Призраки Дарвина
Шрифт:
— Вот видите, адмирал! — воскликнул Дауни. — Он был под круглосуточной охраной и не мог покончить с собой, как моя девочка. Вместо этого его клетки ускорились, а затем стерли все визуальные следы этого злоумышленника из его памяти и кожи, что привело к тотальной атаке на вражеский вирус. Разве вы не видите, адмирал, если мы оставим его, сможем бороться с этой чумой, найти вакцину, прежде чем болезнь ударит по нам снова. Потому что это чудовище ждет где-то там, где они все ждут, чтобы уничтожить нашу цивилизацию, разве вы не понимаете, что другого выхода нет?
— Это какая-то неправильная наука,
Дауни повернулся ко мне.
— Останься, — взмолился он. — Я не могу потерять тебя, мой мальчик. Не могу снова потерять.
— Что скажете, мистер Фостер? — спросил Пибоди. — Если доктор Дауни прав, то вы спасаете от пандемии своих детей и внуков. Не хотите ли вы пожертвовать неделю своего времени, чтобы принести пользу общему делу?
— Думаю, дело и без меня не пропадет, — ответил я. — А я очень устал.
— А ваша жена? Теперь, когда она не боится за ваше будущее, может быть, она присоединится к нам?
— А вы продолжите работу? — с неподдельным интересом спросила Кэм.
— Конечно. Пентагон расследовал эту вспышку до того, как доктор Дауни был назначен главой группы. Эта инициатива остается одним из наших приоритетов.
— Думаю, — сказала Кэм, — я лучше вернусь к работе над лекарством от рака. Я придумывала другой подход к лечению, менее агрессивный. Фактически, я упомянула об этом господину Кларку, генеральному директору «Фарма2001», и он предложил связаться с ним, если мне понадобится предварительное финансирование.
— Только через мой труп, — буркнул Дауни. — И вы не покинете базу, пока не выполните определенные условия.
Он быстро изложил их. Мы должны были подписать имеющий обязательную силу документ, в котором говорилось, что любое разоблачение исследования, в котором участвовали доктор Дауни и его сотрудники, или нашего опыта, начиная с высадки ВМС на борт «Южного Креста», будет считаться нарушением Закона о шпионаже 1917 года, а виновным грозит немедленное тюремное заключение. Во-вторых, господин Фицрой Фостер согласился, чтобы его фотографировали один раз в неделю эмиссары по выбору Пентагона. В-третьих, если у пациента произойдет рецидив, его незамедлительно доставят в лечебное учреждение, определенное Центром по контролю за заболеваниями.
Как только мы с Кэм охотно подписали документ, Дауни схватил бумаги и торжествующе потряс ими в воздухе.
— Потому что он вернется, вы ведь знаете?! — воскликнул он. — И когда у вас случится рецидив, выхода не будет.
Он пытался последовать за нами, когда мы покидали комнату, но Пибоди, похоже, хватило событий за день, и он захлопнул дверь прямо перед его носом.
— Куда теперь? — спросил Пибоди, провожая нас к ожидавшему снаружи джипу. — Что дальше?
Этот, казалось бы, невинный вопрос привел меня в ужас.
Я мечтал освободиться от Генри с того рокового дня рождения
в 1981 году, и теперь, когда мечта сбылась, правда заключалась в том, что я не знал, что мне делать со своей жизнью, куда теперь идти и как поступить дальше. Генри защищал меня от необходимости отвечать или даже задавать эти вопросы.И теперь я был один.
Solo, solito y solo. Один-одинешенек.
Я скучал по нему. Я скучал по Генри.
Он покинул меня, потому что мертвые всегда в итоге нас покидают. Оставил меня без наставничества и компании. Откуда я мог знать, что дальше?
У Кэм, однако, было полно идей, планов и проектов. Генри никогда не посещал ее, и она не могла понять, как я чувствовал себя теперь, когда он исчез, ушел даже без объяснения, прощания или последнего совета. Скоро Кэм расскажет мне обо всех чудесах, что ждут нас впереди. А пока ей предстояло ответить на вопрос адмирала, и она указала на север.
— Домой! — засмеялась она. — Вот что дальше. Мы едем домой.
Ее энтузиазм, бурливший на протяжении всей поездки в Бостон, должен был быть заразительным.
Она говорила о том, что вернется к своему исследованию рака, лишившему ее обоих родителей. Если Генри убедили с помощью доброты и сочувствия прекратить свой злокачественный рост внутри меня, можно попробовать прибегнуть к такой же модели, не подвергая раковые клетки бомбардировке, как врага, а уговорить их снова стать здоровыми, стать партнером, а не опухолью.
Потом она говорила, что я гениально пишу коды и разбираюсь в компьютерах, и почему бы теперь, когда я не боюсь камер, не изобрести способ создания трехмерных представлений внутренних органов, почему бы не создать телефон, который мгновенно отправляет изображения, почему бы не сломать односторонний способ создания изображений, почему бы не предложить людям контролировать их визуальные образы, чтобы они больше не попадали в ловушку других, как я, почему бы и нет?
Она говорила о благотворительных организациях, которые мы могли бы создать, и о миллионах людей, которым мы могли бы помочь, если у нас все будет нормально с работой и с деньгами.
Она говорила о том, чтобы жить вместе, как любая другая пара, о концертах, которые мы могли бы посетить, о друзьях, которых мы могли бы вернуть или завести, о походах в бар и о том, как наслаждаться цветением молодости, что нам так долго было запрещено.
Она рассказывала об обедах в изысканных ресторанах, где можно попробовать блюда, которые я никогда не ел, и об экскурсиях по музеям, площадям и морским курортам на машине, которую она научит меня водить.
Она говорила о Париже и Берлине, о пляжах Бали, о мечетях Марокко и о высокогорьях Тибета, о просторах планеты, достопримечательностями которой мы теперь можем насладиться, не опасаясь попасть на бесконечные снимки тысяч обезумевших туристов.
Она говорила о том, чтобы построить собственный дом и идти рука об руку, чтобы обставить его и выбирать мебель всех цветов радуги, искать бытовую технику и хороший район с правильными соседями, запланировать отдельную комнату, куда мы переселим папу, когда он состарится и не сможет жить в одиночестве, чтобы заботиться о нем, как положено заботиться о старейшинах племени.