Профессор по вызову

Я вдруг вспомнила, как он предлагал мне сыграть на раздевание, где собирался получить удовольствие и в случае, если выиграет, и в случае, если проиграет. А я ведь тогда поставила свои условия и получила то, что хотела… Ну, почти получила — если бы сама не отвлеклась и не залезла на него, как полная дура!

Как он сказал? Сегодня он умнее, чем вчера? Ну что ж… сегодня и я умнее. И за вашу репутацию, профессор, я захочу… не только, чтобы вы меня оставили в покое. Точнее, даже захочу, что не оставляли.

Внезапно у меня появился гораздо более весомый стимул разговорить Багинского. Теперь имело смысл записать как можно больше — чтобы он уж точно испугался и даже и не думал сомневаться, что если я обнародую запись, ему будет очень плохо.

Перестав мяться, я сделала последний шаг к кровати, нагнулась, якобы снимая туфли… и незаметно, одним плавным движением, вытащила из декольте жучок и приклеила его к ножке кровати — правда не с внутренней стороны, а с внешней. Не дотянулась до внутренней.

Но это уже было неважно, потому что на ближайшие полчаса я постараюсь сделать так, чтобы он вообще забыл о том, что у этой кровати есть ножки.

— Вы хотите, чтобы я сделала вам минет, профессор Багинский… — промурлыкала я, склоняясь над его пахом и позволяя волосам упасть на его крепкий живот.

Ну же, давай… отзовись, скажи, что это ты и есть Багинский, умоляла его про себя. Сделай так, чтобы запись выглядела чистой, без склеек.

Но он словно нарочно молчал, пожирая меня прищуренным, до дрожи обжигающим взглядом.

Сжав челюсть так, словно ее свело судорогой, он поднес к губам пакетик с презервативом, также молча, зубами порвал его и протянул мне, одновременно загребая пальцами прядь моих волос на затылке…

Глава 18

Она никогда раньше не делала этого — Багинский понял это сразу же, как только девушка вытащила презерватив из пакетика и уставилась на него озадаченным взглядом, крутя его в пальцах.

Не так! — хотел было выкрикнуть, когда она принялась раскручивать его раньше, чем даже выпустила его член из боксеров. Но в эту секунду Птичкина как нарочно оперлась о его живот второй рукой, и одно это прикосновение превратило его в безголосое, бесхребетное создание, вся суть которого сосредоточилась в одном единственном месте — том, на которое сейчас будут пробовать натягивать полностью раскрученную резинку.

Понимание того, что Птичкина ртом уже ничего не сделает, вызывало раздражение, однако изумление и восторг от того, что до него она явно никому ничего не надевала, был сильнее.

Но как?! Как так оказалось, что прожженная шлюха не умеет обращаться с презервативом — элементарным средством безопасности при сексе!

Ответа на этот вопрос пока не было, и Максим Георгиевич решил отложить размышления об этом на потом. Тем более, что размышлять, когда на тебе сидит сисястая красавица из твоих мокрых снов и готовится к тому, чтобы взять твой вздыбленный член в свои мягкие ладошки — не так-то и просто.

И он решил не размышлять. Ни о чем не думать и ничего не говорить — просто смотреть на нее и морально готовиться к моменту, когда она растянет презерватив и будет старательно раскатывать его вниз по оголенной плоти.

Нельзя, чтобы Птичкина поняла, насколько он плывет от каждого ее прикосновения. В частности, нельзя громко охать и стонать, нельзя бормотать нежности и конечно же, нужно постараться не кончить сразу же, как только она коснется его в самом чувствительном месте. Такого позора его потрепанное эго точно не перенесет.

Зря не сбросил напряжение в душе — с тоской подумал Багинский, наблюдая за тем, как сидящая на нем Птичкина, краснея и стараясь на него не смотреть, цепляет его боксеры пальцами и оголяет основание члена. Опасность кончить ей в рот раньше времени сменилась гораздо более серьезной опасностью — кончить себе в штаны еще до того, как она до него дотронется.

Спокойно, Макс, спокойно…

Багинский закрыл глаза и представил себе, что на нем сидит не Птичкина, а… ну, допустим, Зизи из вчерашнего бара! Не то, чтобы он хорошо помнил Зизи — в глазах уже тогда порядочно двоилось — но смог приблизительно восстановить в памяти общий образ путаны и дополнить его деталями из собственного воображения. Отекшее от алкоголя лицо в морщинах, замаскированных килограммом тональника, обвисшие груди, подпертые снизу крепким лифом, завитые крашенные локоны, скрывающие седину…

Отлично! Багинский с облегчением выдохнул и открыл глаза. Теперь можно трогать его, он выиграл себе еще пару минут…

Но ничего не помогло. Ничего не спасло его, потому что эта зараза Птичкина не стала его «трогать». Она сделала нечто куда более драматичное и уж совсем, совсем неожиданное.

В явном раздражении отбросив в сторону презерватив, с которым так и не смогла справиться, девушка вдруг склонилась к самому его паху, резким движением дернула джинсы вниз, туда же отправила боксеры… и быстро, словно боялась, что передумает, поймала высвободившийся наружу вздыбленный орган губами.

Вот прямо так, без предупреждения (на голую!) схватила его своим мягким и влажным ртом, сразу же втянув всю головку внутрь и прижав ее к языку самым чувствительным местом — точно под уздечкой.

Багинский не смог сдержать крик. Шок от острого, почти невыносимого удовольствия прошил всё его тело, белой молнией опалил нервы и ударил в мозг, ослепив и оглушив его одновременно, лишив разума и возможности хоть как-то сопротивляться…

Какая к черту Зизи… Появись сейчас дьявол из вот этого вот камина, он никак не отреагировал бы, разве что схватил Птичкину за голову, вжимая ее в себя, вдалбливаясь в ее рот как можно сильнее и быстрее, чтобы успеть кончить до того, как его затянет в преисподнюю… или хоть на пару секунд продлить это блаженство.

По возмущенным звукам снизу Багинский вдруг понял, что делает именно это — сжимает волосы девушки в своих пальцах, мощно пихаясь вверх бедрами и раз за разом погружаясь в этот мокрый и горячий рай, ныряя в него всё глубже, преодолевая сопротивление неопытного девичьего языка, цепляясь за ее зубы и плюя на опасность быть укушенным…

Он не сразу понял, что кончает ей в горло, что блаженство давно перебросило его за край — настолько всё слилось в ощущениях, настолько близко было первое погружение в нее к оргазму. Если бы это было возможно, он бы подумал, что кончал всё время, пока она держала его во рту — с самой первой секунды. Но так не могло быть — оргазм не может длиться ТАК ДОЛГО! Или может? Ему было плевать — лишь бы это не кончалось, лишь бы подольше тонуть в ней, захлебываясь стонами и содрогаясь в спазмах наслаждения, неуправляемого и настолько сильного, что почти мучительного.

И только когда всё утихло, только когда он смог выдавить из себя последнюю сладкую судорогу, его пальцы расцепились, отпуская голову Птичкиной и ее саму на волю. Молча, с абсолютно красным лицом, она шарахнулась от него, как ошпаренная, кубарем скатилась с кровати и помчалась в ванну. Не в состоянии двинуть и пальцем, Багинский слушал, как она отплевывается, тихо ругается матом и пьет из-под крана воду, стараясь смыть изо рта вкус его спермы.

По идее надо было бы обидеться на нее, но у него не было на это никаких сил — ни моральных, ни физических. Извиняться за собственное поведение тоже не хотелось. Хотелось другого.