Про зло и бабло

— Черта с два, — невозмутимо отреагировал незнакомец. — Скоро ты увидишь дом, от порога которого Сергей Олегович Старостин начал свой славный путь.

Еще четверть часа мы молчали, думая каждый о своем. Я, например, уверен, что об одном мы думать не могли, потому что я думал об Ирине. Мое признание и исчезновение — это как раз то самое, от чего врачи рекомендовали беречь мою девочку. Однако сейчас речь шла не о стрессах, а о банальном ноже. Когда я спросил, не угрожает ли Ирине та опасность, что угрожала мне в квартире, он со свойственной ему невозмутимостью ответил:

— Ни в коем случае. СОС убивает только по необходимости. Ирина не вписывается в круг их интересов. Если бы Молчанов убивал всех, с кем живут или жили интересные ему фигуранты, пол-Москвы было бы вырезано.

— Что это за развалюха?

— Это приют для бездомных… — выключив двигатель, он распахнул дверцу, и я последовал за ним.

Дверь была открыта, что неудивительно для такого заведения. Красть тут, конечно, нечего, зато любой страждущий может беспрепятственно войти.

— История началась отсюда, в тот год, когда тебе только-только исполнилось четырнадцать… — говорил он почему-то шепотом. За одной дверью последовала вторая, а после и третья. — Старостин пришел в этот приют в сентябре 95-го, и он умирал от рака. Ночью в приюте объявился мужчина, и он был встречен двумя сиделками. Старостин умирал, а незнакомец утверждал, что ему оставлено от Сергея Олеговича некое имущество. Сиделки пропустили его наверх, а через полчаса незнакомец спустился и уехал. После его ухода на полу приюта остались лежать две старушки и сторож…

— И что было дальше?

Мой спутник остановился посреди скверно освещенного холла, и глаза его блеснули нездоровым огнем.

— О! Это целая история!.. Мне пришлось потратить пять месяцев, чтобы реконструировать события, случившиеся двенадцать лет назад. В то утро больной нищий бродяга Старостин проснулся совершенно здоровым человеком…

Наступил рассвет, и мученик Сергей проснулся…

…в ожидании страшной боли. Боль отступала под утро, но набрасывалась с новой силой всякий раз, когда он в полузабытьи открывал глаза. Он приготовился встретить ее, но она не возвращалась. Поняв, что случилось странное, он вдруг с изумлением понял, что вместе с болью из груди ушла и та трепетная любовь, которая позволяла терпеть страдания и превозмогать спазмы.

Не на том ли он свете?

Но нет, в царствие Его не бывает зловонных матрасов, наполненных нечистотами ведер и скрипучих полов. А здесь доски скрипели с такой силой, что, казалось, это ступени в ад.

Опустив ноги на прохладный пол, Старостин прислушался к звукам на первом этаже. Десятки голосов скрежетали, сливаясь в единый гул, и это было удивительно. В приюте еще никогда не было так шумно.

Опираясь на всякий случай на перила, хотя никакой нужды в этом не было, Старостин спустился по лестнице и увидел, что весь первый этаж заполнен людьми в форме. Десять или двенадцать милиционеров и столько же остроглазых людей в штатском бродили по приюту, бубня что-то себе под нос и друг другу.

— Что здесь происходит? — привычно больным голосом, хотя в этом уже не было никакой необходимости, спросил Старостин у седовласого полковника, стоящего посреди залы с заведенными за спину руками.

— Кто вы? — услышал вопрос Сергей Олегович и тут же ответил:

— Я постоялец…

— Беднягу месяц назад начали отпаивать, он не ходячий совсем, ссыт под себя, товарищ генерал, — просвистел беззубым ртом убогий Федька, житель пятой палаты. — А Антонину-то и Ангелину, того, прикончили, Сергий… И Макарке хрипатку перерезали…

Старостин сглотнул слюну и посмотрел на пол. Там, под вспышками фотоаппаратов, лежала сиделка Ангелина. Крови из сухого тела вышло немного, но положения вещей это не меняло: старуха лежала на полу, а рядом красовался нож с бурым от застывшей крови лезвием.

— Антонину-то уже увезли, — сообщил Федька, довольный, что знает больше, чем кто-то из больных. Он так хотел выглядеть сведущим, что, казалось, еще немного, и признается в убийстве. Но кто ему поверит, безрукому? — А Макарка на входе, уже прибирают. Что теперича с приютом будет, как думаешь, Сергей?

Старостин пытался хоть немного напрячь память. Но ничего не вспоминалось, да и кто мог услышать, что происходит на первом этаже, если ночью была такая гроза, что не приведи господи!

— А вы ничего не слышали? — не глядя на Старостина, поинтересовался майор так, что Старостин сначала и не понял, что это к нему обращаются.

— Я вас спрашиваю, — уточнил полковник, пригладив выбивающиеся из-под фуражки волосы.

— Меня? Нет, не слышал.

— И никаких гостей не было?

Старостин решительно покачал головой и даже выпятил вперед нижнюю челюсть, настолько несуразным ему показался вопрос. Какие гости могут быть у него, Старостина?

Ни слова не говоря, полковник зевнул и стал подниматься на второй этаж. Старостин поплелся за ним.

— Ваша палата?

— Моя комната.

Полковник толкнул дверь и принюхался.

— Никого, значит, не было?

— Да что вы в самом деле! — огорчился Старостин. — Кто у меня может быть?! Меня всю ночь ломало, я месяц не вставал, а нынче что-то невероятное…

Полковник тупо смотрел в комнатное окно из коридора и покачивался с пяток на носки.

— Немыслимо, чтобы старух убили, — прошептал ссохшимися губами Старостин. — Невинные, обязательные…

— Мне кажется, что у вас куда больше обязательств, чем у них.

Старостин обмер и посмотрел на полковника. Взгляд полковника был уже не столь равнодушен. Казалось, что хлопающая форточка не случайность, а следствие этого взгляда. Ветер гнал створку к раме, а взгляд седовласого милиционера давил ее обратно.

— Или вас вернуть в то состояние, в котором вы пребывали ночью?

И черные, как угли, глаза его посмотрели в лицо Старостина.

Вчерашний больной качнулся и пошел спиной в комнату. Странный милиционер последовал за ним. Дойдя до кровати, Старостин почувствовал, как ноги уперлись в кровать, и сел на зловонный матрас. События воскресли и стали прокручиваться в его голове старой, посеченной временем кинопленкой…

— Так приходил ли кто к вам, и разговаривали ли вы о чем?

— Я помню… — просвистел воздух из губ недавнего боголюбца. — Я все вспомнил…

— Тогда спускайтесь вниз. Там стоит белый микроавтобус. Вы сядете в него и там вам расскажут о вашей дальнейшей судьбе. Поверьте мне, она покажется вам щедрой…

Глава 24

— Мне удалось реконструировать события той ночи до момента, когда незнакомый гость свернул шею сиделке Антонине. Точнее, он думал, что свернул. Прибывшая по вызову одного из постояльцев «Скорая помощь» увезла старуху в Склиф и там ее привели в чувство. — Закончив на этом свой короткий рассказ, мой спутник вежливо поздоровался с вышедшей навстречу старушкой, назвав ее при этом Венерой Милославовной, и, вынув из кармана узкий конверт, сказал: «Как и обещал».

Конверт утонул в переднике сиделки, и мы двинулись дальше. По первому этажу мы шли недолго. Венера Милославовна показала нам на дверь и молвила:

— Бабушке уже под восемьдесят, так что я вас очень прошу…

Мой спутник скрестил ладони:

— Пять минут, честное слово.

Чтобы не будоражить общественность и не вызывать кривотолков, свет мы решили не включать.

Подтянув в темной комнате к кровати табурет, он шепотом сказал:

— Ее так и не смогли найти. После Склифа старуху увезли родственники, куда-то в Тмутаракань тамбовскую. А потом вдруг та им приелась, и они выбросили ее на улицу. Она вернулась сюда, только уже в качестве пациентки… СОС дала бы большие деньги тому, кто указал бы на место ее нахождения… Не хотите немного заработать, Герман?