Продолжение ЖЖизни

Самое отчаянное чувство у меня вызвала одна песня… На небольшой и не основной эстрадной площадке, после салюта и основных торжеств выступали местные самодеятельные ансамбли. Люди уже на это не смотрели, нарядные мамаши с детьми тоже покинули улицы, и с места на место перетекала сильно выпившая человеческая субстанция. И среди всего этого пела девочка, было видно, что долго готовилась, волновалась, продумывала свой сценический образ, много часов ждала выступления… Она пела песню «Ничто на земле не проходит бесследно». Пела несильным и срывающимся голосом, но очень искренне, а вокруг неё было вот это не обращающее ни на что внимания и ничего не слышащее шевеление. Печально, досадно и даже больно смотреть.

Особенно сильно всё то, что я описал, контрастировало с публикой, которая была в театре. И с атмосферой, которая была в театре. Спектакли в украинских городах проходят прекрасно. Видимо, если людям действительно трудно выделить деньги из личного бюджета, чтобы купить совсем не дешёвые билеты, тогда в театральных залах нет случайных людей. Сегодня в Одессе исполню «Дредноуты». Буду играть здесь спектакль третий раз. А билеты почти все раскуплены.

22 июня

Вернулся из Киева в Москву. Закончился длинный тур, превосходно подготовленный украинскими коллегами. Нами совместно осуществлена серьёзная и совсем не простая работа. Последние два спектакля в Киеве подарили радость и даже чувство трамплина: прыгнул и до сих пор лечу. Признаться, волновался выходить на сцену в Киеве с российским флажком. А с другой стороны понимал, что из текста спектакля невозможно, даже если иметь сильное желание, выудить хоть какие-то провокационные или шовинистские подтексты: их там нет.

Осталось сыграть три спектакля, и у меня начнётся лето. Сегодня исполню «+1» в Москве, его в последний раз можно представлять как премьеру. В сентябре это уже будет спектакль прошлого сезона.

…Через два дня после того как я написал то, что вы ЗДЕСЬ читали про Севастополь, до меня стали долетать вести из Крыма. Мне сообщили, что запись в моём ЖЖ произвела серьёзное волнение на Чёрном море. Управление культуры Севастополя собиралось запросить у меня объяснений, а мэр на каком-то заседании гневался и требовал сатисфакции. То, что я написал, вызвало активное обсуждение в самом городе. И что самое приятное – активную поддержку со стороны разумных и любящих свой город людей.

Мне намекнули, будто мэр сказал, чтобы Гришковца никогда больше не было в Севастополе (за достоверность ручаться не могу, сам не слышал). А я-то думал, что времена Гоголя и Салтыкова-Щедрина ушли безвозвратно (улыбка). Удивительно узнать, что власть может так бурно реагировать на вполне скромную путевую заметку заехавшего на пару дней писателя, который при этом высказался не в прессе, не по телевидению, а просто написал о том, что видел, и то, в чём уверен, в своём дневнике. Так и хочется спросить: «Чё так разволновались, господа?»

Я ещё ни разу не сталкивался с тем, чтобы слово не политика, не крупного бизнесмена, но литератора вызвало такую реакцию. Ответственно могу повторить всё, что написано в предыдущем тексте. Особенно тронуло меня в статье в местной прессе, как там защищают певца Евгения Кемеровского (кстати, довольно долго в шутку так называли меня). Конечно, прекрасный певец! Его репертуар, его образ и сильный голос, а также исполнительский дар как нельзя лучше подходят городу великой воинской славы. Конечно, он настоящий лирик и крупный поэт. Он являет собой прекрасный пример для севастопольской молодёжи. В статье сказано, что на моём спектакле в зрительном зале было меньше половины зрителей. Те, кто на этом спектакле был, сами помнят, сколько там было людей. Видимо, мэрия города какую-то часть жителей за людей не считает. Да, не все они были севастопольцы, на спектакле присутствовала, к примеру, почти вся труппа киевского театра имени Ивана Франко, также было много студентов, которым почему-то не близко творчество Евгения Кемеровского. Видимо, его тексты слишком сложны для их восприятия.

В прошлом году, когда был там на гастролях, меня попросили встретиться с молодыми и даже совсем юными спортсменами – воспитанниками севастопольской школы дзюдо. Встречался я с ними в советской постройки, довольно обшарпанном, но чистом и ухоженном спортивном комплексе (не помню, как он называется). Это спортивное сооружение было наполнено детьми до предела, там были детские группы мальчиков и девочек, все боролись, тренировались, родители за этим наблюдали… Мне рассказали, что севастопольская школа очень сильная и известная. Мне очень понравились и тренеры, и обстановка, и дети. А потом я узнал, что городские власти хотят отобрать помещение то ли под торговые ряды, то ли для того, чтобы построить на этом месте что-то торговое. Даже была попытка захвата, но дзюдоисты отстояли свою территорию, то есть выдержали и отбили штурм.

Я очень люблю Севастополь. Полюбил его сразу, как только оказался там впервые в 1991 году. На фоне этого белого города особенно видны пошлость, ложь и прочее. Я написал то, что видел, и то, по поводу чего мне стало обидно и грустно за любимый город. Пошлость и ложь к городу не пристанут, это временное. Я не знаю фактов, не интересовался этим, не влезал в подробности и даже не пытался привести какие-то цифры, но сама суета в мэрии по поводу моего вполне частного высказывания и тон статьи в местной прессе, да и факт её выхода, говорят сами за себя: на воре и шапка горит (улыбка).

А в Севастополь я, как обещал, приеду и сыграю «Как я съел собаку» и «+1».

Севастополь так много перенёс, выдержал – уж такую городскую власть он переживёт и даже о ней не вспомнит. Да здравствует Севастополь!

29 июня

Отыграв последние в этом сезоне спектакли в Москве, прилетел на день в Пермь. Я был в пиджаке цвета хаки, и приятель, который встречал в аэропорту, сказал, что у меня лицо такого же цвета, как пиджак. Он тут же схватил меня и увёз на берег Камы, в Закамск. Там, прямо на набережной, по сути дела среди жилых домов, стоит крошечная деревянная банька. Как она сохранилась, непонятно. В этой бане нет санузла, нет душа, только парная и маленькая комнатка отдыха – очевидно, что здесь никто не пьёт и других утех не устраивает.

Я не любитель бани. Отец большой любитель, а я – нет. У нас в деревне была настоящая сибирская баня, похожая на эту. Отец её содержал в изумительном порядке, она была предметом его гордости. На эту баньку я посмотрел и подумал: «Где же потом умыться, после бани?» – и задал вопрос вслух, а мне ответили, что умыться можно совсем рядом, в роднике. Я категорически отказался от таких экспериментов, тем более что на следующий день мне нужно было играть спектакль. Никто меня особенно не уговаривал. Тем временем собирались мужики – в радостном предвкушении. Видно было, что мужики очень разные, разного статуса, разных занятий, и, видимо, в жизни они даже не особенно дружат.

Опускался светлый, тёплый июньский вечер, только по длине теней можно было понять, что вечереет. Я смотрел на Каму, на Пермь, белевшую за рекой… А над головой было с детства знакомое и родное мне небо. После густого, знойного синего украинского неба наше уральско-сибирское было совсем другим. В него как будто добавили молока и подняли чуть выше, чем над южными просторами. А я за время путешествия по Украине так привык к южному небу… Кама, знакомые с детства запахи томящейся бани, мужицкие разговоры… Я попарился, с удовольствием поболтал с незнакомыми мужиками, а потом плюнул и ополоснулся родниковой водой, холодной до спазмов в лёгких.