Профессионал. Мальчики из Бразилии. Несколько хороших парней

На несколько секунд наступило молчание.

— Худой, ростом мне примерно по подбородок, голубые глаза, темно-каштановые волосы, острый нос. Бледный. А что случилось?

Палец Либермана лежал на квадратной кнопке номеронабирателя. Круглая смотрелась бы лучше, подумал он. В острых углах есть какая-то бессмыслица.

— Герр Либерман?

— Нет, наши поиски были не впустую, — сказал он. — Я нашел связующее звено.

— Господи! В чем же оно?

Набрав в грудь воздуха, он медленно выпустил его.

— У всех них один и дот же сын.

— Один и тот же… что?

— Сын! Один и тот же сын! Точно такой же мальчишка! Я видел его здесь и в Гладбеке; вы видели его там. Кроме того, он в Гетеборге, в Швеции, и в Брамминге, в Дании. Точно тот же самый мальчишка! Он или играет на каком-то музыкальном инструменте, или рисует. Его матери неизменно сорок один — сорок два года. Пять разных матерей и вроде пять разных сыновей, но во всех этих местах один и тот же сын.

— Я… я не понимаю.

— Как и я! Но это звено хоть что-то объясняет, так? И оно полно сумасшествия не больше, чем то, с чего мы начали! Пять мальчйшек, один к одному!

— Герр Либерман… я предполагаю, что як может быть и шесть. Фрау Раушенберг во Фрейбурге тоже сорок один или сорок два года. И у нее сынишка. Я не видел его и не спрашивал о возрасте — мне в голову не пришло, что это может оказаться важным — но она как-то упомянула, что, может быть, он тоже будет учиться в Гейдельберге, но изучать ие право, а журналистику.

— Шесть, — сказал Либерман.

Между ними возникло напряженное молчание, которое все длилось.

— Из девяноста четырех?

— Шесть — это уже невозможно, — сказал Либерман. — Так почему бы и нет? Но если бы даже то и было возможно, чего быть не может, с какой стати они решили убивать их отцов? Честно говоря, мне бы хотелось сегодня пойти спать и проснуться в Вене в тот вечер, когда все еще не началось. Вам известно, что было основным интересом Менгеле в Освенциме? Близнецы. Он убил тысячи их, «изучая», каким образом можно создать первостатейного арийца. Можете ли вы сделать мне одолжение?

— Конечно.

— Поезжайте еще раз во Фрейбург и гляньте там на мальчика: убедитесь, что он точно такой же, как в Триттау. А потом скажете мне, окончательно ли я рехнулся или нет.

— Сегодня же отправляюсь. Куда мне звонить вам?

— Я сам вам позвоню. Спокойной ночи, Клаус.

— С добрым утром. То есть спокойной ночи.

Либерман положил трубку.

— Мистер Либерман? — из дверей ему улыбалась Долли Лейбовитц. — Не хотите ли посмотреть новости вместе с нами? И чего-нибудь вкусненького? Пирожное или фруктов?

Молоко у Ханны высохло, и Дана плакала, так что было понятно, отчего Ханна вне себя. Ей можно было посочувствовать. Но какой был смысл в том, чтобы менять имя Даны? Ханна продолжала настаивать.

— И не спорь со мной, — сказала она. — Отныне мы будем называть ее Фридой. Прекрасное имя для ребенка, и у меня снова появится молоко.

— Это не имеет никакого смысла, Ханна, — терпеливо сказал он, пробираясь рядом с ней по снегу. — Одно не имеет ничего общего с другим.

— Ее имя Фрида, — сказала Ханна. — Мы поменяем его в законном порядке.

В снегу у нее под ногами открылся глубокий провал и она соскользнула в него с плачущей Даной на руках. О, Господи! Перед глазами у него плыла нетронутая белизна снега, и он лежал в темноте на своей кровати, вытянувшись на спине. Уорчестер. Лейбовитцы. Шесть мальчиков. Дана выросла. Ханна умерла.

Ну и сон. Откуда он к нему явился? И к тому же Фрида! И Ханна с Даной, падающие в провал…

Он полежал еще с минуту, отгоняя от себя ужасные видения, а потом поднялся — сквозь щели жалюзи пробивался слабый свет наступающего дня — и пошел в ванную.

Хотя ночью он не просыпался и спал крепко. Если только не считать этого сна.

Вернувшись в спальню, он взял с ночного столика часы, поднес их к свету и, прищурившись, воззрился на циферблат. Двадцать минут седьмого.

Теплая постель снова приняла его, он закутался в одеяло и, бодрствуя, погрузился в раздумья.

Шесть идентичных мальчиков… нет, шесть очень похожих мальчиков, может, и идентичных — живут в шести различных местах, с шестью разными матерями одного и того же возраста, у всех шестерых совершенно разные отцы, погибшие насильственной смертью практически в одном и том же возрасте и у всех них был сходный род занятий. При всей невероятности таких совпадений, они были реальностью, подлинными фактами. В этой невозможной ситуации предстояло разобраться и понять ее.

Лежа в тепле и покое, он дал простор мыслям. Мальчики. Матери. Груди Ханны. Молоко.

Прекрасное имя для ребенка…

Все стало как-то совмещаться.

По крайней мере, кое-что.

Так можно было объяснить-грейпфрутовый сок и ту торопливость, с которой она выставила его. И то, как она поспешила отправить мальчишку из кухни. Она быстро спохватилась, сделав вид, что дело в босых ногах и отсутствии халата.

Он продолжал лежать, надеясь, что к нему придет озарение и он поймет все остальное. Хотя бы самое главное — роль Менгеле. Но ничего не получалось.

Спокойно, шаг за шагом…

Встав, он умылся и побрился, привел в порядок усы и причесался; приняв пилюли, почистил зубы и поставил на место вставную челюсть.

В двадцать минут восьмого он появился на кухне. Там уже хлопотала горничная Френсис, а Берт Лейбовитц в рубашке с короткими рукавами, читая, сидел у стола и завтракал. Пожелав ему доброго утра, Либерман сел по другую сторону стола и сказал:

— Я должен возвращаться в Бостон раньше, чем предполагал. Могу ли я отправиться вместе с вами?

— Конечно, — сказал Лейбовитц. — Сообщите, как только будете готовы.

— Отлично. Я только должен сделать один телефонный звонок. В Леннокс.

— Могу ручаться, кто-то сообщил вам, как Долли водит машину.

— Нет, просто кое-что произошло.

— Вам доставит удовольствие поездка со мной.

Через пятнадцать минут ему дозвониться из библиотеки дозвонится до миссис Карри.

— Алло?

— Доброе утро, вас снова беспокоит Яков Либерман. Надеюсь, что я вас не разбудил.