Проблемы Северо-Кавказского федерального округа. Материалы круглого стола

Где кроется фундаментальная ошибка сегодняшних неолиберальных реформаторов и марксистов в прошлом? Не вдаваясь в подробности анализа отметим только некоторые важные вехи.

Вот некоторые краткие теоретические замечания. Набросанные в свое время К. Марксом в общих чертах (как он сам указывал) схемы азиатского, античного и феодального способов производства представляли собой некритическое переосмысление идей Сен-Симона и Гегеля. Зачисление же научной гипотезы в разряд научных истин произошло в 2030-е гг. XX в. Критический анализ идей классического капитализма и либерализма (Адам Смит) содержится в работах Линдона Ларуша, Макса Вебера.

Европейский (западный) путь развития, который представляет собой – по утверждению известных ученых (И. Валлерстейн, М. Вебер, Л.С. Васильев, А. Тойнби и др.) – историческую «мутацию», был объявлен образцом для всех стран и народов. Европоцентризм в науке и политической практике стал нормой. В работах вышеуказанных авторов раскрывается вторичный, зависимый характер экономических связей по отношению к базовым ценностям и политическим нормам обществ в докапиталистическую эпоху. Таким образом, из поля зрения отечественных либерал-фундаменталистов и их англо-американских учителей – с одной стороны и марксистов – с другой, выпадают (и выпадали в прошлом) важные методологические моменты.

Во-первых, чрезвычайно значимая роль социокультурного и идеологического факторов в развитии обществ не может быть объяснена в терминах «материальных интересов». Скорее природа экономических отношений и институтов вытекает, в конечном счете, из господствующей в тех или иных цивилизациях религиозной идеологии, культурных норм и сложившихся традиций. Роль социокультурного фактора в истории (протестантизма в эпоху бурного развития капитализма на Западе, православия – в России, ислама – в мусульманском мире и т. д.) не может быть объяснена в терминах «материальных интересов» и «экономических факторов» как главных мотивационных факторов.

Во-вторых, системный (целостный) характер общества предполагает особый концептуальный подход. Общество, как Систему, можно представить в виде взаимодействия его составных частей (подсистем): политико-правовой, финансово-экономической, социокультурной и идеологической. Каждой из подсистем соответствует свой специфический набор социальных институтов и соответствующих функций. Целостный (неаддитивный) характер общественной Системы обуславливается связностью (когерентностью) каждой из подсистем, автономное функционирование которых весьма относительно. Априори ни одна из подсистем не может быть указана как иерархически «более важная» и определяющая для всех остальных подсистем.

В-третьих, в разные исторические эпохи и в разных культурах взаимодействие подсистем может приобретать свои особенности. К примеру, динамика социальной эволюции в сословно-классовых обществах (по мнению Л.С. Васильева) определяется взаимодействием идеологических (религиозных) и культурных факторов с политической властью [2] . В обществах переходного типа (по терминологии западных авторов) в странах III-го и, частично, II-го мира религиозный фактор уже не играет той важной роли, которую он играл раньше. Нынче именно взаимодействие политической подсистемы (и соответствующих институтов) с социокультурной подсистемой и социальной структурой определяет, главным образом, характер социальной эволюции. Экономическая подсистема и идеологические институты трансформируются уже под влиянием именно этих факторов. «Сначала власть, а потом уже собственность», или «власть – как субъект развития и доминирующий фактор в жизни общества» – таковы краткие нарративы, передающие содержание Системы в таких обществах.

2

Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайского государства. М., Наука. С. 8–65.

В-четвертых, в индустриальных обществах Запада доминирующая роль принадлежит уже взаимодействию политической и экономической подсистем и институтов. Базовые социокультурные и идеологические ценности, характер легитимности политических режимов определяют специфику и в динамике развития этих обществ: позволяют, к примеру, избежать социальных катаклизмов и движений «вспять» к авторитаризму и фашизму.

Какие же концептуальные и методические выводы вытекают в контексте темы исследования?

1. Изменения в различных подсистемах и структурах общества (за исключением революционных «скачков») носят синхронный и кумулятивный характер (см. приложение). Невозможно без нарушения «равновесия» и социального порядка в обществе инициировать те или иные существенные изменения (реформы) в подсистемах. Изменения, к примеру, в экономической подсистеме должны соответствовать социокультурной подсистеме. А изменения в идеологических институтах уже должны обеспечить должный уровень легитимности для новых норм и «правил игры». В противном случае, накопившийся дисбаланс в функционировании подсистем может разорвать Систему в целом или обеспечить устойчивый негативный тренд по всем ключевым параметрам развития общества.

Отечественными «реформаторами» не были учтены эти теоретические ограничения; они вообще, надо полагать, не рассуждали в этих терминах. Внедренные большевистскими методами новые институты и нормы противоречили общественным ожиданиям в целом, но соответствовали социальным установкам узкого меньшинства (не более 10–15 % российского общества). Тут, главным образом, экономически активные группы (включая и криминал), и некоторые этнические группы (в этом меньшинстве) представлены непропорционально в большей степени – в частности, с Северного Кавказа. Но вовсе не обязательно считать, что в этих 10–15 % заключен авангард цивилизованного бизнеса и передовых реформ. В итоге, идеальная (с точки зрения неолиберальных «реформаторов») модель общественной Системы нарушается. Реальная модель далека от идеальной. Очевидны дисфункции в деятельности всей системы институтов, как следствие выпавших из поля зрения «реформаторов» противоречий между их начинаниями – с одной стороны и культурой, традициями общества и социальной структурой – с другой. В каждой из подсистем (общероссийской Системы) можно выявить такие дисфункции. На рис. в приложении – чтобы не загромождать блок-схему – эти расхождения между идеальной и реальной моделью в рамках России не получили свое отражение. Но зато мы постарались продемонстрировать эти расхождения между региональной подсистемой на Северном Кавказе и общероссийской. То есть Северный Кавказ в рамках такой теоретической модели рассматривается как относительно автономная часть (подсистема) России, где очевидны качественные различия в функционировании соответствующих подсистем. В чем причина – мы раскроем в последующем.

2. В процессе реформ и госуправления необходимо было учесть гетерогенный (неоднородный) характер российского общества и культурно-цивилизационные особенности России. В реальности же «реформы» в России проводились с пренебрежением именно к этим факторам. Принципы федерализма, призванные учесть неоднородность российского общества, были преданы забвению (не путать с пресловутым «берите суверенитета столько, сколько можете»), а социокультурные и структурные особенности российского общества (русского народа, прежде всего) были объявлены «априори» тормозом для реформ. Итог известен. Ответственные госмужи были обязаны «связать» реформы с социокультурой общества и массовыми ожиданиями. Соответственно, было крайне важно провести своеобразный мониторинг и «инвентаризацию» культурных норм и ценностей, предопределяющих особую форму реформ и стратегию развития России, а внутри России – специфику реформ, с учетом региональных особенностей, применительно, например, к Северному Кавказу.

3. Фактор телеологии и ценностный конфликт. Россия, как особая цивилизационная целостность, имеет свою миссию в мире, не сводимую к пресловутой «успешной конкуренции» и «достойного места в цивилизованном (читай – в западном) мире». Это есть сознательное упрощение и редукция истории страны до вполне привычных для правящего «класса» понятий и ценностей. Такое упрощение лишает подлинного СМЫСЛА жизнь и творческие порывы множества людей из разных социальных групп, идентифицирующих личное благо с благом России в целом. Соответственно, правящим «классом» в этом же духе была перенастроена вся идеологическая подсистема общества, внедряя в нее ценности неолиберализма и осмеивая привычные образцы и понятия; создавая новую моду, в рамках которой экономический успех и размер «кошелька» выступают единственным критерием успеха и социального признания. То, что верно отражает, к примеру, ценности определенных («мелкобуржуазных») сегментов общества – незначительных в рамках страны в целом, но достаточно значимых на Северном Кавказе – было объявлено всеобщей «современной» нормой. Ярко выраженная депопуляция, сравнимая разве что с демографическим коллапсом, также одно из трагических следствий обессмысливания социальной жизни в России. С другой стороны, очевиден контраст между демографическим «взрывом» в регионе Северного Кавказа, где явление обессмысливания не получило столь ярко выраженного характера. И здесь тоже проявила себя социокультурная особенность региона, где социальная ответственность перед группой (семья, родственники, территориальная община) мобилизует человека и придает смысл его стараниям, а рыночные ценности быстро утвердили себя в качестве одних из базовых.

4. В условиях неудачных «реформ» и преобразований в России в духе «а ля Европа» лучшим методом является политика «разделяй и властвуй»; в терминологии политической науки – технология «управляемого хаоса». Собственно правящий «класс», в лице его масс-медийного и экспертного обслуживания, именно с 1990-х начал «успешно» осваивать эту методу и «пиар»-технологию. Провоцирование этнического и межконфессионального напряжения в российском обществе, медийная «возгонка» отдельных негативных явлений типа этнических (кавказских и пр.) преступных сообществ и чеченской темы стало характерной особенностью в деятельности отечественных масс-медиа. Общество пытались консолидировать, создавая образ «внутреннего врага» и главного источника социальных неурядиц в российском обществе. Процесс информационной «возгонки» проблем ислама и северокавказского (преимущественно чеченского) сепаратизма, при всех объективно значимых фактах этих явлений, преследовал одну неочевидную стратегическую цель: мягкую подстройку России под буфер и передовой рубеж «обороны» цивилизованного (т. е. западного) мира от экспансии «темного» Юга и исламистского экстремизма. Как следствие, в массовом сознании и в широких кругах национальной (русской) элиты в регионах получают распространение ложные установки: а) ориентации на интеграцию с Европой и Западом в целом как меньшее зло для России; б) дистанцирование от евразийского, «непредсказуемого» и нестабильного, мира и делегитимизация интеграционных проектов;