Проект рая
Шрифт:
– А вы что читаете? – придвигаясь, спросил Санек. Что-то ему подсказывало, что это – стихи.
Девушка опять подняла глаза. С таким выражением сказать можно было только одно: «Дурак ты, Саня, вот что я тебе должна сообщить».
– Лотреамона, – отвечала толстая девчонка. С интонацией, точно соответствующей взгляду.
– А вслух почитайте, – сказал Санек, облокотившись на витрину поближе к толстой. Он расправился так, чтобы видна была фигура – одним плечом вперед.
– По-французски, – сообщила толстая девчонка. – Вы понимаете по-французски?
«Фуа-муа и селяви лямуро…» – неожиданно
«Фужур-банжур фурбамбо пуркуа» – затрепетав, как завороженная, воскликнула бы будущая Дженнифер.
– О, вы первый мужчина, который знает и так чувствует Лотереомона.
– Всего лишь пролистнул случайно, со скуки, две недели назад, в самолете, – улыбаясь честно и обаятельно, проговорил бы Санек. – Летел тут, такое дело, из Стокгольма.
– Мне так одиноко в этом городе, – воскликнула бы девчонка (вздохнув всей грудью). – Среди монстров, понятия не имеющих даже, что такое Лотереомон. Способных лишь дышать и совокупляться. «Груа-бруа, гыгыгагайс футуро…» – прочла бы она к слову еще из Лотереамона…
«Шато фужеро уно дотруа», – подхватил бы Санек. – Странное совпадение, но и я тоже чего-то одинок сегодня.
– О, я так была бы рада продолжить эту интересную беседу.
– Увы, сегодня я занят. По это самое. Брифинг в холдинге, потом симпозиум в консорциуме. А завтра – в Венецию.
– О, что же делать? Неужели мы никогда не увидимся? – воскликнула бы она.
– Короче, отставить панику. Бизнес-планы, короче, у нас следующие, – тут проговорил бы с умной шпионской улыбкой Санек, – я освобождаюсь в полночь. Ровно. И – к вам. И, короче, ничего банального – чинзано-пармезано, авокадо-мармеладо. Только мы. Свечи. Лотереомон.
– Свеча нетерпеливо будет гореть на окне моего коттеджа в ожидании вас, Александр».
«Толстая, с придурью, явно одинокая, – подумал Санек. – Никуда не денется».
– Девушка, а что вы сегодня делаете после работы? – спросил он у толстой, попросту так и белозубо, как черноморский матрос.
Толстая девчонка довела глазами до конца строчки, запнулась о точку – и подняла на Санька глаза: с некоторым усилием и крепко подняла, как гантели.
Она совсем ничего не сказала. Просто стала смотреть на Санька в упор. Глаза у нее были даже немного красивые.
– Тут такие обстоятельства сложились, – сказал Санек, – что сегодня какой-то день такой. Редко такое бывает, но этим вечером мне, как ни странно – деваться НЕКУДА. Давайте вместе, может, порешаем? – тут Санек улыбнулся мужественно и немного развратно, как американский шпион и одновременно гинеколог.
– А что тут решать? Все предсказуемо. Вечером я приеду домой, поем, лягу. И буду читать, – наконец, сообщила толстая.
«– Вообще-то это означает: пошел ты в жопу, Санек, – подумал Саня. – Не совсем, но процентов на семьдесят. Или наоборот, заигрывает? Дура».
– А что будете читать? – спросил Санек. А что еще у нее спросить-то?
– Наверно, опять Гюисманса. Или опять Мейринка. Эти имена вам что-нибудь говорят?
– Нет, – признался Санек. – А вы все время читаете, что ли? Не скучно?
– Скучно, – кивнула толстая и поэтическая девушка. – Поэтому и читаю.
Они помолчали.
Помолчали так, что Санек услышал, как в глубинах магазина капает вода и ворчит старый холодильник.Толстая, глядя на Санька сравнительно большими своими глазами, продолжила наконец:
– Скажите, а вы в шахматы играете?
«О как, поворот на сто восемьдесят, – весело подумал Санек. – Все было, но такого еще не было. Вот они, читательницы стихов. Толстые-то».
– Можно, – сообщил он. – Любитель, конечно. Но в детстве на турнирах медали получал за это дело.
Санек врал. Он даже не помнил, когда и с кем играл.
– Так я и думала, – сообщила толстая стихотворная девчонка. – И вы – шахматист. Никого вокруг, кроме коней и слонов. Смертельнее всего я ненавижу шахматные фигуры.
«О как» – подумал Санек уже не так весело.
– Конь ходит буквой гэ, – продолжала толстая. – Слон ходит буквой дэ. Какая-нибудь тура – буквой кэ-лэ-мэ-нэ. Все ходят только по предсказуемым маршрутам, говорят одни и те же регулярные слова, с одним и тем же предусмотренным выражением лица. И так будет еще миллион лет.
«Так можно в карты, на раздевание – намного лучше даже, – подумал Санек, – но она не об этом».
– Я не о шахматах, – сказала толстая с книжкой. – Я о жизни. В частности, о сегодняшнем вечере. Знаете, я ведь жду в жизни только одного.
Они опять помолчали.
Толстая продолжала:
– Я жду, когда придет кто-то очень странный, туманный, такой весь ночной – в промокшем черном плаще – хотя на улице пыль и жара. И что он сильным ударом опрокинет шахматную доску.
«Стихов начиталась» – подумал Санек.
– Не в настроении? – спросил он успокаивающе. – Вот и я тоже. День сегодня у меня, короче, какой-то странный, надо признать, короче. Но надо с этим что-то делать, правильно? Может, с зодиаком проблемы? Вот вы кто по гороскопу?
– Мне нужен хотя бы ужас, – определила толстая, упираясь в Санька своими тяжелыми темными глазами. – Это же – немного, правда? Всего лишь ужас. Он не нужен никому, кроме меня. Почему я лишена даже этого? Хотя бы примитивный какой-нибудь. Например, лавкрафтовский, чешуйчатый, рыбный. Нет счастья – это понятно. Этот мир, видимо, для него просто не предназначен. Но для чего-то он должен быть предназначен? Должно же хоть что-нибудь иногда случаться. Вот представляете: вы сейчас выходите из магазина – и вдруг черный вихрь, и мучительный железный вой, и таинственный плач. И раскрываются Лунные Врата Ужаса. Ведь должно же хоть иногда быть что-то такое, как вы считаете?
– Ну, я так считаю, что от этого всего лучше бы все-таки подальше, – сказал Санек. – Рановато нам с вами еще. Надо же немного пожить молодой жизнью. Так?
– Спасибо, все ясно, – сказала толстая девчонка, – еще что-нибудь будете смотреть? Только атлас?
Она обернулась и гаркнула:
– Валь, ты что там умерла? Тут покупатель!
– Я что-то раздумал сегодня в Татарстан ехать, – поспешно сказал Санек. – Завтра забегу, отложите мне, ладно?
Санек подсчитал, сколько еще остаются в друзьях. Леха Филин пропал, Санек Ерема упал. Еще – четверо. Санек, еще Санек, потом Диман и другой Диман. Но найти их, кстати, было затруднительно.