Продавец басен

Ну, и зря. Хороший баркас, крепкий, из дуба. Весельный, но имеется небольшая мачта с косым коротким парусом — гротом. Шесть мест для грузов до ста килограммов весом. Рассчитан на двух гребцов, но и один справляется. Пресловутая рубка со штурвалом. Переносная противопожарная печечка, на которой Гус планировал жарить себе пойманную мною рыбу. Не знаю, что еще надо. Отличный баркас.

Последующие несколько дней прошли на редкость мирно и спокойно. Утром Гус заходил за мной и на закорках относил в порт. Уже минут через сорок после отчаливания мы бросали якорь, и я рыбачил, а Гус дремал, привалившись к мачте и укрыв лицо шляпой. На мое предложение выучиться рыбалке и тоже рыбачить, Гус ответил, что у него от поплавков голова кружится и он на второй минуте засыпает, но он и без всяких поплавков дрых с жутким храпом постоянно. Впрочем, иногда ему приходилось просыпаться — когда я затаскивал в лодку что-то опасное. Русалок больше не попадалось, а вот «спрутов Союзного моря» я в день мог выудить больше десятка — и когда такой спрут весом килограммов в пятьдесят забирался в лодку и начинал крушить тут все своими щупальцами, Гус просыпался, выхватывал из инвентаря тесак с широким лезвием и забивал добычу, пытаясь пореже попадать под удары острого клюва, растущего из клубка резиновых мощных присосок. Зилку спрутятина не интересовала, поэтому мешки осьминожьего мяса отправлялись в возке на рынок, а Акимыч, поднявший кулинарию до тридцати пяти, даже разорился на приобретение рецепта «салат из осьминога с латуком», каковой салат у нас в эти дни подавался в доме на завтрак, обед и ужин, благо, получив новый уровень в огородничестве, я засадил латуком все клумбы во дворе. Зато с каждого гада падало от двух до пяти черных блестящих словно бы резиновых шариков размером с яблоко — «чернила спрута», и вот их в ресторане у меня покупали по двадцать золотых. Эти чернила, нужны, во-первых, каллиграфам для копирования лучших манускриптов (обычные-то чернила делают из чернильных орешков, а дешевые — вообще из жира и сажи), во-вторых, они были красителем для дорогой ткани и кож, ну, и в кулинарии иногда, оказывается используются. Так что, понервничав первые несколько раз, я уже радостно вскрикивал, когда видел, как вслед за леской со дна поднимается, клубясь щупальцами, туша спрута. Вообще только здесь, в южных водах, я оценил насколько спокойными и умиротворенными были рыбы северного океана — здесь же каждая вторая редкая рыбешка кололась иглами, раздувалась взрывающимися шарами, травила меня ядом и оглушала свистом, так что даже в ресторане, когда я вытаскивал свой улов из инвентарного анабиоза, Зилка с поварятами держали под рукой железные перчатки и щипцы для ухватывания особенно энергичных экземпляров.

Вечером мы страстно считали деньги — и хотя я был основным добытчиком, но Ева бдительно следила за положением дел на моем медицинском счету, и я редко вносил в общую кассу будущего клана более 40–50 золотых в день — остальное переводил в реал и кидал на счет лечебницы. Примерно по полтиннику в сутки вносили и остальные, которые уже прекратили мучить крабов и переключились на каких-то морских крыс, обитающих в норах по побережью. Лукасю пришлось, невзирая на все его протесты, обучиться еще и азам свежевания, и шкуры с этих крыс — мохнатые, мокрые и вонючие, загаженные водорослями, каждый вечер развешивались по двору — аукцион принимал их только в подсушенном виде.

Лукась примерно каждый вечер сообщал нам, что если бы не топазовый квест, только бы мы его и видели, что у него болит все тело, что его укусила крыса, а целительство противно его духу и складу характера, и что мы сговорились его уморить. Акимыч, наоборот, сиял бесконечным оптимизмом и с подробностями описывал каждый бой с каждой крысой, которая в его описании всякий раз была неимоверно огромной и свирепой, но, благодаря блистательным действиям команды и, прежде всего, самого Акимыча, оказывалась должным образом умерщвленной и ободранной. Сиви сидела рядом со мной и тихо ела салат из осьминога с латуком, выбрасывая из него латук. Эти вечера были прекрасны.

Ноги у меня выросли по таймеру без каких-либо потрясающих спецэффектов: только что не было, и вот, пожалуйста, стоят на полу под столом — крепкие, целые и босые.

— Ура, — крикнул Акимыч — Завтра идем в «Логово контрабандистов!»

— Да, — сказала Ева. — попытаемся сделать из Нима магического танка. Хотя именно в логове магов немного, там народ все более саблями и кинжалами орудует. Но в охрану каравана и на старую верфь вам рано, не говоря уж о светящейся пещере. Наша задача — поднять вас с Нимом хотя бы до тридцать пятого, потом уже попробуем верфь — там хоть какие-то деньги можно попробовать набить. Логово, как и многие низкоуровневые инстансы, можно чистить безостановочно, обновляя после каждого прохода. Поэтому сразу запасемся лекарствами, водой, едой — всем, что понадобится. Никаких возвращений домой на обед, до логова почти час топать, не будем терять время.

— А в туалет как? — спросил Акимыч.

— У входа в логово полно густых кустов. Или у главаря в каюте наверняка горшок найдете.

— А можно свой из спальни взять? — оживился Лукась.

— Можно! Теперь, когда мы обсудили эту важнейшую тему, предлагаю перейти ко всяким второстепенным вопросам типа тактики боя…

* * *

Вход в логово был через залитый синей солнечной водой грот, свод которого зиял многочисленными щелями, обильно пропускавшими утренний свет. Дорога к гроту, действительно, заросла густыми кустами и Ева побежала вперед одна — посмотреть, нет ли у входа игрков-агров, которые любят охотиться на нубов в таких укромных местах. Но в это ранее буднее утро пляж перед гротом был пуст.

— Жаль, что кладбище тут далеко, постарайтесь не дохнуть, — сказала Ева. — Напоминаю еще раз, что воскрешающую пилюлю бессмертия наша лиса может делать всего одну раз в три часа. А наш лекарь не может вообще ничего. А наш танк одет в тряпочку. Боже, во что я ввязалась! Впрочем, инстанс фактически детский,я его соло могу пройти, зажмурившись, правда, лута мне одной с него тоже почти не упадет. Но как жаль, что тут нет хотя бы алтарика Амалеи, про Орма я и не говорю. Как бы вам всем бафф на реген, хилеру — на лечение, а дамагерам — на урон не помешал!

— Вообще, — сказал я, глядя на лежащее у полосы прибоя бревно, — алтарь я сделать могу…

— Ты что раньше-то молчал! — заорала Ева, когда я завершил возню с алтарем и отдал Лукасю свою разрезанную руку на растерзание… да… лекарь у нас точно никакой…

— Ты же сама видела все мои навыки.

— Я тебе что, ходячая энциклопедия по Альтрауму? Вообще религия на Трансильвии — это такая малоизвестная хрень… а ну-ка, заходим в инстанс, не нравятся мне эти голоса наверху тропы. Получаем все баффы у алтаря и мигом в грот!

Серебристая прозрачная перепонка начала инстанса затягивала переход из грота в огромную пещеру, освещенную расщелинами в своде. И какое-то время нам было не до бесед — из куч сгнивших ящиков и мешков, разбросанных между лужами по всей пещере, на нас хлынули крысы, которых Ева била молниями и сжигала огнем, а мы, как могли, добивали визжащих подранков. Сиви, обернувшись лисой, отрывалась вовсю — высоко подпрыгивала, подкидывала крыс, ловила их воздухе, ломая хребет и, кажется, некоторых ела — но я особенно не вглядывался. Лута с крыс никакого не было и опыт за них тоже не шел — видимо, крысы являлись своеобразным приветом от инстанса всем входящим.

— Так, — сказала Ева, раздавив каблуком голову последней крысе. — Пара минут отдыха и подготовки, первый босс будет прямо здесь, все помнят — кому на ящики, кому в лужи? Нимис, будем надеяться, что с боссом-бабой тебе слишком жарко не будет… ну, поглядим. Давай, вперед!

И я пошел в центр пещеры, где виднелась крышка люка. Постучав пяткой по люку, я на всякий случай отошел

— Ходят, бродят, спать мешают!- страшным эхом раздалось по всей пещере. Люк заскрежетал и оттуда вылезла трехметровая бабища в кожаных штанах и чудовищного размера лифчике из парусины. Ее полуседые космы были стянуты в два хвостика, как у первоклассницы, но смешной Мамаша Бомбаж совсем не выглядела. Особенно когда достала из воздуха широкую кривоватую саблю с кончиком, сверкнувшим в солнечном луче.

Сглаз! Приворот!

— Беги, Нимис, беги! Она медленная!

Догнала меня Мамаша круге на пятом — когда наши уже сняли с нее половину здоровья. Она с ревом сгребла меня в охапку, прижала к потной груди и развернулась к нашему отряду, задрав саблю

— Всех порешу, кто моего зайчика обидел!

— Через два процента переход ко второй фазе, всем занять места!

Вися вниз головой у бедра великанши, я видел, как наши начали карабкаться на пирамиды гнилых ящиков; изогнувшись парализованной змеею и взяв Мамашу в фокус, я сумел обновить на ней сглаз и приворот.

Вторая фаза заключалась в том, что мамаша топала ножищей — и резонансным уроном ломала кости всем, кто касался в этот момент земли. Поэтому те, кто находились на ящиках — были в безопасности, а Ева и Акимыч, стоявшие в лужах, подпрыгивали и повисали на свисавших над лужами не то корнях, не то лианах. После топота мамаша вздыхала и начинала наливаться огнем, чтобы скастовать свой коронный «бомбаж» — заклинание, заливавшее огнем всю пещеру, и чтобы не дать ей его скастовать, использовались стоящие в лужах древние ручные насосы — под струями воды великанша утихомиривалась и принималась опять бегать за игроками, пытаясь попасть по ним то саблей, то, увы, мною. Тот, за кем она гналась в этот момент, старался убежать, а остальные неслись за Мамашей, побивая ее шпагами и молотками, кусая за икры и кастуя заклинания.