Продаются щенки

Все зашевелились, заоглядывались ехидно на Георгия: ну, как на этот раз выкрутится ловкий Середа?

Георгий встал.

— Я обманул двух преподавателей, — коротко сказал он, — я приношу публичное извинение. Я виноват. Наказывайте, — и сел.

Группа ахнула.

— Как это наказывайте? — не сразу сообразил Хериков и даже привскочил. — Ты расскажи товарищам комсомольцам и коммунистам, как ты это сделал!

Георгий пожал плечами, снова встал и снова спокойно сказал:

— Я объяснил все, что считаю существенным. Я совершил бесчестный поступок. Наказывайте.

— Нет, как это? Ты докладывай правду. — Хериков суетился, почуяв, что собрание кренится в какую-то мистическую сторону. — Нет, ну-ка ты доложи, доложи! — от досады он почти кричал.

Группа зашумела.

— И на ком это ты женишься, а? — В крике Херикова пробилось сладострастие. — А? На ком это? А? На ком?

Шум усилился, заерзали стулья, задвигались столы.

— Ставь на голосование! — прорвался Шнурко.

— Я предлагаю строгий выговор с занесением! — кричал Хериков. — Я предлагаю ходатайствовать к ректорату на строгий выговор по институту!

О последних словах Георгий догадался по движению губ — они утонули в слитном говоре взбудораженных голосов.

— Разрешите, пожалуйста, мне, — вдруг скромно встал Леонид Борисович.

Гам мгновенно смолк.

— Я предлагаю объявить Середе замечание, — он снял очки, обвел близорукими глазами аудиторию. — Я считаю — ошибся человек, с кем не бывает? Тем более Середа честно… — он поглядел в окно и вдруг задумался о чем-то своем, постукивая по столу очками.

Тишина повисла тем оглушительней, чем быстрее кивала головой Галина Тарасовна. Ей, как всякой женщине, нравились мужественные и гордые поступки.

Георгий выиграл. Георгий снова и снова выиграл.

— Иди сюда! — сразу после собрания отозвал Сашульку в уголок.

Там, схватив за грудки и гуляя желваками, проговорил:

— Если ты, придурок, ляпнешь про это Татьяне…

— Да че ты, че ты?.. — перепугался Сашулька.

Георгий отпустил, пришел в себя… Недоуменно посмотрел на Сашульку, потом хлопнул друга по плечу.

— Ниче-ниче. Не обижайся. Я пошутил. Нервы. Ты понял?

— Да че ты? Ну, понял. Ну ты че, Платоныч? Да я же понимаю… Да она все равно узнает…

Георгий выиграл, но горький осадок остался после раунда, шальная мысль — как легко может погибнуть такое крупное здание, здание, выстроенное им законно по всем правилам взрослой жизни и куда как нешуточное.

Один Коля Попин, член КПСС, посочувствовал:

— Что это ты, как говорится, расстроенный такой? Нужно, чтобы ты, понимаешь-вот, сознательно понял: нельзя же обманывать. Что же это, если все будут обманывать? А? Что же это, как говорится, будет?

— Окочурятся, — мрачно ответил Георгий.

— Ну…

— Цыган тоже коня от овса отучал…

— Какой цыган? Что ты это? — Коля забеспокоился. Он не любил нелегальщины.

— Сдох конь.

— Конь? Ну? Ты на что это, как говорится, намекаешь?

Да, нехорошо было на душе у Георгия.

Кислого привкусу победе прибавлял еще факт: хочешь не хочешь, история получила огласку. Георгий невесело сличил в уме дебет с кредитом и вывел — у себя: выговор за распитие, правда, снятый, и некрасивая история под занавес; у Херикова: чист — раз, член партии — два, производственник — три. Офсайт.

В грустные мысли вторгалось еще памятное торжество, выражение правомочного злорадства в глазах парторга на собрании. Словно наваждение, стоял мгновенный снимок выпуклого лица, вынести его и стереть оказалось трудней остального.

Георгий отложил отъезд.

32

— Саша, — сказал Георгий, — ты любишь женщин?

Они сидели вдвоем у Славика, Сашулька жадно разглядывал девочек.

— А че? — Сашулька с сожалением отвлекся.

— Вон ту хочешь? — Георгий кивнул на одну в колготках с забористым рисунком.

— Да ладно, Платоныч, — обиделся Сашулька, — все шуточки.

— Без шуточек. — Георгий и вправду был серьезен, даже мрачен. — Повезем на мансарду. Захочешь — один, нет — вдвоем.

— Когда, Платоныч? — Сашулька поверил в лицо Георгия, в углы губ накатила слюна.

— Я даром не работаю.

— Ну? Ну че? — Сашулька разгорелся, зашарил глазами по девушке.

Георгий пристально посмотрел на друга:

— Хотя… Ладно, забудь. Ты не сумеешь.

— Ну че, Платоныч, че? — Сашулька придвинулся ближе, влез локтем в блюдце.

— Ты на практику собираешься?

— Ч-чего?

— Ты знаешь, что пришла разнарядка из министерства?

— Ага, ну?

— В Пхеньян — двоих.

— А-а. Н-ну и кого? — Сашулька заранее завистливо втянул губы.

— Ты как думаешь?

— Ну… Ты и Хериков? — все-таки он обожал Георгия.

— Хм… В общем, так. Надо нам сделать ход севрюгой, а, старик? — Георгий деланно оживился. — Надо спереть у Херикова зачетку.

— Ага?

— Что «ага»? Понимаешь? — Георгий глядел на Сашу, как на муху.

— Не-а.

— За потерю зачетки что у нас?

— Вы-вы-в-выговор.

— Выговор перед распределением, а? И мы с тобой вдвоем — ту-у-у, — Георгий показал рукой, — на самолете «Боинг-747», а?

— Ага… А Ш-шнурко? — выговорил Сашулька, справившись с волнением после слова «Боинг».

— Шнурко? Ах, да. Здесь, — Георгий двинул себя пальцем по голове, — все просчитано. Мы ее подкинем Шнурко.

— Кого? — Сашулька страстно поглядел на девушку.

— Зачетку, придурок.

— А-а. Ага.

— Понял? Пусть заодно поцапаются дружки. Решай. Днем зачетка — вечером ландыш, — Георгий кивнул па колготки. — Пойду уложу.

Сашулька по-хозяйски развернулся к девушке, прикидывая, что… хорошо бы и ее того… в Пхеньян.

Георгий прошел к стойке.

— Славик, эту как звать? — кивнул в угол.

— Ту? — Славик протирал тряпкой блестящую панель. — Светик.

— Объява?

— Стольник. Что, сладкого захотел, мерин подорванный? Славик безмерно улыбнулся

— А без хаты?