Профессорятник

Были среди студенток три ярко выделявшиеся, по своему красивые девушки — пуштунки Заргуна, Наджиба, и узбечка Зухра, при этом первая из них, как оказалось, была таинственной невестой моего афганского коллеги-географа — Абдулсамада. Несмотря на свой социальный статус преподавателя, последний, оставался, по сути, «голодранцем» в сравнении с хорошо обеспеченной семьей своей невесты, и деньжат на калым у него явно не хватало. Нашу с Гарри инициативу от чистого сердца «скинуться» на калым родителям Заргуны он не одобрил, может быть, полагая, что мы вдруг станем претендовать на свою «долю». Но, напрасно, таких мыслей у нас не было и в помине. Абдулсамад успел побывать на годичной стажировке в Одесском университете и уже имел некоторое представление об образе жизни советских людей. Нам он, дико стесняясь, рассказывал о том, что ему приходилось бывать на одесском пляже в Аркадии, и даже лежать рядом с девушками в купальниках, и это был, по-видимому, незабываемый эпизод в его жизни.

Именно этот эпизод был бессовестно нами использован для «шантажа» молодожена в том смысле, что мы обязательно расскажем невесте, как он практически обнаженным валялся с советскими девушками. Надо было видеть, как переживал Абдулсамад — воздымал руки вверх, прижимал их к груди, умоляя нас, ради аллаха, не посвящать Заргуну в этот непонятный и непостижимый для нее «грех», опасаясь, как бы из-за этого не расстроился его брак с состоятельной невестой. Наш бесстыжий «шантаж» прекратился лишь после того, как он доставил нам с Гарри пол-литра невыносимо смердевшей афганской водки, при этом мы вынудили его (как некогда царь Иван Васильевич в известном фильме) снять пробу первым.

Что же касается Наджибы, то она, будучи одним из лидеров молодежного крыла НДПА (Народно-Демократической Партии Афганистана), отличалась повышенной публичностью. Она пыталась улучить любой момент для общения с советскими преподавателями, и некоторые из нас стали откровенно ее побаиваться как из-за ее политической платформы (не разделявшейся многими афганцами) и близостью к самому Наджибулле, так и по причине «легкого пренебрежения» нормами шариата по части женского этикета.

Но настоящей «головной болью» для нас с Гарри стали, чуть ли не ежедневные ее моционы по периметру наших домов. Это было нечто интригующее для нас обоих. По лестному для автора мнению моего друга Гарри, Наджиба «пасла» как бы меня, хотя я считал, что все обстоит наоборот — «мишенью» был он. В любом случае, мы с Гарри были наслышаны о том, что пуштуны «врожденно» — лучшие снайпера в мире, благодаря хладнокровию, выдержке и, конечно же, зрению, и знакомиться с родней Наджибы по мужской линии в наши планы никак не входило. (Кто-то из коллег тогда удачно сострил, что роман с местной девушкой возможен лишь в том случае, если советский самолет стоит «наизготове» на взлетной полосе и «пропеллер» уже вертится). Короче, некоторое время «альфа-самцам» пришлось позорно прятаться от повышенного внимания очаровательной пуштунки.

Узбечка Зухра проявила себя в существе наиболее прилежной студентки. Правда, ее вопросы и просьбы к преподавателю производили странное впечатление, свидетельствовавшие об отсутствии у нее не только среднего, но начального образования. Но эта сюжетная линия несколько выходит за рамки этой байки.

А вот кто сумел «отличиться» на любовном фронте, избежав знакомства с «лучшими снайперами в мире» и сохранив при этом «символы» Фаберже — так это молодой донжуан из французского посольства. Он сумел таки каким-то непостижимым образом «охмурить» дочь нашего шофера Нурали и предусмотрительно «смыться» в Париж, оставив в девичьем «подоле» очаровательное дитя. Оно бы и ничего, да только по российским, а не по тамошним меркам.

Отечественным легкомысленным прелюбодеям не мешало бы помнить в этой связи о том, что во многих мусульманских странах, лица (не только женщины, но и мужчины !), виновные в прелюбодеянии, в зависимости от обстоятельств должны подвергаться в лучшем случае — порке или тюремному заключению, в худшем — «побиванию» камнями», притом, обязательно до смерти. В тех регионах Афганистана, где хозяйничают талибы последний вариант (забивание камнями) действовал всегда, а во время режима талибов (свергнутого в результате операции НАТО в 2001 г.) был распространен по всей территории страны. Но, самое ужасное состоит в том, что часть законодателей нынешнего (!) правящего режима настойчиво стремятся вернуть в уголовный кодекс именно побивание камнями.

...Однажды, у заехавшего за нами сильно расстроенного Нурали мы заметили скатившуюся по щеке слезу. Тут же «прижатый к стенке», он поведал нам страшную историю. Оказывается его любимая дочь, не вынеся «мирского позора» в связи с рождением внебрачного ребенка от француза-донжуана, решила проститься с жизнью (проглотив 50 таблеток, кажется, димедрола). Ее не просто порицали соседи и знакомые — она вообще не могла выйти за пределы своего дувала, поскольку в нее со многих сторон летели камни, не говоря уже об уничижительных проклятиях. Но, самое непостижимое в этом деле, состояло в том, что плачущий отец явно уже согласился с выбранным уделом дочери, поскольку тоже устал от давления извне и отчаялся решить эту проблему по человечески.

Наша с Гарри реакция в этой связи была естественной: Нурали сразу же был предъявлен ультиматум: либо он немедленно доставляет свою дочь в советский госпиталь, либо будет наказан нашим презрением, и мы впредь откажемся от его услуг. В итоге, дочь была спасена, однако ее здоровье после этого резко ухудшилось, и после завершения нашей «восточной кампании» ее судьба осталась неизвестной.

(Заметим: для назначения наказания определяющим «обстоятельством» является социальный статус прелюбодеев. Забрасывание камнями обычно грозит семейным из них, а не семейным — лишь удары плетью. Так, может быть, дочери Нурали надо было согласиться на плеть?).

Р. S. (Когда эта байка уже была набрана на компьютере, пришла «жизнерадостная» новость из Афганистана о «смягчении» наказаний, обязанная одному из членов кабульского верховного уда. Она сводится к тому, что хотя новые власти и не собираются упразднять публичные казни, забрасывания камнями и ампутации конечностей, зато для обвиненных в супружеской измене теперь будут выбираться лишь самые маленькие камни, а тела казненных будут выставляться на всеобщее обозрение всего лишь на каких-то 15 минут, вместо четырех дней. Вот такая «либерализация» наказаний).

64. ОБ ОДНОМ СОВЕТСКОМ «ИДИОТЕ» С ЗАОБЛАЧНОЙ ЗАРПЛАТОЙ $5000

Известны забавные метафоры о жизнеспособности государственных механизмов за кордоном и в СССР, принадлежащие известному диссиденту Андрею Синявскому (он же Абрам Терц). Жизнь на Западе, по его мнению, очень хрупка: кризисы, частые смены правительства, забастовки, демонстрации, но все это не разрушает государственные структуры, напоминавшие ему «пчелиные соты». А вот российская структура, по Синявскому, — не соты, а «грубо сплетенный мешок», и не важно, чем он наполнен (золотом, песком или дерьмом) — при швырянии он все равно не рвется.

Вначале отдадим должное метафоричности уникального диссидента, а заодно и его политической принципиальности (Синявский рассорился не только с советской властью, но и первой волной российской эмиграции). Что же касается жизнеспособности «совдеповского» механизма, то многие его свойства вызывают сегодня ностальгические воспоминания.

«Мешок» — не «мешок», а «дикой кратности» в заработной плате бюджетников в СССР никогда не было. Даже в высших эшелонах власти зарплаты никогда не были заоблачными — напротив, они оставались поразительно скромными. Так, Сталин жил на одну зарплату (вначале 225 рублей, а позже несколько более 1000 рублей при средней заработной плате в стране около 100 рублей) и держал ее в «тумбочке» (точнее в ящике стола). Зарплата Хрущева (800 рублей) примерно в 9 раз превышала заработную плату среднестатистического гражданина Советского Союза. Еще более скромным оказался наш дорогой Ильич (Брежнев), сохранивший себе хрущевскую зарплату, но уже при средней зарплате по стране 170 рублей. Согласно уплаченным в партийном билете взносам, Черненко получал около 1500 рублей. Рекордсменом же оказался Горбачев, установивший себе оклад в 500 рублей. (Молодежь вряд ли поверит тому факту, что автор баек — доктор наук, профессор, заведующий кафедрой при советской власти получал те же 500 рублей. Фантастика!).

Конечно, «какая ж песня без баяна» — практически все небожители, «не мытьем, так катаньем», исхитрялись существенно увеличивать свой доход. Еще дедушка Ленин установил им зарплату, номинированную в золоте: хошь — бери золотом, а хошь — рублями, притом по специальному курсу. Брежнев сам себе (своя рука владыка!) присудил Ленинскую премию (25 тысяч) и получал немалые гонорары за «нетленные шедевры» — «Малую Землю», «Целину» и «Возрождение»; Черненко при уплате партийных членских взносов любил утаивать гонорары, а Горбачев, перед уходом со «сцены», объединил должности президента и генерального секретаря, увеличив, тем самым свой оклад до 3 тысяч рублей и т. д. Но это детали, «меркнущие» на фоне официальных окладов «кремлевских мечтателей».