Призраки
Шрифт:
— Еще кому-нибудь жарко?
Герцог Вандальский дышит часто и тяжело, тело мистера Уиттиера давит ему на плечо. Он задыхается и тянет за воротник своего смокинга.
Даже красный бархатный сверток как будто промок от пота. Запах кетонов — запах авиационного клея. Это от голода.
И Преподобный Безбожник говорит:
— Конечно, тебе будет жарко. Парик у тебя надет задом наперед.
И Хваткий Сват говорит:
— Вы слышите?
Внизу, под нами, в подвале темно. Деревянная лестница — узкая. Внизу, в темноте, что-то ревет и грохочет.
Нужно, чтобы все было таинственно.
Нужно,
— Привидение, — говорит Обмороженная Баронесса, ее рот, просто сальная складка, даже не раскрывается, а провисает.
Не привидение, а печка. Работает на полную мощность. Нагнетательный вентилятор вдувает в трубы горячий воздух. Газовая горелка пыхтит вовсю. Печка, которую испортил мистер Уиттиер.
Кто-то ее починил.
Где-то внизу, в темноте, кричит кот. Всего один раз.
Что-то должно случиться. И мы спускаемся вниз по лестнице, с телом мистера Уиттиера.
Мы все истекаем потом. Тратим еще больше энергии в этой новой, невозможной жаре.
Спускаясь вниз, в темноту, следом за телом, Мать-Природа говорит:
— Да что ты знаешь о том, как носить парики? — Она поднимает руки с обрубками пальцев, сверкнув бриллиантовым перстнем, и поворачивает свой серый парик, не снимая, так чтобы он был надет, как надо. Она говорит, обращаясь к Преподобному Безбожнику: — Что такой недоумок, как ты, знает о старинных нарядах от Кристиана Лакруа?
И Преподобный Безбожник говорит:
— О турнюрах Лакруа с юбкой-тюльпаном? — Он говорит: — Вот ты сейчас удивишься.
Вавилонское столпотворение
— До книги Бытия, главы одиннадцатой, — говорит Преподобный Безбожник, — у нас не было войн.
Пока Бог не обрек нас сражаться друг с другом, на всю оставшуюся историю человечества.
Преподобный Безбожник на сцене, брови выщипаны и изогнуты в две тонкие линии; веки подведены искрящимися тенями всех цветов радуги, от красного до зеленого…
Ниже тоненьких лямок вечернего платья, обшитого красными блестками, на рельефном бицепсе правой руки красуется татуировка, череп, и надпись под ним:
«Лучше смерть, чем бесчестие».
На сцене вместо луча прожектора — кадры из фильма:
Церкви, мечети и синагоги.
Религиозные лидеры в ризах, усыпанных драгоценностями, машут, приветствуя толпы, из-за стекол бронированных лимузинов.
Преподобный Безбожник говорит:
— На равнине в земле Сеннаар люди всем миром строили башню.
Все человечество — в едином порыве к единой цели, в своей благородной мечте, которую они воплощали в реальность все вместе,
в те времена, когда не было армий, оружия и битв.
И Господь опустил на них взгляд с небес и увидел растущую башню, воплощение единой мечты человечества, угрожающий вызов божественному началу.
И сказал Господь:
— Вот, один народ… и вот что начали они делать…
и это только начало того, что смогут вершить они по своему разумению.
И отныне и впредь не будет им ничего неподвластного.
Его собственные слова, в Его Библии. Книга Бытия, глава одиннадцатая.
— И наш Господь Бог, — говорит Преподобный Безбожник, его голые руки и мускулистые икры испещрены черными крапинками сбритых волос, которые уже отрастают, он говорит:
— Наш всемогущий Господь так испугался, что рассеял единый народ по всей земле, и смешал языки, чтобы отныне и впредь чада Его стали друг другу чужими.
Наполовину — женский имперсонатор, наполовину — морской пехотинец в отставке.
Весь искрящийся красными блестками. Преподобный Безбожник говорит:
— И что же, наш всемогущий Господь так не уверен в своем всемогуществе?
Господь, который настроил сынов своих друг против друга, чтобы сделать их слабыми.
Он говорит:
— И этого Бога нам полагается чтить?
Пришибленные
Вебер смотрит по сторонам, лицо у него — бесформенное и какое-то смятое, одна скула выше другой. Один глаз — просто молочно-белый шарик, вставленный в красно-черную опухоль под бровью. Его губы, губы Вебера, как будто расколоты посередине, так глубоко, что вместо двух губ у него — четыре. Во рту не осталось ни единого зуба.
Вебер обводит взглядом салон самолета, где стены обтянуты белой кожей и все отделано лакированным кленом, отполированным до зеркального блеска.
Вебер смотрит на стакан с чем-то крепким у себя в руке; лед в стакане почти не растаял под потоками воздуха из кондиционера. Он говорит, слишком громко — из-за потери слуха. Даже не говорит, а кричит:
— Где мы?
Мы на борту «Gulfstream G550», лучшего частного самолета из всех, которые дают на прокат, говорит Флинт. Потом лезет в карман, что-то выуживает двумя пальцами и протягивает Веберу через проход. Маленькую белую таблетку.
— На вот, съешь, — говорит Флинт. — И давай допивай, мы почти прилетели.
— Куда прилетели? — говорит Вебер и запивает таблетку. Он по-прежнему озирается по сторонам, смотрит на кресла с откидными спинками, обтянутые белой кожей. На белый ковер. На кленовые столики, которые кажутся мокрыми из-за блестящего лака. На диваны из белой замши, заваленные подушками. На журналы, каждый — размером с киноафишу, под названием «Элитные путешествия», с ценой, указанной на обложке: 50 долларов. На крючочки и краны в ванной, с золотым покрытием в 24 карата, На кухонный отсек, где стоит кофеварка, и свет галогенных ламп отражается слепящими бликами от свинцового хрусталя. Микроволновая печь, холодильник и водоохлаждающая машина. И все это летит на высоте 51000 футов, со скоростью — 0,88 маха, где-то над Средиземным морем. Они все пьют виски, шотландский виски. Обстановка — милейшая. Такой у тебя больше не будет нигде. Нигде, кроме гроба.