Прочь из сумасшедшего дома

– Джайлс, – сказал Ксандр, хмурясь. – Почему они все хотят этого? По-моему, это бессмысленно.

– Понимаешь, Ксандр, когда все разрушится, эти парни станут властителями мира. Подобно древним военачальникам или феодальным лордам старой Европы, – продолжал Джайлс. – Маэстро, очевидно, дал своим людям какие-то обещания на этот счет. Но интересно, зачем им нужно захватить Баффи или меня?

– Ну, вы им нужны, чтобы заставить Баффи делать то, что они хотят, – предположила Корделия. – Мы уже не раз говорили, правда?

– Всегда ты напоминаешь о неприятном, Корделия, – упрекнула ее Баффи. – Так вот, мы поняли, зачем им нужен Джайлс. Они убивали Хранителей либо для того, чтобы понять, насколько те слабы, либо чтобы отвлечь их от Гейтхауса. Джайлс прав. Если наследник им необходим, чтобы управлять домом, почему они хотят схватить меня?

– Думаешь, им нужно еще что-то? – спросил Ксандр, и хитрая усмешка расплылась на его лице.

Корделия ударила его кулаком по руке.

– Действительно, что им нужно? – задумался Джайлс.

– Знаете, – сказал Оз, – когда Ангел заставлял этого парня… заговорить, тот сказал, что его босс получит от Баффи большую власть. Но мне показалось, что он имел в виду что-то большее. Он не просто пускал нас по ложному следу. Он рассказал всю правду.

Когда все удивленно посмотрели на него, Оз торопливо добавил:

– Так или иначе, я думаю, что этот Маэстро не много рассказывает своим преемникам.

– Может быть, – согласился Джайлс, – эти Сыновья Энтропии оперируют несколькими уровнями плана, которые мы должны различать. Жан-Марк уже ощутил их присутствие. Они могут находиться прямо за этими стенами.

Ксандр и Оз огляделись. Они впятером сидели за столом, который вызвал бы зависть Короля Артура. Шестой была Антуанетта Рене, которая время от времени то появлялась, то исчезала. Она держалась поближе к сыну, надеясь продлить его жизнь, прежде чем он присоединится к ней.

– Как долго Привратник будет жить? – спросила Баффи, прищурившись. Джайлс протянул правую руку, чтобы поправить очки и помассировать переносицу. Все очень мало спали, и им нескоро удастся наверстать упущенное.

– Трудно сказать, – ответил наконец Куратор. – Думаю, несколько дней. Возможно, неделю, хотя сомневаюсь. Помните, что власть Привратника – это все, что держит в сохранности сложную мистическую сеть этого дома. Поэтому он теряет много сил. Если Сыновья Энтропии действительно близко, невозможно угадать, что именно может вызвать… их посещение.

– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – предложил Ксандр, – но если весь дом будет держаться только на наследнике, нельзя ли выбрать кого-то еще? Как это обычно делают у Хранителей?

– В случае с Привратником наследник должен быть из рода Рене, – прошелестел призрак. – Нет других Рене. Сын Жан-Марка, Жак, последний.

– А если ребенок уже умер? – не подумав, спросила Корделия.

Джайлс закрыл глаза рукой. Ксандр нахмурился, а Баффи покачала головой.

– Корди, ты всегда очень тактична, – отметил Ксандр недовольно.

– Если бы мой внук был здесь, вы думаете, я не узнала бы? – прошептал призрак.

Оз пересел на другое место и поднял брови. Вообще-то обычно он отмалчивался, если ему нечего было сказать.

– Вы, конечно, сочтете меня сумасшедшим, но почему бы нам не отправиться в Европу и не найти ребенка, – сказал он, пожав плечами. – Ведь у нас нет выбора.

– Ты когда-нибудь был в Европе? – недоверчиво спросил Ксандр. – Ты хочешь найти одиннадцатилетнего ребенка на континенте?

– А ты когда-нибудь был в Европе? – удивленно спросила его Корделия.

– Не обо мне речь! – возразил Ксандр.

Оз снова пожал плечами:

– Это только вариант. Если Сыновья Энтропии собираются убить Баффи, то будут продолжать преследовать ее. Мы разыщем их и получим необходимую информацию. Неважно, что для этого потребуется. Мы продолжим поиск, пока не получим ребенка или пока не наступит конец света.

Джайлс холодно добавил:

– Несмотря на довольно прямолинейное описание нашего затруднительного положения, Оз, кажется, прав – это единственный выход.

В комнате воцарилась тишина. Баффи даже показалось, что она слышит тихий вздох призрака Антуанетты Рене, словно кто-то оставил открытым окно в ее душе. Впрочем, может Баффи просто почувствовала печаль и беспокойство.

– Я пойду, – сказала она. – Одна.

Джайлс начал было возражать, и Баффи заметила разгневанное лицо Ксандра.

– Хорошо, кто-то должен остаться на дежурстве в Хеллмуте, и это будет Джайлс, – проговорила она быстро, затем серьезно взглянула на Ксандра. – Ты, Корделия и Уиллоу не можете отправиться в Европу, не объясняя ничего родителям. У меня такой проблемы нет. – Потом она посмотрела на Оза. – Мы не знаем, сколько это будет продолжаться, а ты оборотень. Несомненно, на поездку у нас еще есть несколько недель, но опять-таки, кто знает, как долго это продлится. И Ангел…

– Ангел не может рисковать. Ему нельзя находи находиться на солнце, – вступил в разговор Джайлс.

Ксандр отодвинул дубовый стул, встал, подошел к высоким, до потолка, окнам с тяжелыми шторами, взглянул в окно и решительно произнес:

– Ты не можешь отправиться одна, Баффи. Это точно.

Он замолчал, затем повернулся и обвел всех взглядом. Не в первый раз Баффи заметила в строгом выражении его лица и гордо выступающем подбородке черты мужчины, которым Ксандр когда-нибудь станет.

– Неважно, что думают мои родители, действительно, это не имеет значения. Если мы не вернем этого мальчика, целый мир перевернется вверх тормашками. В Саннидейле вряд ли понимают, какое сумасшествие здесь творится. Но если Другой Мир ворвется в наш, наводнит его монстрами, чудовищами и принесет с собой сверхъестественные события, это будет намного хуже, чем банальный побег в Европу на не сколько недель.

– Ксандр, ты не успеешь поступить в высшее учебное заведение вовремя, – предупредила Баффи.

Корделия хихикнула:

– Подумаешь проблема! Если мы не вернем мальчика, то школы вообще больше никогда не будет.

Баффи с нескрываемым удивлением взглянула на нее. Чего только в характере Корделии не намешано: и храбрость, и легкомыслие, и эгоизм.

– Значит, назад, в аэропорт? – спросил Оз.

Ответил ему призрак. Антуанетта Рене приплыла к центру комнаты. С центрального места за столом она говорила властно, и впервые ее голос звучал громче шепота.