Профессорская дочка

Растерянность, оскорбление, унижение, обида – все это просто слова, а на самом деле как будто меня вывернули наизнанку…

Да что там говорить! Представьте себе, что человек приходит к ВАМ и вы делаете ему омлет, кормите его Адиными фрикадельками, а он… Стоп! На самом деле он приходит не к вам, а к персонажу!

Он разговаривает, пьет кофе на кухне, дружит… Стоп! Это вы дружили, а он изучал вас, как жука на булавке… Разговаривает, пьет с вами кофе на кухне – это он вас ИЗУЧАЕТ?

Смотрел фотографии, там мама, папа, я маленькая, наши друзья… запоминал?

Смотрел папины книги, патенты на изобретения… записывал?

Я… это самое большое оскорбление, которое один человек может нанести другому – я, я сама, Маша, была ему неинтересна!..

Он мной воспользовался… Два раза – сначала написал эту свою детективную линию с мышами, а потом еще и это!

Это – подлость. Вот. Нельзя использовать людей. Подглядывать, подслушивать чужую жизнь. Ведь он же мог прямо сказать: «Маша, я пишу роман, мне нужна семья – покажите фотографии, книги…» Я бы показала.

– Ну Вадим, ну молодец… – одобрительно сказала Ада, – не теряется! Пришел и сразу списал с тебя сериал, теперь роман с тебя пишет… Молодец! Сразу видно – человек бизнеса, телемагнит.

А он хитро, подло, исподтишка. А я же живая.

Не могу поверить… Неужели… он за мной записывал? Хочется сжаться от унижения, чтобы никто меня не видел, и Ада тоже, и одновременно броситься на него, царапаться, кусаться!

– Что-то я плоховато видеть стала, – печально сказала Ада и отдала мне очки, – старею, что ли? Машк, а Машк! Вот ты мне скажи правду. Я на сколько выгляжу?

Я никогда еще не видела Аду такой серьезной и грустной, кроме одного раза, когда у нее сорвалась сделка прямо у нотариуса, потому что в квартире на первом этаже случился форс-мажор в виде наводнения. Она даже не могла сердиться и ругаться, а только удивленно повторяла «как это форс-мажор?..». И сейчас она выглядела такой беспомощной, как будто вдруг поняла, что ее возраст-это обстоятельства непреодолимой силы, форс-мажор.

– На сколько? А на… пятьдесят? – спросила я.

Ада опустила глаза, и мне стало стыдно.

– На сорок?

Ада отвернулась, что делать?!

– Вы женщина бальзаковского возраста, – быстро сказала я. – Это значит, вы молодая и в то же время зрелая, а сколько вам лет, вообще понять невозможно. Может, тридцать, а может, еще сколько-нибудь.

Я хорошо помню этот роман Бальзака, после которого появилось выражение «женщина бальзаковского возраста». На самом деле роман называется «Тридцатилетняя женщина». Хорошо, что сейчас можно быть бальзаковской женщиной до ста лет.

Сейчас вообще все люди чувствуют себя моложе. Я, например, сейчас чувствую себя как будто мне пять лет, и я Манечка Суворова-Гинзбург, и меня обидели на улице – крикнули мне «жидовка!». Я тогда поняла, что это плохое, но не поняла, почему это плохое. Я…

Думаю, мне повезло, потому что это была самая большая обида в моей жизни. А страшнее меня никто не обижал, вот только Вадим, и все…

И что мне теперь делать?

Думаю, надо жить.

Не помню, какой день, все равно. Сексуальные меньшинства на моей кухне

Сегодня у меня в гостях Алиса.

– Мымрик, ты совсем не изменилась!

А мне кажется, что я даже стала меньше ростом, как будто пригнулась от унижения, что я персонаж.

– Мымрик, я заскочила на минутку! Мымр, у меня стресс! Прямо на глазах чуть машину не забрали! – сказала Алиса. – Рядом с тобой, в переулке, представляешь?! Я выхожу, а они ее погружают на эвакуатор!

Когда машину на глазах владельца погружают на эвакуатор – это неприятно. Я не видела Алису с окончания института… и сразу стресс, сразу эвакуатор… Приятно с ней повидаться после стольких лет – может быть, я смогу какое-то время не думать, что я персонаж. Персонаж романа Вадима… как, черт возьми, его фамилия?!

– А я ему говорю: «Не нужно меня эвакуатором» – и даю ему деньги, – усаживаясь на кухне, сказала Алиса. – Ой, а у тебя все по-прежнему… а гаишник отталкивает мою руку и говорит: «Нет-нет, что вы». Ой, а я помню эту чашку, такая синенькая… И тут у меня случился еще один стресс. Неужели, думаю, не берет? Как это неприятно! А гаишник интимно наклонился ко мне и говорит томным голосом: «Милая… в документы положите». Ну, думаю, слава богу, все в порядке, по-прежнему берет! Давай чай, кофе я не пью из принципа. Только быстро, я на минутку!

Алиса придирчиво оглядела кухню:

– Вообще ничего не изменилось. Это ты из принципа?

Да нет, просто ничего не изменилось… Неужели Вадим так про меня написал – нищая профессорская дочка?

– Замуж не вышла?

Я покачала головой… Персонажи выходят замуж только за персонажей. Интересно, Вадим собирался выдать меня замуж ил и я навсегда должна остаться старой девой?

– Из принципа? – с надеждой спросила Алиса.

Я опять покачала головой – просто не вышла, и все… Ах да, я же красавица – так что, может, и выйду за друга юности олигарха.

– Ты, Машка, всегда была беспринципная… Омлет сделаешь?

Это правда, я беспринципная, а вот Алиса всегда была человеком идеи. Например, у нее на первом курсе были длинные ногти, и она утверждала, что интеллигентные люди принципиально не стригут ногти. А на пятом – короткие, потому что, наоборот, из принципа стригут.

Алиса пожаловалась, что у нее сегодня сплошные стрессы, поэтому хорошо, что я тут, на прежнем месте. Это как-то успокаивает.

Первый стресс был с утра.

– Пришла устраиваться на работу к одному известному предпринимателю, – сказала Алиса. – Вхожу к нему в офис, представляешь?

Я кивнула.

– Нет, Машка, ты не представляешь! – Алиса сделала большие глаза.

Алиса вошла в офис. Это был большой зал, по обеим сторонам которого стояли компьютерные столы с красивыми компьютерами последнего образца. А посреди офиса была… кровать с балдахином. А в кровати находился сам предприниматель, в пиджаке и при галстуке. Кровать с балдахином стояла в офисе не в смысле посягательств на Алису, а просто такой у этого предпринимателя офис. Он всегда работает в кровати под балдахином.