Продам свадебное платье

— Нет.

— А колесо обозрения? — не сдается Федя.

— Нет.

— Уверена? Все любят колесо обозрения.

— Кроме тех, у кого страх высоты, — замечаю я.

— Ты боишься высоты?

— Нет, но я не горю желанием оказаться на высоте птичьего полета, сидя в хлипкой кабине.

— Ничего она не хлипкая, — возражает Федя, поливая свой шашлык томатным соусом. — Очень даже крепкая.

— Ты что, при увольнении подписал какие-то бумаги, которые запрещают тебе говорить правду об этих аттракционах?

— Как ты догадалась? — смеется он.

— Это было очевидно. — Набив рот креветками, я откидываюсь на спинку плетеного кресла и закрываю глаза. Если забыть об истинной цели этой поездки, можно представить, что мы и впрямь в отпуске.

— Вкусно?

— Очень, — отвечаю я, прожевав. — Всю жизнь бы так.

— Что? Есть креветки?

— Да. Сидеть на этом балкончике. Чтобы ветерок гулял по ногам. И чтобы ты был рядом.

— Я? — переспрашивает Федя.

— Кто-то же должен выслушивать мои бредни, — говорю я, хотя на самом деле имела в виду совсем другое.

— Точно.

— И эта музыка… слышишь?

— Угу.

— Не хочу, чтобы она стихала. Вообще никогда. Пусть играет вечно.

— У тебя всегда по вечерам такое лиричное настроение?

— Нет, обычно в это время я смотрю дораму или рыдаю в подушку. — Открыв глаза, я тянусь за стаканом с водой, но Федя перехватывает мою ладонь. — Что?

— Почему? — спрашивает он, смотря мне в глаза. — Из-за чего плачешь по ночам?

— Да из-за всего подряд. — Неловко улыбнувшись, я высвобождаю ладонь. — Из-за усталости, из-за каких-нибудь воспоминаний, из-за чувства, что я в чем-то ошиблась, из-за мысли, что мне скоро двадцать шесть. И это далеко не все.

— Понятно. Ну, если захочешь поплакать, я могу выйти из номера или наоборот — подставить плечо в качестве подушки для слез.

— Ты до ужаса хороший.

— Не придумывай, — отмахивается он, снимая кожуру с печеного картофеля.

— Нет, правда. Такие люди, как ты, — большая редкость.

— Если не считать твоего отказа от утренних пробежек и совместных походов на завтрак, мне с тобой тоже очень и очень повезло.

— Как долго ты планируешь припоминать мне это?

— Всю оставшуюся жизнь, — обещает Федя.

— М-да. Тяжело мне придется.

Несколькими часами позже я просыпаюсь из-за очередного ночного кошмара и, убедившись, что Федя крепко спит, выхожу из номера. Сморгнув выступившие слезы, забираюсь в плетеное кресло и, поджав колени к груди, устремляю свой взор на улицу. Кажется, с этим местом никогда не случается тишины. Там, откуда вечером раздавалась музыка, гуляет шумная компания. Я слушаю их громкие голоса и понемногу успокаиваюсь, наполняясь кипящей здесь жизнью — единственным лекарством от смерти, с которой мне довелось столкнуться.

7 глава

Так и не сумев больше уснуть, я, тем не менее, притворяюсь глубоко спящей, когда Федя поднимается с постели и идет в ванную. Когда же он возвращается, делаю вид, что он снова меня разбудил. Для пущей убедительности даже бросаю в него подушку и кричу:

— Ирод!

— Прости, пожалуйста, — извиняется он так жалобно, что мне становится стыдно за устроенный спектакль.

— Да ничего, я уже не очень крепко спала.

— Пойдешь со мной на пробежку?

— Я со времен универа не бегала.

— Можешь просто погулять вдоль берега, — предлагает Федя.

— Ладно, идем.

— Даже не пришлось уговаривать… Ты хорошо себя чувствуешь?

— Хочешь, чтобы я передумала?

— Ни в коем случае. — Подняв руки, он уходит собираться.

Как мы и предполагали накануне, ночью на побережье обрушился шторм. Проходя мимо выброшенных на песок медуз и водорослей, я вспоминаю, как однажды отказалась от поездки на море в конце лета, чтобы подготовиться к четвертому курсу универа. Узнав, что между отдыхом и конспектированием еще неизученных тем, я выбрала второе, Дийя назвала меня ненормальной. Я и правда была такой — фанатичной и до ужаса дотошной — но только когда дело касалось учебы. Моим главным трофеем после выпуска стала стопка разноцветных папок, за которую во время экзаменов меня могли запросто убить — настолько высоко она ценилась среди студентов-химиков. Купив в книжном новенькую папку, упаковку белой бумаги и пачку файлов, я шла домой, сгорая от нетерпения, когда смогу вернуться к учебе. Так что, пока родители наслаждались морским воздухом, я листала учебник и заводила карточки на каждую группу химических соединений. Теперь эти папки, которые всегда вызывали во мне необъяснимый приступ любви к своей профессии, пылятся в комоде, который я предпочитаю больше не открывать.

— Ну, как ты? — спрашивает Федя, вернувшись из своего забега.

— Ты убежал так далеко, что я перестала тебя видеть. Ты к олимпиаде что ли готовишься? Носишься, как угорелый.

— Я не преследую какую-то цель. Просто мне это нравится.

— М-да. Вот я и встретила человека, который любит бег. Не думала, что это случится так скоро.

— А что, это плохо?

— Я, знаешь ли, держусь подальше от всего, что связано со спортом. И меня до усрачки пугают люди, которые говорят, что движение — это жизнь.

— Но это же правда.

— Эта правда оскорбляет чувства всех работников, вынужденных вести сидячий образ жизни. Никто из них не откажется от девятичасовой прогулки по живописному парку, но вместо этого они сидят на полуразвалившихся стульях и сводят дебет с кредитом. А потом приходят бегуны вроде тебя и говорят им, что у них и не жизнь вовсе, раз они не двигаются большую часть дня.

— Ого, — улыбается Федя. — Ты превзошла саму себя. Кто-то просто обязан дать тебе ученую степень по утрированию, иначе зачем все это.

— Я не утрировала, — возражаю я, но тут же уступаю. — Только если самую малость. Короче, не говори мне ничего про силу активного образа жизни, если не хочешь огрести.

— Ты в курсе, что раз за разом угрожаешь сотруднику правоохранительных органов?

— Ты не при исполнении, так что не считается.

— Вообще-то… — пытается он поспорить, но я прикладываю ладонь к его губам.

— Помолчи немного. — Дождавшись его растерянного кивка, я убираю руку от его лица, и говорю: — В день нашего знакомства ты показался мне довольно милым, что совсем не вязалось с образом человека, от которого сбежала невеста. Вообще-то, я не очень хорошо разбираюсь в людях, так что запросто могла пойти в ресторан с каким-нибудь маньяком. Но когда мы, сидя за столом, разговорились, я поняла, что интуиция не врет — ты и правда хороший. Так что я расслабилась и начала есть, как в последний раз. Знаю, ты спрашивал не об этом, но я тогда совсем не обратила внимания на то, как ты выглядишь. Куда важнее было то, что внутри.

Явно озадаченный услышанным, Федя наклоняется, чтобы поправить шнурки на своих беговых черных кроссовках.

— Я ведь не сказала что-то гадкое и обидное? — уточняю я, опустившись на корточки. Наши взгляды встречаются, и он улыбается.

— Да нет, это было… довольно мило.

— А чего ты ожидал? Что я назову тебя умопомрачительным красавчиком?

— Да не, меня все устраивает, — смеется он, закончив с кроссовками. — Мне и довольно милым неплохо живется.

— Язва, — резюмирую я, поднимаясь.