Призванный в Бездну

Он боролся, старался разорвать меня, но колония червей, составлявшая мой организм, была настойчива. Боль от его ударов жгла точно огнём, и я, извернувшись, всадил щупальце волку прямиком в глаз. Надавил в надежде добраться до мозга.

Получилось. Содрогнувшись в последний раз, хищник затих, и я без помех поглотил его целиком, несмотря на то что он был значительно крупнее меня.

Вот как питаться без рта…

Чуть закружилась голова.

Нахлынули образы, фрагментарные, беспорядочные и практически нечитаемые. На миг я представил себя зверем, который старательно принюхивался к клочку шерсти, зацепившемуся за кору дерева.

Это что, волчьи воспоминания? Вместе с плотью я пожираю память?

Предположение не особенно потрясло меня. Слишком много странностей уже случилось, чтобы надолго останавливаться на ещё одной.

Я провёл рукой по груди, в которой больше не было и намёка на гигантскую пасть. Осмотрел изувеченную первым врагом руку — она полностью восстановилась.

От запаха крови будто зачесался затылок — не столько мешая, сколько подталкивая к тому, чтобы заняться тушканчиком, которого волк оставил на десерт.

После поедания второго зверя я не ощутил тяжести. Желудок мне достался поистине бездонный…

Задерживаться я не стал. Чутьё подсказывало, что на шум драки и запах крови скоро сбегутся другие твари.

Взглядом отыскав горную гряду, я двинулся к ней.

На пути встретились несколько проплешин — подозрительных участков каменистой почвы, на которой изредка желтели чьи-то кости. Их я на всякий случай обходил по широкой дуге — и, как выяснилось немного спустя, не напрасно.

К небольшому озерцу я выбрался случайно — просто вывалился из кустов прямо на низкий берег. В нескольких метрах к воде припал тушканчик. Услышав треск, он подскочил, рефлекторно выстрелил шипами — промазал. Неудача его не смутила. Он злобно завопил и прыжками помчался ко мне. Я встретил его прицельным пинком, который откинул его к каменистой площадке на берегу и, судя по хрусту, сломал ногу.

Тушканчик завопил вновь, на сей раз испуганно. Попытался отползти, но опоздал — неведомая сила подтянула его к центру и подняла в воздух. Покрутила, как ребёнок новую игрушку, и с мерзким хлюпаньем вывернула наизнанку.

Мысленно выругавшись, я поспешил убраться — и впоследствии даже близко не подходил к проплешинам.

* * *

То, что издалека представлялось горной грядой, на деле было выступом единой отвесной скалы, тянувшейся до горизонта.

Если на юге находится такая же…

Я в долине? Или в огромном ущелье?

Остаток дня я провёл, отыскивая подъём. И даже нашёл его: возле скопища валунов скала выдавалась вперёд, отчего получался пологий путь наверх — эдакая естественная тропа, хотя и со сложными участками. С верёвкой и скальным крюком я одолел бы переход спокойно, но крюк можно заменить когтями, а верёвки — сплести из лиан.

Я скептически посмотрел на свои щупальца. Для тонкой работы они не годились. Но — куда деваться?

Вечерело в джунглях быстро. Между стремительным закатом и непроглядной темнотой прошло от силы пятнадцать минут. Я забрался в щель между валунами, шкурой ощущая влажную поверхность камней. Сырая грязь холодила ноги.

Может ли чудовище простудиться?

Вопрос остался без ответа. Зато я узнал, что чудовища могут хотеть спать, и это не радовало. Задремав в этом жутком лесу, я рисковал проснуться в желудке какого-нибудь подземного червя или чего-то похлеще. Но и бодрствовать всю ночь было глупо.

Вымотаюсь и начну ошибаться. А ошибка в джунглях и на подъёме равносильна смерти.

Пришлось остановиться на медитации. Сил она много не прибавит, однако с ней я частично останусь в сознании и буду слышать шорохи поблизости. Ни одна тварь не подкрадётся незамеченной.

Я сконцентрировался. Перед внутренним зрением возникла привычная картина: кристально чистая гладь альпийского озера, в которой отражались облака и далёкие вершины гор.

Разум, очищенный от мыслей.

Разум, совершенный в своей пустоте.

Внезапно что-то пошло не так: пустота подхватила меня, потащила за собой, как упиравшегося котёнка. Связь с реальностью становилась всё тоньше. Я затерялся в дальних закоулках собственного разума в чернильно-чёрном небытии.

В конце концов водоворот пустоты затих, верх и низ перестали сменяться в безумном хороводе.

Из черноты выступили четыре шара, большой и два маленьких, сотканные из тончайших белоснежных нитей.

Пространство стала заполнять сероватая дымка, тянувшая к шарам мглистые отростки. В особенности её заинтересовал крупный. Не удержав любопытства, я сам дотронулся до него.

Перед большим шаром возник, связанный с ним ниточкой-пуповиной, подросток лет пятнадцати.

Он был истощён, как узник концлагеря, с растрёпанными грязно-рыжими волосами, в которых белела седая прядь, и до странности пронзительными голубыми глазами. Изящными чертами лица и холёными руками он напоминал юного принца с портрета времен Ренессанса.

С одной стороны, встреча обрадовала меня. Хоть что-то понятное во всей этой неразберихе. В этом мире всё-таки водятся люди… или хотя бы их призраки.

С другой — я всё ещё не был властен над этой иллюзией. Не властен над собственным разумом. Это… злило.

Я попытался взять под контроль взбунтовавшееся сознание. Бесполезно. Подросток не желал исчезать.

Мы смотрели друг на друга целую вечность. Наконец я нарушил молчание:

Кто ты?

Его глаза расширились от изумления. Словно очнувшись, он взял меня за руку.

Его ладонь была ледяной.

«Так ты… разумен? Я Каттай из Малого Дома Ордоус, — сказал он мягким, почти детским голосом. Еще раз окинув меня взглядом, он прикусил губу. — Похоже, у меня нет выбора. Ладно. Я помогу тебе. Но прежде пообещай: ты отомстишь за меня и спасёшь Элайлу… мою сестру».

Сестру? Нет, погоди. Ты не ответил. Откуда ты взялся? Где мы? Куда я попал? Что происходит?

Парень грустно улыбнулся:

«Не знаю. Уже не знаю. Моё время вышло. Безликий начал впитывать меня. Но ты узнаешь всё, если согласишься помочь. И, наверное, ты даже сможешь… воплотиться во мне. Воспользоваться моим обликом. Понимаешь?»