Продавец лошадей

Подходя к повороту лестницы, она взглянула на себя в высоком зеркале и провела тонкими дрожащими пальцами по юбке, расправляя платье на последних восьми ступенях. Она вспомнила, как несколько лет назад делала то же самое в тот вечер, когда ужинала здесь во время объявления помолвки с Фрэнсисом, и тут вдруг появился Росс, запыленный с дороги, нежданно-негаданно приехал из Америки, из Винчестера, из Труро, чтобы напомнить о ее ребяческом обещании — как будто восстал из мертвых.

Она вот так же расправляла юбку полтора месяца спустя, в день свадьбы, когда здесь собралась половина округи, и во время свадебного завтрака затеяли петушиный бой, а старый Чарльз рыгал и кипятился, и выиграл сотню гиней у отца Джорджа Уорлеггана. А на крестинах Джеффри Чарльза она этого не делала, тогда слег старик Чарльз, а она была слишком слаба, чтобы ходить, и Фрэнсис отнес ее и уложил на кушетку в зале, перед камином, и все друзья и родственники собрались вокруг, чтобы выразить свое почтение и полюбоваться Джеффри Чарльзом.

Тот день был венцом их счастья. Именно с того дня, с того вечера, радость постепенно ускользала и истончалась, даже когда ее пытались удержать. Похожего на гору старика Чарльза отнесли в постель, и суеверные гости решили, что это дурное предзнаменование. Элизабет из-за чего-то повздорила с Фрэнсисом, и как бы они ни притворялись, но так до конца и не примирились, потому что корень пустяковых разногласий лежал глубоко и недвижимо в самих их характерах.

В те ранние годы она была молода и трепетна, легко отдавалась счастью, легко впадала в печаль. Её чувства обитали так близко к поверхности, что в повседневной жизни зависели от малейшего изменения обстоятельств. Она не забыла боль в сердце, которую испытала тем ранним весенним утром, когда появился Росс и неожиданно обвинил её в неверности и вероломстве. Тогда оба они были молоды, серьёзны и очень наивны.

Теперь она повзрослела, теперь она хозяйка этого дома и поместья, супруга сквайра, привычная к своему положению и обязанностям. Привыкла контролировать чувства и прятать под маской разочарование. О, как она изменилась! Не внешне — внешне трудно было что-либо заметить — в конце концов, ей всего лишь двадцать четыре, совсем не много, да и ребёнок всего один. Но внутренние изменения были обширны.

Она спустилась в просторный зал, сейчас освещённый единственным канделябром, прошла по коврам и полированному дубовому полу и вступила в большую гостиную.

Сюда перенесли остальные свечи. У незакрытого шторами окна стоял Фрэнсис, глядя на собственную тень, отброшенную светом на кусты. Верити не было, и Элизабет это обрадовало.

В руке муж держал длинную трубку, которая уже погасла. От запаха табака Элизабет поморщилась. Фрэнсис выглядел опрятно, как и всегда, его светлые волосы сияли над высоким воротом широкополого сюртука из красного бархата. За эти несколько лет он изрядно поправился и оттого казался старше своих лет.

Он не обернулся на стук двери. Элизабет подошла и встала рядом с ним у окна. В неровные стёкла бились три больших мотылька. Теперь она ощутила слабый дух бергамота — напоминание о миссис Тренвит — и мысли быстро вернулись к другим заботам.

— У Джеффри Чарльза жар, — сказала она. — Молюсь и надеюсь, что он не подхватил заразу.

По чуть напрягшимся плечам мужа она поняла, что сказала что-то не то.

— Ты молишься и надеешься добрых четыре дня, а он ничего пока не подхватил. Ты же знаешь, ему вечно то лучше, то хуже.

— Да, но сегодня его стошнило после ужина. Верити не было, и мне пришлось помогать миссис Табб с его одеждой.

— И где бы он подхватил болезнь? Ты не выпускаешь его уже целый месяц.

— Брат Мэри Бартл заразился, а Мэри Бартл в воскресенье ходила домой. Если бы я только знала, ни за что не пустила бы ее обратно!

— Дорогая, мы не можем запретить всем слугам передвигаться, — раздражённо ответил Фрэнсис. — Поскольку мы живём не на необитаемом острове, то придется...

Вошла Верити.

— Хорошие новости, Фрэнсис? — спросила она. — Меня порадовало то, что говорил мистер Тренкром, садясь на лошадь...

Элизабет незаметно прикусила губу.

— Мы будем продолжать работу еще по меньшей мере три месяца, — сказал Фрэнсис. — Нужно добраться до уровня в восемьдесят саженей, но пока что результаты разочаровывают.

Бледное лицо Верити зарделось.

— И слава Богу! Это значит, мы продержимся и после Рождества, а к тому времени ситуация сама по себе улучшится. Не могу даже думать о нескольких сотнях обездоленных.

— Не говоря уже о нас, — бросил Фрэнсис.

— Какая удача для тебя, Фрэнсис! — сказала Верити. — Как ты сумел их убедить?

— Уорлегганы больше не дают ссуд, но согласились на приостановку платежей по процентам. Что касается остального, то мистер Тренкром, как я полагаю, самый богатый из нас благодаря занятию контрабандой, так вот, мистер Тренкром, мистер Саджен и миссис Тренвит разделят остальной риск.

— Великолепно. Разве не так, Элизабет?

— Разумеется. — Элизабет испытывала облегчение, но в ее голосе радость не прозвучала.

Такая невинная радость Верити предвосхитила реакцию Элизабет, и теперь ее восторги будут звучать подозрительно. Она упустила возможность произнести правильные слова в нужное время.

Фрэнсис снова раскурил трубку.

— Джеффри Чарльза стошнило после ужина, и Элизабет опасается, что у него оспа, четырехдневная малярия или летняя лихорадка.

Верити переводила взгляд с одного на другого, сообразив, что между ними что-то произошло.

— Вам нужно было позвать меня. Он потеет? Я дала тетушке Агате порошок доктора Джеймса, она пропотеет, и вскоре простуду как рукой снимет. Возможно, Джеффри Чарльз заразился от нее.

— У него жар, но небольшой, — сказала Элизабет. — Я решила последовать совету доктора Чоука — разжечь камин и завернуть ребенка в одеяло.

— Он не спит?

— Спал, когда я спустилась.

— Тогда не лучше ли оставить его в покое? Вполне может быть, что утром он проснется здоровым.

— Я подумала, что стоит разжечь там камин.

Верити откинула назад волосы.

— Да. Пожалуй, ты права, Элизабет. Пойду скажу миссис Табб.

Она вышла, обрадовавшись появившемуся предлогу.

На минуту в гостиной установилась тишина, а потом Элизабет взяла колпачок и начала тушить свечи.

Фрэнсис собрал кое-какие бумаги и уселся в кресло.

— Ваша встреча была долгой, — сказала Элизабет. — Наверное, многие голосовали за закрытие шахты?

— Только мелкие акционеры, жужжащие назойливые мошки, боящиеся потерять двадцать гиней. Не знал, что у тетушки Тременхир столько отпрысков. Плодятся как кролики, а болтают как обезьяны.

— Нам следовало бы разместить их здесь на ночь, — сказала Элизабет. — Они будут дурно о нас думать, раз мы не уделили им должного внимания.

— Все равно будут, если завтра я стану банкротом. Все до одного позеры и болтуны. А мистер Фартинг, тот проныра с налитыми кровью глазами, муж кузины Эллен, не только не имеет отношения к Полдаркам, но и в Тренвите-то ни разу не был, а всё туда же — имел наглость прочитать мне лекцию о вреде карточной игры. Как будто это поднимет цены на медь!