Проблемы литератур Дальнего Востока. Труды IX международной научной конференции
Шрифт:
38. Xu Peixin. A study of fvi e types of syntactic structure of sentences in the collection of Liao Zhai’s Liqu. Changchun, Dongbei shifan daxue chubanshe, 2019. (In Chinese)
39. The fri st collection of Liao Zhai studies / Li Guikui, Fan Qingyan. Jinan, Qi Lu shushe, 2019. (In Chinese)
40. Zhou Xianshen. Zhou Xianshen talks about “Liao Zhai zhi yi” in detail. Shanghai, Shanghai san lian shudian, 2015. (In Chinese)
41. Ma Zhenfang. “Liao Zhai zhi yi” in all aspects. Beijing, Beijing chubanshe, 2019. (In Chinese)
42. Zhang Guofeng. Talking about “Liao Zhai zhi yi”. Guilin, Guangxi shifan daxue chubanshe, 2008. (In Chinese)
43. Benevolent dictionary of “Liao Zhai zhi yi” / Li Guikui, Ji Yunlu. Shanghai, Shanghai cishu chubanshe, 2015. (In Chinese)
44. Zuo Jiang. Twenty chapters about “Liao Zhai zhi yi”. Zhengzhou, Henan daxue chubanshe, 2019. (In Chinese)
Перевод
Источники миниатюры Пу Сунлина о торговцах живым товаром
Старостина А. Б.
(Институт востоковедения Российской академии наук, Россия; abstarostina@gmail.com)
Аннотация: Реконструкция авторской стратегии в сборнике «Ляо Чжай чжи и» подразумевает определение того, в какой степени текст отражает современные Пу Сунлину этнографические и фольклорные реалии. В статье предложен подход к решению этой задачи на материале миниатюры «Превращение в скотов» («Цзао чу», ). В исследовательской литературе ее возводят или к танскому рассказу «Третья хозяйка с моста Баньцяо» (IX в.), или к актуальным для времени написания демонологическим представлениям. На основе анализа общей структуры миниатюры и ее лексических особенностей, а также сравнения текста с более ранними произведениями, посвященными превращениям людей в животных, сделан вывод о том, что источниками текста стали доступные автору в повседневной жизни этнографические сведения, а также переработанное ядро рассказа «Третья хозяйка…», дополненное широко распространенными фольклорными мотивами.
Ключевые слова: Пу Сунлин, китайский фольклор, кросскультурные связи, демонологические представления, оборотничество.
Starostina Aglaia
(Institute of Oriental Studies of the Russian Academy of Sciences, Russia; abstarostina@gmail.com)
Abstract: The reconstruction of the author’s original strategy in the collection Liao Zhai zhi yi implies the ascertaining of the extent to which the text reflects the ethnographic and folklore facts contemporary for Pu Songling. The article offers an attempt of the approach based on the examination of a miniature tale called Making Animals (Zao chu, ). Researchers see its origins either in the Tang story Third Lady of Banqiao Bridge (9th century) or in current demonological beliefs. An analysis of the general structure of the miniature and its lexical features has been conducted. On its basis, as well as on the basis of the comparison of the text with earlier works about the transformation of human beings into animals, we conclude that the sources of the tale were ethnographic information obtained by the author in everyday life, and the story Third Lady… combined with several widespread folklore motifs.
Keywords: Pu Songling, Chinese folklore, cross-cultural communication, demonological beliefs, shapeshifting.
Жанр, получивший позже наименование чуаньци – «повествования об удивительном», – с самого своего возникновения, то есть приблизительно с начала эпохи Тан, подразумевал включенность произведения в интертекстуальное пространство. Эта особенность отмечается и у многих более ранних коротких мифологических рассказов; но последние еще сохраняли установку на достоверность, полностью отсутствующую в новеллах чуаньци. Обязательная для китайской фантастической сюжетной прозы опора на фольклорный материал одновременно позволяла максимально вольное с ним обращение.
Как и другие новеллисты, Пу Сунлин постоянно использовал фольклорные материалы. Он обращался и к устным источникам, и к записям современников. Роль беспристрастного собирателя, которую иногда принимали на себя literati, опрашивая знакомых, слуг и крестьян и записывая их сообщения с минимальными искажениями, была ему чужда. Фольклорное было вписано в литературу, а литература кодировала социальное и политическое; тексты Пу Сунлина отличаются интерсемиотичностью и интертекстуальностью. При этом он легко пренебрегает временными и пространственными рамками. Современные ему шаньдунские мифологические рассказы формируют образный каркас для множества рассказов в «Ляо Чжай чжи и»; в то же время большой сегмент этого сборника обыгрывает мотивы и сюжеты фантастической прозы эпохи Тан, тоже имеющей фольклорные истоки и связанной с самыми разными локациями и культурными субстратами.
Выделение актуальных этнографических и фольклорных сведений в работах Пу Сунлина требует осторожности и внимательности. Эта задача стоит по отношению ко всему корпусу «Ляо Чжай чжи и», и без ее системного решения едва ли возможно составить адекватное представление об авторском замысле и понять, как устроена вселенная сборника.
В настоящей статье
будет предпринята попытка определить, какими были источники миниатюры «Превращение в скотов» («Цзао чу», ) из второго цзюаня «Ляо Чжай чжи и» (по делению, принятому в издании Чжан Юхэ, [1]). Внешне она напоминает этнографическую зарисовку, написана ритмизованной прозой и посвящена разновидностям порчи и колдовства (янь мэй, или ). В исследовательской литературе существует два мнения по поводу происхождения данного текста: его возводят к танскому рассказу «Третья хозяйка с моста Баньцяо» или к современному Пу Сунлину устному мифологическому повествованию. Мы предложим возможное решение этого вопроса, обратившись, во-первых, к сравнительному материалу: к другим цинским сборникам сюжетной прозы, к текстам, входящим в сюжетное гнездо «Третьей хозяйки с моста Баньцяо», и к совокупности древних и средневековых рассказов, посвященных превращениям живых существ; во-вторых, к структуре самой миниатюры, ее содержанию и лексическим особенностям.Для удобства читателя ниже приведен ее перевод (выполнен по изданию Чжан Юхэ [1, с. 185]).
Превращение в скотов
В искусстве порчи и колдовства есть разные пути. Приманивают кушаньями, потчуют хитро, – и дух смущается у человека, и он готов идти за [тем, кто угостил]. В народе это называют «вести на нитке», а к югу от Янцзы – «тянуть за нить». Дети неразумны – и попадаются на эту уловку часто. Еще иные превращают людей в зверей, это называется «делать скотами». К северу от Янцзы такое, кажется, бывает редко, к югу от Хуанхэ – гораздо чаще.
Случилось, что к одной гостинице в Янчжоу явился какой-то человек. За ним шла вереница ослов; всего их было пять. Он привязал их у лошадиной кормушки со словами: «Сейчас вернусь», – и попросил, чтоб не поили и не кормили. Ушел.
На жарком солнце ослы стали брыкаться и реветь. Хозяин гостиницы их отвел подальше и привязал в теньке. Но там, увидев воду, ослы к ней бросились, тогда он отвязал их и дал напиться. Глотнув воды, они свалились в пыль и тут же превратились в женщин. Ошеломленный трактирщик стал их спрашивать, в чем дело, но они отвыкли говорить и не смогли ему ответить. Он спрятал их в покоях.
Тем временем хозяин возвратился, уже с пятью баранами. Пригнал их во двор гостиницы и с удивлением спросил, куда девались ослы. Трактирщик усадил его, велел нести обед и заявил: «Поешьте, гость, покамест. Ослов сейчас вам приведут». Затем пошел на двор, баранов напоил. Те сразу, перевернувшись, обратились в мальчиков. Тогда трактирщик тайно доложил об этом в управу области. Оттуда прислали приставов; [хозяина] арестовали и палками забили насмерть.
Структура текста и свидетельства современников
Текст миниатюры распадается на две видимые части: первая говорит о торговцах людьми, дающих жертвам с едой наркотик. Вторая часть посвящена таким же торговцам, владеющим магическим искусством превращения людей в животных, которым они пользуются, видимо, для удобства транспортировки (из текста следует, что волшебство уничтожается, как только жертва что-нибудь выпьет или съест; следовательно, использовать его для того, чтобы получать скот для продажи на рынке, было бы непрактичным). Эта часть проиллюстрирована примером, который и занимает большую часть объема всего текста.
Обратимся сначала к разбору первой части. Пу Сунлин сообщает о практике, которая к югу от Янцзы называется «тянуть за нить» (чэ сюй, ), а севернее – «вести на нитке» (да сюй ба, ). Она заключается в том, что людей, чаще всего детей, угощают неким лакомством, после которого у них мутится в голове, и торговец может беспрепятственно увести их за собой. Такая деятельность и связанные с ней слухи известны и неоднократно описаны (см., например, [2, с. 67; 3; 4, с. 124 f.f; 5]). Дань Минлунь (, 1782–1855) в заметке к «Превращению в скотов» пишет: «Выражения “вести на нитке” и “тянуть за нить” обозначают, в общем, один и тот же прием. В разных провинциях его называют по-разному. В наших же местах [т. е. в Гуйчжоу – А. С. ] говорят о “мулах на высоких ножках” (гаоцзяо лоцзы, ). Ведут с собой по дороге женщин до двух-трех сотен человек, якобы торговок; на самом деле – похищенных. Когда расспрашивают тех, кому удалось сбежать, они говорят: “Когда меня одурманили, показалось, что все вокруг потемнело или что вокруг тигры и пантеры или речная вода. Видна только одна тропинка посередине, и вдруг оказывается, что тебе остается только идти по ней”. Всеми такими делами занимаются уроженцы Сычуани и Чу» [1, с. 185–186].
Интересно, что Пу Сунлин квалифицирует действия торговцев людьми как «порчу и колдовство» (янь мэй, или ). Практики янь мэй (под которыми понимались разные способы ворожбы, направленные на нанесение вреда жизни и/или здоровью жертвы) подпадали под третий пункт 289 статьи «Законов Великой Цин» («Да Цин люй ли», , английский перевод см. в [6, с. 275]). Со времен эпохи Тан, когда они назывались я мэй , порча и колдовство относились к тяжким преступлениям из категории «безнравственных»; совершившие их, как правило, не подлежали амнистии (бу дао, ). Э. Т. Уильямс передает термин бу дао как inhuman crimes [2, с. 63], а В. М. Рыбаков – как «извращения» [7, с. 134].