Призраки Северной столицы. Легенды и мифы питерского Зазеркалья

Поэт и литературный критик, один из наиболее близких друзей Пушкина, Вяземский оставил множество записных книжек, переполненных бесценными свидетельствами городского фольклора — слухами, анекдотами, легендами. Тем не менее, по утверждению современников, сам Вяземский был человеком весьма трезвым и прагматичным, начисто лишенным каких-либо суеверных предрассудков. Рассказывают, что, когда княгиня Авдотья Голицына, всерьез увлеченная философией и математическими науками, начинала при нем рассуждать о дугах, касательных и прочих специальных терминах, он незаметно отворачивался и «тихонько крестился».

Каково же было его удивление, когда он, как об этом увлеченно пересказывали в аристократических и литературных салонах, неожиданно пережил собственный «мистический опыт». Однажды, вернувшись домой и войдя в собственный кабинет, он увидел «самого себя, сидящего за столом и что-то пишущего». Вяземский осторожно заглянул двойнику через плечо. То, что он увидел, никто никогда не узнал. Он об этом не рассказывал до конца своей жизни. Но, как утверждали со знанием дела в Петербурге, с тех пор «стал верующим христианином».

А в остальном он — обыкновенный сын своего времени. Фрондерствовал, играл в карты, в молодости чуть не разорился, волочился за женщинами. Но умел при этом оставаться верным и преданным другом. На что Пушкин был ревнив, но даже он не охладел к Вяземскому после того, как узнал об отношении последнего к Наталье Николаевне. Со слов Нащокина, Пушкин «всего лишь досадовал», что Вяземский сильно увлекся его женой. Для Пушкина это признание стоит дорого. В подобных обстоятельствах дело, как правило, не обходилось без вызова на дуэль. Достаточно вспомнить историю с юным Владимиром Соллогубом, тот, отдавая дань божественной красоте Натальи Николаевны, всего лишь сделал ей один неосторожный комплимент и тут же получил вызов от Пушкина.

В подмосковном имении Вяземского Остафьеве хранился загадочный черный ящик, его Петр Андреевич всю свою жизнь оберегал от посторонних. Ящик был опечатан его личной печатью и «снабжен ярлыком, на котором рукою его самого было написано: „Праздник Преполовения за Невою. Прогулка с Пушкиным 1828 года“». Из письма Вяземского жене выясняется, что в ящике находились пять щепочек от деревянного эшафота, их друзья подобрали во время прогулки «по крепостным валам и головам сидящих внизу в казематах». Согласно легенде, эти пять щепочек хранились им в память о пяти повешенных декабристах.

Петра Андреевича Вяземского похоронили на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры. Ныне это территория Некрополя мастеров искусств.

С Иваном Андреевичем Крыловым Пушкин близко познакомился в Оленинском кружке. К тому времени Крылов был уже маститым баснописцем и драматургом.

Крылов родился в 1769 году, а в Петербург впервые приехал в 1782 году. Служил чиновником в Казенной палате и Горной экспедиции. Затем надолго оставил службу и занялся литературным трудом. Издавал журналы «Почта духов», «Зритель», «Санкт-Петербургский Меркурий». Писал пьесы, одно время они не сходили с подмостков петербургских театров. Но прославился не театральными пьесами, а баснями, за что в народе по справедливости заслужил прозвище «Российский Эзоп». В основном это были, конечно, вольные переводы из Эзопа и Лафонтена. Но все они являлись откликами на конкретные события в России, отличались исключительной актуальностью и потому заслуженно считаются произведениями оригинальными.

И. Л. Крылов

Одно время Крылов жил напротив Летнего сада, в доме Бецкого. В Летнем саду он часто любил прогуливаться. Здесь он встречался с друзьями, обдумывал сюжеты новых басен и просто отдыхал. Любимец петербургских литературных салонов и друг всех литераторов, тучный и незлобивый Крылов сам становился предметом бесконечных шуток ядовитой столичной молодежи. Вот только некоторые:

Раз Крылов шел по Невскому проспекту, что было редкостью, и встретил императора Николая I, который, увидев его издали, закричал: «Ба, ба, ба, Иван Андреевич, что за чудеса? — встречаю тебя на Невском. Куда идешь? Что же это, Крылов, мы так давно с тобой не виделись?» — «Я и сам, государь, так же думаю, кажется, живем довольно близко, а не видимся».

Несколько молодых повес, прогуливаясь в Летнем саду, встретились со знаменитым Крыловым, и один из них, смеясь, сказал: «Вот идет туча». — «Да, — возразил баснописец, проходя мимо них, — поэтому и лягушки расквакались».

После долгой и мучительной болезни — на ноге было рожистое воспаление, мешавшее ему ходить, — Крылов с трудом вышел на прогулку по Невскому проспекту. А в это время мимо в карете проезжал его знакомый и, не останавливаясь, прокричал: «А что, рожа прошла?» — «Проехала», — вслед ему сказал Крылов.

Таким он и остался в петербургском городском фольклоре — мудрым и остроумным «Дедушкой Крыловым», к его известной лености, некоторой неопрятности и неумеренному аппетиту друзья относились со снисходительной терпимостью.

В 1855 году Крылову отлили памятник по модели П. К. Клодта. Споры о месте его установки долгое время занимали весь литературный и художественный Петербург. Одни предлагали установить памятник в сквере перед зданием Публичной библиотеки, где долгое время служил Иван Андреевич. Другие — на Васильевском острове у здания Университета, почетным членом которого он был с 1829 года. Третьи — на могиле в Некрополе мастеров искусств, где в 1844 году его похоронили. Выбор, однако, пал на Летний сад. Причем городское предание утверждает, что место установки памятника определено самим баснописцем еще при жизни. Легенду эту записал П. А. Вяземский, и вот как она выглядит:

«Крылов сидел однажды на лавочке в Летнем саду. Вдруг… его. Он в карман, а бумаги нет. Есть где укрыться, а нет чем… На его счастье, видит он в аллее приближающегося к нему графа Хвостова. Крылов к нему кидается: „Здравствуйте, граф. Нет ли у вас чего новенького?“ — „Есть: вот сейчас прислали мне из типографии вновь отпечатанное мое стихотворение“, — и дает ему листок. „Не скупитесь, граф, и дайте мне 2–3 экземпляра“. Обрадованный такой неожиданной жадностью, Хвостов исполняет его просьбу, и Крылов со своею добычею спешит за своим „делом“». И следовательно, местонахождение памятника, добавляет предание, «было определено „деловым“ интересом Крылова».

В пушкинском Петербурге граф Хвостов — личность известная. Член Российской академии и активный участник заседаний общества «Беседы любителей русского слова», сенатор и действительный тайный советник, граф Дмитрий Иванович являлся притчей во языцех всего Петербурга. Его якобы потомственное графство на самом деле — мнимое и являлось просто «выдумкой» А. В. Суворова, который был Дмитрию Ивановичу родственником и покровительствовал ему. Он «выпросил» титул для Хвостова у сардинского короля.

При всем при этом граф Хвостов был еще и известным графоманом, над которым потешался весь читающий Петербург. Он писал торжественные оды и неуклюжие эпиграммы, басни на случаи и события и послания к многочисленным друзьям и знакомым. Случайных встреч с ним искренне боялись, а бывая в районе Сергиевской улицы (ныне улица Чайковского), где одно время проживал Хвостов, торопливо оглядывались по сторонам, нет ли поблизости знаменитой голубой кареты графа.

Д. И. Хвостов

Это был графоман в полном смысле слова. Его страсть к сочинению стихов уступала разве что страсти читать свои стихи каждому встречному. Он мог декламировать их у себя в доме, на так называемых литературных чтениях, читать на улице при встрече с каким-нибудь случайным знакомым или в коридорах Сената, во время коротких перерывов в работе. Он читал, позабыв о времени и погоде, совершенно не считаясь с желаниями несчастного слушателя. Более того, в обязанности его секретарей входило обязательное утреннее слушанье его стихов. Говорят, секретари у него менялись не реже одного раза в год только потому, что мало кто мог выдержать это чтение.