Проданный ветер
Шрифт:
– Ну, о них есть, кому позаботиться, – отмахнулся Орлов, осматривая стоявших поодаль людей.
– И зачем только мы их с собой потащили, – шепотом проговорил урядник, крестясь при этом.
– Приведем в форт к есаулу, а там пускай сами шагают куда вздумают. А чем они тебе не нравятся?
– Да, скользкие они какие-то, латиняне опять-же, а за нами увязались за православными. Что у Ламберта, что у Сулимы глазки, все время бегают. Прямо как у котов шаловливых. Черные у них душонки, ох черные!
– Хорошо, Степанов, я учту твои соображения, – кивнув, проговорил Орлов. Попрощались
– Есть выступать!
Козырнув двумя пальцами, он перекрестился и, подойдя к стоявшим по одаль произнес:
– Не забывайте, что как и прежде живем по военным артиклям, идем тихо и не приметно. Вопросы есть? Ну, тогда все за мной марш!
Проводив взглядом свой не большой отряд, Орлов медленно подошел к Калязину и тихо сказал:
– Ну, вроде бы все, Павел Яковлевич, тронулись мы.
– Дай я тебя обниму напоследок! – проговорил тот, обнимая поручика. – Дойди обязательно до есаула.
– Все сделаем господин, полковник, – отозвался тот в ответ. – Можете не сомневаться.
– Я и не сомневаюсь, что Господь тебе поможет. Старайся вести людей тихо и скрытно, обходи любые стычки, у тебя с Неплюевым другие задачи стоят. Про ранец, что с минералами урядник несет, не забывай – это тоже важно, как и золото для империи. Доложи правителю нашему, что Саттер платить за участок отказался, а я предупреждал его об этом.
– Но оно ведь и к лучшему! Значит, участок этот все еще под нашим флагом находиться!
– Правильно смекаешь, Орлов, – кивнув, сказал полковник, – теперь донести это до правителя надобно быстрее.
– Все сделаем, Павел Яковлевич, сколько раз за турецкие линии хаживать приходилось, а это ведь у себя дома.
– Тогда война была и каждый из вас, пластунов знал, что если схватят, то янычары отведут душу, сдирая с еще живого кожу, в липких от крови халатах. А здесь мы хоть и на кромке империи, но у себя дома. Вот я и боюсь, что бы это обстоятельство ни сыграло с тобой злую шутку, ну все догоняй своих людей и храни вас Бог.
Со вздохом Орлов окинул взглядом спешившийся отряд казаков, на фоне желто-оранжевого великолепия и с грустью произнес:
– Прощайте, братцы, Бог даст еще послужим вместе царю и отечеству. Простившись с теми с кем, долгие месяцы терпел все тяготы и лишения, давая возможность горным инженерам проводить свои изыскания. Веря, что все принятые муки будут не напрасны и сослужат добрую службу на благо и для развития «земли царевой», Орлов поспешил за своим не большим отрядом. Который уходил все дальше и дальше к побережью океана Великого.
Чем ближе они подходили к прибойной линии, тем сильнее менялся облик растительности вокруг. В результате осенних штормов, устья не больших речушек местами оказались завалены морскими наносами и теперь они отчаянно пробивали себе новые направления к океану, образуя новые устья. Огромную силу штормов, можно было разглядеть уже невооруженным взглядом по большим завалам в черте прибоя, из песка, камней и прибитых к берегу деревьев. Все эти завалы были покрыты большими кучами темно-зеленых водорослей, которые двигались в прибойной волне, словно живые чудовища.
Спускаться по склону к океану,
между огромных сосен оказалось задачей не из легких. Из-за бурелома отряду Орлова пришлось потратить на это гораздо больше времени, чем он планировал. Кругом чувствовалось влияние на растительность северных ветров, накладывавших отпечаток, на весь здешний ландшафт, делая его суровым и неприветливым.Спустившись, наконец, к подножью, люди тяжело дыша, повалились на каменистую землю, покрытую желтовато-зеленым мхом.
– Все! Не могу более, – хрипя, выпалил конокрад, – сердце из груди выскакивает! Господин, офицер! Ну, снимите с меня железо! Куда я от вас убегу? Нет просто никакой мочи уже, вступитесь хоть за меня! Христом, Богом прошу, пощадите!
Орлов, сидевший на стволе поваленной лиственнице, медленно достал портсигар и, закурив папиросу, проговорил:
– На жизнь свою беспутную жалуешься? Американцы таких конокрадов как ты просто вешают, в назидание другим. На тебе вон и малахай, шикарный какой. И сапоги с телячий кожи вытянуты, и косоворотка дорогая с шапкой. Чего замолчал? В Родине ходил бы в драном зипуне, да в лаптях! Потерпишь, немного осталось идти.
– А я так думаю, – тяжело дыша, проговорил инженер, лежа на спине. Еже ли мы, Константин Петрович, лучшею частью общества считаемся, то с нас и спрос – почему наш мужик так плохо живет. Вы согласны со мной?
– Опять ты, Иван Иванович, свои речи крамольные заводищ? – поморщившись, проговорил поручик. – Тебе ведь еще и тридцати нет, а столько желчи в тебе!
– Нет, ну в самом-то деле, – не унимался Неплюев, – лучшие представители должны заботиться о своем народе.
– Ты, инженер, за речи свои крамольные, – буркнул казак, поглаживая седую бороду, – когда-нибудь в острог попадешь.
– Вот, вот, – поддержал Орлов, играя желваками. – Ты, думаешь, что после Крымской компании для меня не ясно, что нужны преобразования в империи? Что только силою реформ можно догнать непременно первостепенные страны?
– Отчего же тогда в начальствующих кабинетах Петербурга, думают иначе? – выпалил инженер.
– Зря ты так, Иван Иваны, – со вздохом отозвался поручик. – Разве манифест Александра, не шаг в этом направлении?
– «О всемилостивейшем даровании крепостным людям прав состояния свободных Сельских обывателей»? – скривившись, проговорил инженер.
– О нем речь ведете?
– Именно о нем, – кивнул офицер, – да – это только первые шаги, но они сделаны!
– Бог с вами, – сокрушенно вздохнув, проговорил Неплюев вставая. – Сколько еще пройдет время, прежде чем наш крестьянин станет свободным, вольным хлебопашцем? Они ведь так и не получили землю в собственность.
– Ну, раз сам государь самолично начертал, то так тому и быть, – угрюмо прогудел, огромного телосложения кузнец, стриженный под горшок. – Вначале научатся жить по «Уставным грамотам «, а там и выкупят свои наделы.
– А до этого? Будут платить оброк? – усмехнувшись, буркнул Неплюев, глядя на неспешно бегущие волны.
– Верно, – подхватил урядник, – а не хочешь платить или не можешь – так отбывай барщину.
– Ты, Иван Иванович, никак главного не ухватишь, – проговорил Орлов вставая.