Призыв мёртвых
Шрифт:
Гвардейцы пробежали дальше, а Эстер подошла к бюсту, встала перед ним и плюнула в лицо, с остервенением глядя, как плевок стекает на нос этой надменной суки. Но и это показалось недостаточным. Упершись ладонью в лоб изваяния, Эстер изо всех сил его толкнула. Бюст опрокинулся и грохнулся на пол. По лбу и шее ненавистного идола пошли трещины, нос отбился начисто. Мраморные осколки разлетелись по коридору.
— Это не самый мудрый поступок.
Эстер резко обернулась. Позади нее стоял Ардуций.
— Думаешь, меня это волнует? И кстати, где ты был? Не видел, что делается?
— Ну, подняла ты тут пыль, срывая
— Где Оссакер?
Ардуций пожал плечами и, взяв ее за руки, увлек по коридору в направлении приемной канцлера, куда солдаты унесли парнишку.
— Как Сигалий? — спросил он.
Эстер покачала головой и приложила палец к губам. Вся картина произошедшего заново предстала перед ее глазами, и она ощутила физическую боль.
— Не знаю, — ответила она, с трудом сглотнув. — Все произошло слишком быстро.
Так оно и было. Намерение оказать помощь несчастному человеку в базилике обернулось неожиданным, стремительным нападением. Заранее подготовленным. В ход пошли кулаки, ноги, ножи. Атака оказалась столь внезапной, что стража не успела вмешаться и уберечь Сигалия от множества тяжких повреждений. До сих пор в ушах Эстер звучали громкие, неистовые крики и топот ног дворцовой стражи, наполнившие базилику. Бег. Преследование. В один миг дивный день генастро обратился в кошмар. Коварный, предумышленный замысел. О том свидетельствовала удовлетворенная усмешка на лице Фелис Коройен.
— Откуда они взялись? — спросил Ардуций.
— Оттуда же, откуда всегда, — буркнула Эстер. — Сегодня день подачи петиций. Холм полон граждан. Доступ открыт. И она, сука, этим воспользовалась.
Они добрались до покоев канцлера, и Эстер увидела, что Оссакер уже там. На лбу его выступил пот, лицо было белым как мел, зато слепые глаза переливались множеством цветов. Жестом отстранив солдат, он опустился на колени рядом с несчастным Сигалием.
— Горячей воды и чистую ткань! — бросил Оссакер, возлагая руки на юношу. — Боже Всеобъемлющий, что же я наделал!
Эстер нахмурилась, не поняв последних слов, но сейчас было не до того. Да и мало ли кто что ляпнет в таком смятении. Бедный мальчик. Всего семнадцать лет. Хотел использовать свое искусство, чтобы помочь умирающему. А в результате умирает сам. Вся тога вымокла от крови, лицо тоже все в крови, губы разбиты, нос сломан. Прекрасные каштановые волосы намокли и слиплись.
— Моя помощь нужна, Осси? — спросил Ардуций.
Оссакер кивнул.
— Мне нужна любая помощь. Страшно смотреть, во что они его превратили. Восемь проникающих ранений, проломлен череп, сломаны ребра и челюсть, а об ушибах и кровоподтеках я уже не говорю. Сохрани меня Всеведущий, это звери какие-то.
— Нет, просто прислужники канцлера, — буркнула Эстер.
— Я это и сказал! Какой же я дурак! Какой дурак!
Сигалий под его руками застонал. Из разбитого рта снова потекла кровь.
— Тс-с, — прошептал Ардуций. — Спокойно.
Он тоже возложил руки на паренька, и тело Сигалия мгновенно расслабилось.
— Спасибо, — пробормотал Оссакер. — Думаю, для его спасения мне потребуются твои жизненные силы.
— А ты можешь его спасти?
Оссакер посмотрел на него с выражением страха и вины на лице.
— Обязан. Это я во всем виноват.
— Кончай
дурить, — проворчал Ардуций. — Просто делай все, что сможешь. И говори, что делать мне.— Хорошо. Давай сначала остановим внутреннее кровотечение.
Не в силах смотреть на все это, Эстер подошла к окну и выглянула, окинув взглядом двор перед базиликой. Волнения постепенно унимались, но хотя саму базилику очистили, вокруг еще толпились люди. На ступенях, в окружении дворцовой стражи, стоял глава Эсторийского сената, Лорим Аврелий, принимавший петиции в качестве лица, замещавшего Адвоката. Странно было видеть, что этот пожилой, но крепкий человек, поднаторевший в делах правления, не мог сдержать дрожь в руках и коленях.
Внизу, во дворе и вокруг фонтана, сотни воинов дворцовой стражи вытесняли пытавшихся протестовать людей за ворота, туда, где тысячи их единомышленников размахивали флагами, плакатами и скандировали лозунги. Марк Гестерис шел вместе с солдатами, подкрепляя проводимую операцию своим личным авторитетом. С ним была и маршал Элиз Кастенас. Когда все началось, оба они находились в базилике и отвечали на вопросы о вторжении, пытаясь унять панику, начавшую овладевать гражданами Эсторра, когда они увидели, что по всему Конкорду зажглись тревожные огни.
Демонстрация, атака и последующие волнения, чуть ли не мятеж, были спланированы великолепно. Практически до последнего момента никто не подозревал, что именно надвигается. Толпы людей с плакатами религиозного содержания собирались на улицах уже не один день. Восходящим не позволяли выходить за ворота. А тем временем канцлер, используя стекавшиеся в город сведения, как проверенные, так и слухи, возбуждала и настраивала население против властей. Ее проповеди встречали отклик у многих жителей, особенно у бедняков и неимущих, которых она сумела превратить в активную разрушительную силу.
Но они выражали свое недовольство за пределами Холма. До настоящего момента. А сегодняшний день — день подачи петиций Адвокату в его отсутствие — был выбран обдуманно и расчетливо. С одной стороны, свободный допуск во дворец облегчал доступ смутьянов, провокаторов и убийц, с другой — отсутствие многих представителей власти затрудняло противодействие беспорядкам. Эстер вообще полагала, что большинство явившихся в базилику слушателей и просителей просто играли отведенные им роли: ей очень хотелось бы взглянуть в глаза негодяю, изобразившему сердечный приступ. И пусть он полюбуется, что наделал!
И тут у нее перехватило горло. Эстер увидела канцлера. Фелис Коройен стояла рядом с Аврелием и сокрушенно качала головой, словно не сама организовала все это безобразие, а была искренне потрясена, просто поверить не могла, что такое может твориться в резиденции высшей власти Эстории. Разговаривая с сенатором, она пылко жестикулировала и при этом не раз и не два указала в сторону Академии, на окно своей бывшей приемной.
И тут Эстер услышала, что люди начали выкрикивать имя канцлера. Увидев, что она вышла из базилики, толпа не только перестала отступать к воротам, но, наоборот, слегка оттеснила назад стражу. И настроение людей изменилось. Сердитое раздражение перерастало в лихорадочное возбуждение. Канцлер воздела руки, и во дворе воцарилась тишина. На пытавшихся что-то сказать злобно шикали, все подались вперед, чтобы не упустить ни слова из речи канцлера.