Призраки Северной столицы. Легенды и мифы питерского Зазеркалья
Шрифт:
Известен был Пушкину и другой рассказ о недавнем наводнении. Героем его был моряк Луковкин, дом которого на Гутуевском острове вместе со всеми родными смыло водой. А Владимир Соллогуб со смехом поведал Пушкину всем известную байку о том, как под окнами Зимнего дворца по затопленной площади проплыла сорванная со своего места сторожевая будка вместе с находившимся в ней караульным. Увидев стоявшего у окна императора, часовой будто бы сделал на караул. Говорили о гробе, который всплыл на каком-то затопленном кладбище и гонимый сильной волной доплыл до Дворцовой площади, пробил оконную раму в нижнем этаже Зимнего дворца и остановился только в комнате самого императора.
Весь этот замечательный городской фольклор, конечно же, был прекрасным материалом для творчества. Легко предположить, что рассказ о затопленной Дворцовой площади мог родить первую строчку вступления к будущей поэме: «На берегу пустынных волн…».
Сделаем маленькое отступление. Сама по себе знаменитая строка для петербуржцев не могла стать неким откровением. Легенда о безбрежной заболоченной пустыне на месте будущего Петербурга
М. Ю. Виельгорский
Да, фольклор был хорошим материалом для поэмы. Но это еще не поэма. Недоставало самого главного — конфликта. Дикая, необузданная стихия хоть и противостояла человеку, была слепа и глуха. Что может противопоставить ей человек? Она его не услышит.
Найти конфликт помогла встреча Пушкина со своим давним, хотя и старшим по возрасту, приятелем — весельчаком и острословом, Михаилом Виельгорским. Один из самых заметных представителей пушкинского Петербурга, «гениальнейший дилетант», как характеризовали его практически все современники, был сыном польского посланника при екатерининском дворе в Петербурге.
При Павле I Михаил Виельгорский отмечается знаком высшего расположения императора — вместе со своим братом он был пожалован в кавалеры Мальтийского ордена. Виельгорский был широко известным в масонских кругах Петербурга «Рыцарем Белого Лебедя» и состоял «Великим Суб-Префектом, Командором, а в отсутствие Великого Префекта, правящим капитулом Феникса». В его доме проходили встречи братьев-масонов ордена.
Кроме масонских собраний Виельгорские устраивали регулярные литературные вечера. В их салоне бывали Гоголь, Жуковский, Вяземский, Пушкин, Глинка, Карл Брюллов и многие другие представители русской культуры того времени. Дом его на углу Михайловской площади (ныне площадь Искусств) и Итальянской улицы в Петербурге называли: «Ноев ковчег». Многие произведения литературы, если верить преданиям, увидели свет исключительно благодаря уму, интуиции и интеллекту Михаила Юрьевича. Рассказывают, что однажды он обнаружил на фортепьяно в своем доме случайно оставленную Грибоедовым рукопись «Горя от ума». Автор комедии к тому времени еще будто бы не решился предать ее гласности, тем более отдать в печать. И только благодаря Виельгорскому, который «распространил молву о знаменитой комедии» по Петербургу, Грибоедов решился наконец ее опубликовать.
Известно также предание о том, что склонный к мистике, старый масон Михаил Виельгорский поведал Пушкину историю об ожившей статуе Петра, легенда так поразила поэта, что не давала ему покоя вплоть до известной осени 1833 года, когда в болдинском уединении была, наконец, создана поэма «Медный всадник».
Пушкин хорошо знал историю памятника основателю Петербурга. Его открыли 7 августа 1782 года в центре Сенатской площади, при огромном стечении народа, в присутствии императорской фамилии, дипломатического корпуса, приглашенных гостей и всей гвардии. Это — первый монументальный памятник в России. До этого памятников в современном понимании этого слова в России вообще не создавалось. Важнейшие события в истории государства отмечались строительством церквей. Так же сохранялась память о государственных деятелях. В их честь тоже воздвигались храмы.
Монумент Петру I создал французский скульптор Этьен Фальконе. Место установки было определено еще в 1769 году «каменным мастером» Ю. М. Фельтеном, его именно тогда за «Проект укрепления и украшения берегов Невы по обеим сторонам памятника Петру Великому» перевели из разряда мастеров в должность архитектора.
Между тем в народе живут многочисленные легенды, по-своему объясняющие выбор места установки памятника. Вот одна из них: «Когда была война со шведами, — рассказывает северная легенда, — то Петр ездил на коне. Раз шведы поймали нашего генерала и стали с него с живого кожу драть. Донесли об этом царю, а он горячий был, сейчас же поскакал на коне, а и забыл, что кожу-то с генерала дерут на другой стороне реки, нужно Неву перескочить. Вот, чтобы ловчее скок сделать, он и направил коня на этот камень, который теперь под конем, и с камня думал махнуть через Неву. И махнул бы, да Бог его спас. Как только хотел конь с камня махнуть, вдруг появилась на камне большая змея, как будто ждала, обвилась в одну секунду кругом задних ног, сжала ноги, как клещами, коня ужалила — и конь ни с места, так и остался на дыбах. Конь этот от укушения и сдох в тот же день. Петр Великий на память приказал сделать из коня чучело, а после, когда отливали памятник, то весь размер и взяли из чучела».
И еще одна легенда на ту же тему: «Петр заболел, смерть подходит. В горячке встал, Нева шумит, а ему почудилось: шведы и финны идут Питер брать. Из дворца вышел в одной рубахе, часовые не видели. Сел на коня, хотел
в воду прыгать. А тут змей коню ноги обмотал, как удавка. Он там в пещере на берегу жил. Не дал прыгнуть, спас. Я на Кубани такого змея видел. Ему голову отрубят, а хвост варят — на сало, на мазь, кожу — на кушаки. Он любого зверя к дереву привяжет и даже всадника с лошадью может обмотать. Вот памятник и поставлен, как змей Петра спас».Со слов некоего старообрядца современный петербургский писатель Владимир Бахтин записал легенду о том, как Петр I два раза на коне через Неву перескочил. И каждый раз перед прыжком восклицал: «Все Божье и мое!» А на третий раз хотел прыгнуть и сказал: «Все мое и Божье!» То ли оговорился, поставив себя впереди Бога, то ли гордыня победила, да так и окаменел с поднятой рукой.
В одном из северных вариантов этой легенды противопоставления «моего» и «богова» нет. Есть просто самоуверенность и похвальба, за которые будто бы и поплатился Петр. Похвастался, что перескочит через «какую-то широкую речку», да и был наказан за похвальбу — окаменел в то самое время, как передние ноги коня отделились уже для скачка от земли.
В варианте той же самой легенды есть одна примечательная деталь: Петр Великий «не умер, как умирают все люди: он окаменел на коне», то есть был наказан «за гордыню, что себя поставил выше Бога».
Но вот легенда, имеющая чуть ли не официальное происхождение. Как-то вечером наследник престола в сопровождении князя Куракина и двух слуг шел по улицам Петербурга. Вдруг впереди показался незнакомец, завернутый в широкий плащ. Казалось, он поджидал Павла и его спутников и, когда те приблизились, пошел рядом. Павел вздрогнул и обратился к Куракину: «С нами кто-то идет рядом». Однако тот никого не видел и пытался в этом убедить цесаревича. Вдруг призрак заговорил: «Павел! Бедный Павел! Бедный князь! Я тот, кто принимает в тебе участие». И пошел впереди путников, как бы ведя их. Затем незнакомец привел их на площадь у Сената и указал место будущему памятнику. «Павел, прощай, ты снова увидишь меня здесь». Прощаясь, он приподнял шляпу, и Павел с ужасом разглядел лицо Петра. Павел будто бы рассказал об этой мистической встрече своей матери императрице Екатерине II, и та приняла решение о месте установки памятника.
Особым вниманием фольклора пользовался конь, на котором изображен Петр Великий. В северных легендах этот великолепный конь — не персидской породы, но местный, заонежский. С некоторыми сокращениями приводим две легенды.
«В Заонежье у крестьянина вызрел жеребец: копытища с плетену тарелку-чарушу, сам, что стог! Весной, перед пахотой отпустил коня в луга, а он и затерялся. Погоревал, а что станешь делать? Однажды пошел мужик в Питер плотничать. Стоит он, знаешь, на бережке Невы-реки, видит: человек на коне, как гора на горе. Кто таков? Великий Петр, кому и быть. Коня, главно дело, узнал. „Карюшка, Карий“, — зовет. И конь подошел, кижанину голову на плечо положил. „Осударь! — он коня за уздечку берет. — Ведь я при Боге и царе белым днем под ясным солнышком вора поймал“. — „Ну! Что у тебя украли?“ — Петр сердится, гремит, как вешний гром. Не любит воров да пьяниц. — „Коня, на котором твоя милость вершником сидит“. — „Чем докажешь?“ — „На копытах приметная насечка есть“. — „Не я увел. Слуги по усердию. За обиду прости“. — „Мне, конешно, пахать, семью кормить, тебе подати платить. Да ведь и у тебя забота немалая. Россию поднимать. Владей конем!“ Не восемьдесят ли золотых дал Петр за коня? Или сто. Да „спасибо“ впридачу. Побежал мужик в Заонежье с придатком. Мы в Ленинград придем — наперво на площадь идем. Туда, где медный Петр на Карюшке, мужицком коне, сидит. Наш ведь конь-то. Заонежский! — Насечки на копыте ищем. Должны быть».
И вторая северная легенда о коне Петра I: «Петр Великий и весом был великий, нас троих бы он на весах перетянул. Кони его возить не могли: проедет верхом версты две, три на коне — и хоть пешком иди, лошадь устанет, спотыкается, а бежать совсем не может. Вот царь и приказал достать такого коня, на котором бы ездить ему можно было. Понятно, все стали искать, да скоро ли приберешь? А в нашей губернии, в Заонежье, был у одного крестьянина такой конь, что, пожалуй, другого такого и не бывало и не будет больше: красивый, рослый, копыта с тарелку были, здоровенный конище, а сам — смиренство. Вот и приходят каких-то два человека, увидели коня и стали покупать и цену хорошую давали, да не отдал. Дело было зимой, а весной мужик спустил коня на ухожье, конь и потерялся. Подумал мужик: зверь съел или в болоте завяз. Пожалел, да что будешь делать, век конь не проживет. Прошло после того два года. Проезжал через эту деревню какой-то барин в Архангельск и рассказывал про коня, на котором царь ездит. Узнал про коня и мужик, у которого конь был, подумал, что это его конь, и собрался в Питер, не то, чтобы отобрать коня, а хоть посмотреть на него. Приехал в Питер, а Питер-то тогда меньше теперешнего Питера в сто семьдесят раз был. Ходит по Питеру и выжидает: когда царь на коне поедет. Вот едет царь, и на его коне. Он перед самым конем встал на колени и наклонился лицом до самой земли. Царь остановился. „Встань! — крикнул государь громким голосом. — Что тебе нужно?“ Мужик встал и подал прошение. Взял прошение царь, тут же прочитал его и говорит: „Что же я у тебя украл?“ — „Этого коня, царь-государь, на котором ты сидишь“. — „А чем ты можешь доказать, что конь твой?“ — спросил царь. — „Есть царь-государь приметы, он у меня двенадцатикрестный, насечки на копытах есть“. Приказал царь посмотреть, и действительно в каждом копыте в углублениях вырезаны по три больших креста. Видит царь, что коня украли и ему продали. Отпустил мужика домой, дал ему за коня восемьдесят золотых и еще подарил немецкое платье. Так вот, что в Питере памятник-то есть, где Петр Великий на коне сидит, а конь на дыбах, так такой точно конь и у мужика есть».