Профессиональный свидетель

Хрясь… И решетка уже болтается под окном. Шуму было немного, но народ в камере недовольно заворочался.

Локтев просунул в проем винтовку, а за ней голову.

— Симонов, на выход, — скомандовал полушепотом.

— Мужик!.. — так же полушепотом начал кто-то.

— Молчать, — оборвал Локтев. — Кто другой дернется, пристрелю.

Борис поспешно вскарабкался на высокий подоконник. Локтев подал ему связанное из кожаных ремней некое подобие альпинистской «каретки», пристегнул карабином к веревке и помог выбраться из окна. Народ в камере, открыв рты, во все глаза пялился на эту «спецоперацию».

— Братан, меня вытащи, а? — тихо попросил осипший голос из глубины камеры. — Отблагодарю…

Локтев прилепил к проему жестяную коробку, внутри которой что-то помигивало и потрескивало, и веско пояснил:

— Си-4 плюс сенсор, реагирующий на движение. Выключится через десять минут. До того пошевелитесь — разнесет все вдребезги…

В камере, кажется, перестали не то что шевелиться — дышать. Локтев оттолкнулся ногами от стены и, не оглядываясь, полез вверх.

Борис на крыше дергался от нетерпения:

— Теперь-то что? Как птички через забор?

— Как вагонетки, — буркнул Локтев.

Он зарядил гарпун вторым крюком, привязанным ко второй бухте веревки, и выстрелил в толстый тополь метрах в пяти от забора. Дерево возмущенно зашелестело, но крюк намертво вгрызся в ствол в метре от его вершины. Второй конец веревки Локтев привязал повыше к трубе, получилась вполне приличная «тарзанка» где-то градусов под тридцать, аккуратно обходящая проволоку над забором и край крыши. Он пристегнул к веревке карабин Бориса:

— Держись руками и ногами. Когда над проволокой пойдешь, задницу подними, а то штаны испортишь.

Борис опасливо покосился вниз:

— А эта хреновина на окне? Не рванет?

— Там две батарейки, лампочка и ночная бабочка. — Локтев подтолкнул его в спину, и Борис быстро заскользил вниз, к свободе. Локтев напялил рюкзак и, убедившись, что Борис уже добрался и даже спустился с дерева, последовал за ним.

Сирена во дворе СИЗО взревела, когда они были уже в кабине мусоровоза. Десять минут истекло, и кто-то, видимо, решился все-таки настучать охране.

Или попробовал тоже смотаться, да не повезло. Нет, маловероятно…

Борис начал сумбурно и невразумительно благодарить, но Локтев только отмахнулся. Теперь бы побыстрее к Окунько, пока милиция не оцепила район. Они медленно, чтобы не привлекать внимания, покатили по пустынным ночным улицам.

Но во дворе вулканолога, прямо у его подъезда, торчала патрульная машина.

— Черт! Попались! — Борис вжался в сиденье.

Разворачиваться и удирать было глупо — догонят и перегонят.

— Выходи и шагай к контейнерам, — скомандовал Локтев.

— Что?!

— К контейнерам шагай! — Локтев бросил ему огромные брезентовые рукавицы. — Ты мусорщик, понял?

Борис, спотыкаясь, попрыгал к мусорным бакам, которые были забиты доверху и еще по пояс завалены мусором вокруг. Локтев, не выключая фар, которые слепили пассажиров милицейского «жигуленка», стал сдавать задом — если загородить выезд из двора, возможно, получится удрать пешком.

Но милиционер уже вылез из машины и шел к Борису.

— Что, кончили наконец бастовать? — позевывая, поинтересовался он.

— Угу, — Борис усиленно отворачивал лицо, делая вид, что соображает, как разгрести кучу мусора.

— Давно пора, — одобрительно крякнул мент. — Весь город дерьмом завален. Только тут вы без бульдозера не разберетесь. Это я вам говорю.

— За бульдозером! — возбужденно заорал Борис и замахал Локтеву руками. — Разворачивайся! Вызываем бульдозер!

Повторять Локтеву не требовалось. Он вырулил со двора, а Борис уже на ходу запрыгнул на подножку.

Оставался запасной вариант укрытия, которым Локтев без крайней нужды пользоваться не хотел — слишком уж нагло. Но сейчас ничего другого не оставалось. Дворами и переулками они вернулись практически к месту старта, то есть к забору СИЗО. Прямо за забором располагалась котельная, обслуживавшая СИЗО и пару соседних кварталов. На лето ее закрыли на капремонт, но денег, как всегда, хватило только на то, чтобы замазать окна мелом и пальцем написать по мелу об этом самом ремонте. Дальше все застопорилось, и котельная стояла пустая и заброшенная, даже сторож не появлялся — зарплату ему платили только во время отопительного сезона.

Локтев еще накануне нашел окно, которое легко открыл снаружи отверткой, и теперь, бросив мусоровоз в квартале от СИЗО, они чуть ли не ползком добрались до этого окна и ввалились внутрь.

Борис просто падал от усталости и нервного истощения. Локтев уложил его спать в подсобке, а сам, пока не рассвело, отправился обратно, разведать обстановку. И еще, конечно, хотелось обобщить Анастасии, что ее ненаглядный уже на свободе. Или лучше не торопиться пока?

4

— Я пошла гулять с собакой! — крикнула Татьяна из коридора. На кухне Анастасия жарила себе картошку.

Она появилась в поварском фартуке, зажав в руке деревянную ложку.

— Я с ним ночью выходила, — Анастасия кивнула на Мики, престарелого пуделя, который когда-то, возможно, был красивым жизнерадостным игруном, но сейчас, в свои одиннадцать лет, заметно облез, поскучнел и растолстел. Пудель вообще-то был псом родителей Татьяны, которые накануне отправились в соседнюю область, погостить к родственникам. Но в Сибири отправиться в соседнюю область — это, понятное дело, за тридевять земель.

— У него опять понос, — объяснила Татьяна, надевая на пса ошейник.

— О господи! — с чувством сказала Анастасия и ушла в кухню.

Картошка подгорала. Она быстро помешала, посолила и села на табуретку.

Вообще-то Таня — женщина неплохая. Жаль, что в этой истории они по разные стороны баррикад. Настя, пожалуй, была бы не против заиметь себе такую мачеху… Ну вот, опять! Что об этом думать, если отец все равно отказывается на женщин смотреть? Не хочет — и не надо. Хотя лично ей кажется, что Таня ему нравится. Разумеется, папуля и виду не подаст, но ее не проведешь. А занятно было бы устроить их личную жизнь! Тем более что у Татьяны, такой привлекательной женщины, как ни странно, кажется, никого нет. Анастасия жила у нее уже несколько дней, и все это время ее хозяйка то ездила по делам на своем белом «ниссане», то говорила по телефону (или по двум сразу), иногда немного ела и очень мало спала. И никакой личной жизни.