Продана: по самой высокой цене

— Господа, пожалуйста. Правила должны соблюдаться, — напоминает мне аукционист, но я отказываюсь сидеть.

— Один миллион, — поизносит Джо, глядя прямо мне в глаза, а затем возвращает взгляд к Кате.

— На колени, — кричит он, и ее ноги слегка дрожат.

Но она сопротивляется. Она смотрит на него, ее нижняя губа подрагивает. Она чертовски напугана.

— Котенок. Ты преклонишь колени для меня, — уверенно говорю я.

Когда она опускается на колени, преклоняя голову перед всеми, я снова поднимаю лопатку.

— Миллион и сто тысяч, — начинает говорить аукционист, но его прерывает звук отодвигаемого Джо стула, после чего тот вылетает из комнаты. Он проходит мимо нескольких мужчин, явно взбешенный. Но он признал. Ее предпочтения и покорность по отношению ко мне были ясно выказаны.

Шум поднимается в комнате, когда аукционист откашливается и говорит в микрофон:

— Один миллион сто тысяч, раз, — произносит он, но его голосу не хватает энтузиазма, и он даже не дает себе труд оглядеть комнату.

Мои глаза сосредоточены на моем сладком домашнем питомце, покорно склонившейся на ярко освещенном деревянном полу сцены, и держащей взгляд прямо перед собой, сосредоточившись на ткани штор, зажатых у противоположной стороны сцены.

— Два.

Я наблюдаю, как ее дыхание сбивается, а глаза стекленеют. Она плотно закрывает их, и слезы катятся по ее раскрасневшемуся лицу.

— Продана.

Глава 16

Катя

Меня, не переставая, трясет, пока я сажусь в кресло напротив мадам Линн и Айзека в ее кабинете. Не могу поверить, что я действительно прошла через это. Во мне до сих пор пульсируют волны эндорфинов, которые переполняли мое тело, пока я стояла на сцене перед всеми. Я была так уязвима и одинока.

Я возвращаюсь мыслями к аукциону, пока стараюсь унять дрожь рук. Свет ослеплял, и я едва могла что-либо видеть, но знала, что они находились там, наблюдая за мной. Оценивая меня. Это пробудило во мне старые воспоминания. Я закрываю глаза, ненавидя вспышку моего темного пошлого.

Мою кожу покалывает, пока я заставляю себя думать о настоящем. Про аукцион и все эмоции, которые тогда наполняли мое тело. Я чуть не упала, мои колени тряслись и подгибались, когда человек в маске начал торговаться с Айзеком, отдавая мне приказ преклонить перед ним колени. Я испугалась, что он перебьет ставку Айзека и заберет меня в качестве собственности только из мести. Но еще больше, чем то, что мужчина в маске мог выиграть, меня страшило, что он мог бы стать для меня ужасным Хозяином, который будет незаслуженно наказывать меня, в первую очередь, за отрицание его. Хотя что-то подсказывает мне, что он не такой. Глаза под маской полны печали. Они излучают что-то такое, знакомое мне, что-то совсем другое.

Но я отказалась ему подчиниться. Он не мой Хозяин. И никогда им не будет. Я бы не дошла с ним до конца контракта. Я бы лучше потеряла деньги, членство. Меня это не волновало. Айзек — мой единственный Хозяин.

Кожаное кресло издает скрип, когда Айзек меняет позу, и мое внимание переключается на его прекрасное лицо. Он смотрит на меня, его взгляд заставляет покалывать мою кожу, расслабляя при этом. Он уже находился здесь, с нетерпением ожидая моего появления, прежде чем я пришла. С тех пор его глаза ни на секунду не покидали мое лицо.

Могу сказать, он желает быстрее покончить с этим и забрать меня домой, что уже хотел сделать в течение нескольких недель. Я практически могу чувствовать желание и возбуждение, исходящее от него. Мой взгляд падает на стопку бумаг, лежащих перед ним. Мой контракт. Правила, написанные черным, крупным, жирным шрифтом, лежат сверху. Уверена, в настоящее время Айзек помнит их назубок. Знаю, черт возьми.

Я перевожу взгляд на Госпожу Линн, пока та что-то еще говорит Айзеку. Они еще какое-то время общаются, но я едва могу дышать, не говоря уже о том, чтобы слушать. Там же перед ней лежит стопка бумаг, которые я еще не подписала. Документы, которые говорят, что я соглашаюсь на лайфстайл 24/7. Я втягиваю в легкие воздух, и осознание того, что все это означает, накрывает меня. Теперь нет пути назад. Я — его.

Он — хороший Хозяин. Я это знаю, но это не помогает мне преодолеть страх, который я испытываю. Айзек забирает меня из Клуба «Х». Я содрогаюсь от мысли, потерять контроль над своей безопасностью и полагаться только на него.

— А что с ее работой? — спрашивает Госпожа Линн, и я фокусируюсь на ее голосе.

Оказывается, все это время она задавала вопросы от моего имени, а я была где-то далеко, вместо того чтобы внимательно слушать, о чем она говорит. Хотя, когда они смотрят на меня, я понимаю, что должна кивнуть и согласиться.

Айзек удерживает на мне свой взгляд, пока отвечает:

— Она будет участвовать во всех общественных мероприятиях и выполнять свои обычные функции. Здесь ничего не изменится.

Госпожа Линн медленно одобрительно кивает.

— Рождество через 10 дней.

— Я прослежу за тем, чтобы она отпраздновала его, как обычно, — говорит Айзек уверенно.

Их слова превращаются в гул на заднем фоне, пока они продолжают обсуждать контракт, а я ловлю себя на том, что возвращаюсь в состояние оцепенения. Я киваю и отвечаю, где нужно, но мысленно вспоминаю мое последнее Рождество. Я поехала домой после Нового Года, думая, что внимание к праздникам уже сошло на нет. А оказалось, что мама не ставила елку, ожидая меня. Елку все еще не нарядили.

Она это сделала для меня. Ничего не трогала и сделала так, чтобы устроить мне настоящий праздник. Мама никогда не узнает, как это больно. Я не хочу праздника. Я не хочу той жизни, которая была у меня раньше. Не знаю, почему она не понимает, насколько это больно. Все из того прошлого, традиции, которые она так стремится соблюсти, отпраздновав со мной, — все это замарано и являются частью моего прошлого, и я хочу, чтобы они там и остались.

Они все были там: она, остальные члены семьи. Они подготовили красиво упакованные подарки и собрались вместе. Ожидая. Наблюдая. Просто глядя. Мне было ненавистно это. Находясь там перед ними всеми, в то время как я разворачивала подарки, мне пришлось заставить себя улыбаться и притворяться, что я в восторге, а они все смотрели, как будто ждали, что я сломаюсь.

Я делаю резкий вдох. Что-то произнесенное Госпожой Линн возвращает меня в настоящее. Оказывается, я могу также предложить правила и условия. Мне необходимо их озвучить до окончания встречи, а я, в конечном итоге, облажалась.

— Я — начинаю говорить, мой голос хриплый и дребезжащий.

Я ерзаю на месте и смотрю на стол. Он — мой Хозяин. У него должен быть контроль. Но есть одна вещь, которую я не могу сделать.

Я чувствую руку Госпожи Линн под столом, она пытается успокоить меня, нежно поглаживая по бедру, пока я говорю. Я благодарна и чувствую, что мое беспокойство немного отступает. Это Айзек. Я могу сказать ему.

Я облизываю губы, глотаю и снова пытаюсь начать говорить.

— Мне бы хотелось видеть солнечный свет. Пожалуйста, не отнимайте его, — умоляю я его. — Я не могу вернуться во тьму.

Я качаю головой, чувствуя, как холодок пробегает по моему позвоночнику.

— Даже в качестве наказания, пожалуйста.

Айзек наклоняется через стол и кладет передо мной руку ладонью вверх. Я мгновенно хватаю его руку для успокоения, и чтобы показать ему свое послушание.

— Конечно, никто не ограничит тебе доступ к солнечному свету, — уверяет меня Айзек, сжимая мою руку. — Ты нуждаешься в этом. Можешь быть уверена, что я никогда не лишу тебя возможностей. Никогда.