоны уже несколько раз били войска буржуазного мусаватистского правительства, засевшего в Гянже. Командующий бакинской Красной гвардией Рагуленко пользовался непререкаемым авторитетом как у своих бойцов, так и у местного населения, причем и у армян, и у азербайджанцев. Пользуясь этим авторитетом, Рагуленко при полном одобрении центра сперва повывел в Баку кадетов, октябристов, правых эсеров, меньшевиков и тех же засевших в Бакинском Совете мусаватистов, которые с чего-то вдруг возомнили, что они «левые», а потому имеют право на свою долю Советской власти.

Потом очередь дошла и до дашнаков, вооруженные отряды которых были разоружены в ночь на 21 марта 1918 года после получения информации о готовящихся провокациях против местного мусульманского населения. Замысел у вождей дашнаков был прост как мычание: сперва спровоцировать армяно-татарскую резню, а затем для обеспечения безопасности мирного населения пригласить в Баку британский экспедиционный корпус генерала Денстервиля, находившийся в персидском порту Энзели. Но вышло нехорошо – утром двадцать первого числа дашнаки были разоружены, а вечером Баку облетела новость о разгроме турецких войск на кавказском фронте, военном перевороте в Стамбуле и фактическом выходе Оттоманской империи из войны с Советской России, которая теперь могла беспрепятственно укрепляться на Кавказе.

Тихая паника, сперва охватившая все антибольшевистские и антисталинские силы в Баку, к двадцать четвертому числу, когда в город вошла следовавшая в Персию бригада Красной гвардии Михаила Романова, превратилась в настоящее повальное бегство. Вместо того, чтобы пригласить к себе британцев, несостоявшиеся вожди контрреволюционного переворота сами побежали к ним под крылышко.

25 марта началось планомерное наступление частей Красной гвардии в Закавказье. Бригада Михаила Романова поначалу наступала на Ширван, а потом на Ленкорань. Одновременно Бакинская бригада Рагуленко нанесла удар на Шемахы – Гейчай – Гянжу, и к 5 апреля, после десяти дней боев, овладела городом, после чего товарищ Киров объявил о ликвидации незаконного буржуазного правительства Азербайджанской республики. Одновременно встречный удар от Тифлиса на Гянжу осуществила немного засидевшаяся на месте офицерская бригада полковника Дроздовского, своей брутальностью успевшего привести в состояние шока всю русофобскую интеллигенцию города Тифлиса.

Происходи дело в другой реальности, и после разгрома мусаватистского правительства была бы неизбежна кровавая схватка уже между победителями, но тут все было совершенно по иному. Установив сквозное движение по Закавказской железной дороге, бригада Дроздовского начала грузиться в эшелоны, чтобы отбыть в район Ленкорани на помощь генерал-лейтенанту Михаилу Романову. Пора уже было попросить засидевшихся англичан из Энзели, да и из самой Персии тоже. Равновесие сместилось в пользу большевиков-сталинцев, и в Закавказье на какое-то время установилось затишье, время от времени прерываемое недовольным ворчанием бывших «борцов за свободу» и сообщениями о действиях средних и мелких банд. Никаких крупных выступлений пока не предвиделось, потому что корпус Красной гвардии с Бережным и Фрунзе во главе все еще оставался на Кавказском фронте. А это такая сила, что способна разом подавить любой мятеж, не оставив после себя и камня на камне. Тифлису, например, и одной Дроздовской бригады хватило с лихвой. Направление, в котором этот корпус Красной гвардии выступит после того, как с Турцией будет заключен мир, пока оставалось тайной. Но никто из недругов Советской России не пожелал бы оказаться на его пути.

Тем временем в Баку продолжался советский эксперимент. В первую очередь были национализированы все предприятия с участием иностранного капитала, а подданные враждебных Советской России стран подверглись интернированию. Кроме того, в городе был восстановлен элементарный порядок. Под новой вывеской НКВД возобновилась работа полицейского управления, включая и уголовную сыскную полицию, которая стала уголовным розыском. На убыль пошел затопивший было город вал тяжких уголовных преступлений: грабежей, квартирных краж, насилий и убийств. Под корень были выведены любители самочинных обысков по подложным ордерам.