Призраки Дарвина

— Но разве они не добавили, что профессор усвоил урок еще в тысяча девятьсот семьдесят третьем году, и тогда ему дали второй шанс, и он не захочет снова плохо себя вести? Держите язык за зубами, профессор. Или будут последствия. А теперь, если вы перестали изображать героя, мы бы хотели, чтобы мистер и миссис Фостер собрали свои вещи и пошли с нами.

— А куда вы их забираете? — со злостью просипел Вулф, все еще прижатый щекой к палубе.

— Вам нужно знать только то, что супруги Фостер не вернутся в Штаты на вашей посудине, капитан. Как вы с этим будете разбираться, не наша забота.

Он подал сигнал спецназовцу, чтобы тот отпустил пленника. Капитан Вулф отказался от протянутой руки и поднялся сам. Он отряхнулся, потупив взгляд, не желая встречаться со мной глазами, словно бы его лишили его идентичности, сорвали маску и одним махом уничтожили все претензии. Несмотря на все бахвальство, он не сдержал своего обещания защитить нас, защитить свой корабль.

— Капитан, — позвала Кэм.

Он не отреагировал.

— Капитан.

Он повернулся к ней, его лицо застыло от стыда.

— Капитан, — повторила Кэм, и в ее тоне слышалась странная веселость, словно она получала удовольствие от этого происшествия. Неужели ничто не могло испортить ей настроение? Неужели она не понимала, что теперь нам по-настоящему кранты? — Я хочу, чтобы вы, дорогой капитан Вулф, отправились с профессором Вударовичем и его женой в Пуэрто-Эден. Старейшины ждут его и пожертвования, которое он сделает от нашего имени. Когда вы закончите свою миссию там, пожалуйста, отвезите обратно наших чилийских гостей в Пунта-Аренас и плывите в Нью-Бедфорд. Если мы сможем присоединиться к вам в какой-то точке вашего путешествия домой, мы это сделаем, но думаю, это маловероятно.

Она просто пыталась сделать хорошую мину, чтобы замаскировать катастрофу? Или ее радость была подлинной, возникшей по какой-то таинственной причине, о которой знала только она?

— Я подвел вас, — посетовал Вулф. — Это моя вина. Фолкленды, проклятые Фолкленды! Идиот, идиот, идиот! Надо было заранее понять. Никогда не верь гребаным британцам.

Виггинс кивнул:

— Не верим и вам не советуем. Но они нас предупредили. Нам с Нордстрем пришлось срочно все бросить в Гамбурге и лететь сюда. Даже пропустили Октоберфест! Прошу простить, но нам нужно забрать у вас фотографии.

— К-к-какие ф-фотографии? — запинаясь, проговорил я.

— По нашим сведениям, вы путешествуете с коллекцией важных фотографий. Нами получены инструкции конфисковать вышеозначенные снимки перед тем, как покинуть корабль.

— А мы сожгли их! — крикнула Кэм. — Еще в Бостоне.

— Они тут, — встряла Нордстрем. — На корабле. И мы их найдем.

Разумеется, наши похитители перевернули все вверх дном, но вернулись с пустыми руками.

— Один наш знакомый очень разозлится, — хмыкнул Виггинс.

Нордстрем пожала плечами:

— На самом деле нет. Он и так доволен, что нас сюда отправили. Ничего страшного.

— Будем надеяться, что ты права, — ответил Виггинс.

— Я имею в виду, мы сделали свою работу. Без этих фотографий в баре они бы не дали зеленый свет всей операции, так что…

Кэм в недоумении нахмурилась:

— Какие еще фотографии? Какой бар?

— Тайны, секреты, — ухмыльнулась Нордстрем. — Мне нравится, когда пары лгут друг другу, просто обожаю. Придает пикантность нашей работе, знаете ли. Вот, взгляните. Два дня назад в баре «Сотито». Узнаете своего супруга?

Нордстрем сделала резкий выпад, как гадюка, прежде чем я успел ее остановить, и вручила копии компрометирующих снимков Камилле. Посередине стоял Виггинс, одна мускулистая рука лежала на шее Джемми Эдена Валакиала, а другая на моем плече, вот только мое тело венчало лицо Генри. Виггинс застыл между нами двумя, то есть тремя, Генри, мной и Джемми, близнецами или даже тройняшками. Жутковатая и отталкивающая картина.

— Пока я не увидел своими глазами, не поверил, — сказал Виггинс. — Думал, босс малость ку-ку, а мы выполняем его идиотские поручения. Но два эти снимка убедили нас. И не только нас. Они убедили высшее руководство дать добро на заключительный этап операции. Последний, так сказать, гвоздь в крышку гроба. Так что спасибо вам, мистер Фостер, за то, что облегчили нам задачу.

— Может, теперь снова попозируете с вашей красавицей-женой, — проворковала Нордстрем, поднимая камеру. — Скажите «сы-ы-ы-ыр»!

Кэм, моя Кэм, тоже оказалась быстрой. Она прыгнула на Нордстрем, схватила мерзкое устройство и бросила в море. Я ахнул, оттащил ее назад, защищая своим телом, нам на выручку метнулись Джим и Веллингтон, готовые вступить в последний бой. И если бы Виггинс не вмешался, скоро пришлось бы жестоко поплатиться.

— Пока вы не швырнули за борт самого мистера Фостера, плевать я хотел на камеры. Там, куда вас отвезут, много камер, больше, чем вы когда-либо видели. Эй, вы двое! Пакуйте чемоданы!

Мы пошли в каюту. Я робко начал:

— Кэм, прости, я…

— Нет, Фиц, все просто отлично, даже лучше, чем просто отлично. Идеально! Как ты не понимаешь. То же самое случилось тут с Генри, возможно, в этой самой бухте… Похищение, Фицрой Фостер, эти идиоты сами того не знают, возможно, никогда не поймут, но они помогают нам, поскольку…

— Но Дауни… — возразил я. — Дауни нужна была фотография, чтобы провести эту операцию, и он ее получил благодаря моей идиотской вылазке в Пунта-Аренас. А я тебе не сказал. Что касается двойника Генри, там был человек, который… Боже, мне так жаль, что я не сказал тебе, не доверился тебе…

— Доверься мне сейчас, — сказала она, запечатлев на моих губах влажный поцелуй. — И доверься Генри.

Я подозревал, что Камилла ужасно ошибалась, но у меня определенно не было права — да и времени, если на то пошло, — опровергнуть ее гипотезы. Тем не менее мне самому не удалось увидеть каких-либо устойчивых параллелей между похищением Генри и нашим собственным заключением. У него не было выхода, не было языка, на котором он мог бы защититься, он не знал своих похитителей и их уловок. И никакого тебе habeas corpus, апеллируя к которому мой отец вмешается от нашего имени, как только Вударович позвонит из Пуэрто-Эден. Мы не обречены на вымирание. И все же я был мрачен не столько из-за нападения, сколько из-за удручающего знакомства с Джемми Эденом, чей образ преследовал меня с большей свирепостью, чем Генри, возможно, потому, что он показал мне, каким могло бы стать столетие спустя любое из альтер эго Генри. На месте Генри (а кто был ближе?) я бы больше не хотел возвращаться домой, на остров моих униженных предков. Возможно, он был рад, что одиссея прервана. Или разочарован тем, что насилие повторяется бесконечно, и отчаялся, что когда-либо найдется решение. Что бы я ни думал о нем, мне оставалось одно. Я должен принять правоту Кэм и просто довериться Генри.

Я крепко держался за эту идею, пока мы в отчаянии поднимались в воздух, и цеплялся за смутную надежду, когда мы смотрели, как друзья машут на прощание, а «Южный Крест», ставший нашим домом на столько недель, превращался в крошечное пятнышко внизу, затерянный в море, полном островов и дельфинов, где плавал айсберг, отколовшийся от матери-ледника, словно ребенок, погубленный ветром; я даже держался за Генри как за якорь, когда мы пересекали Патагонию на восток, пролетая пики и равнины, которые он никогда не видел своими смертными глазами с высоты, на которой мы находились; и эта вера была со мной, пока мы не приземлились на аэродроме на Фолклендских островах.