Прогноз гадостей на завтра

– Надувное, – фыркнула Юля.

Я тоже улыбнулась. Мой отец был очень внимательным человеком, наверное, отпечаток на его характер наложила профессия. Однажды папа со смехом сказал маме, показывая книгу «Воспоминания старых большевиков»:

– Взгляни, дорогая, я сделал элементарные расчеты. Знаешь, какой длины было бревно, которое Владимир Ильич нес на своем плече?

– Нет, – ответила мама.

– Примерно километр, – сообщил с самым спокойным видом отец.

Мать непонимающе глянула на него, а тот потряс книгой.

– Данный опус выпущен в пяти томах. На его страницах рассказы старых большевиков, всего четыреста пятьдесят интервью, и в каждом, подчеркиваю, в каждом, есть фраза: «Владимир Ильич вскинул бревно на плечо, я встал рядом». Ежели дубину тащили четыреста с лишним мужиков, то какой она должна быть длины, по-твоему?

– Немедленно прекрати, – рявкнула мама, – тут ребенок сидит!

… – Зачем таскать надувное бревно? – недоумевал Кирюшка.

– Анекдот такой есть, – вздохнул старший брат. – Каганович спрашивает: «Владимир Ильич, идете на субботник?» – «Нет, голубчик, опять проститутка Троцкий мое надувное бревно проколол».

– А чего смешного? – спросил Кирюшка. – Зачем этой Троцкой бревно дырявить?

– Троцкий был мужчина, – ответил Сережка.

– Только же сам сказал: проститутка; значит, женщина!

– О-о-о, – застонал Сережа, – больше не могу, между нами разница всего в четырнадцать лет, а кажется, будто в четырнадцать веков. Невозможно! Троцкий был мужчина, его убили, ледорубом…

Полный негодования, он повернулся, бутылка с кетчупом упала набок, красная струя выплеснулась прямо на карту.

– Блин! – заорала Лиза. – Урод кретинский! Испортил всю работу.

– Нечего на кухне сидеть, – вступилась за мужа Юля, – ясное дело, тут всего навалом стоит.

– Что же делать? – убивалась Лиза.

– Давай языком слижем! – предложил Кирюшка.

– Муля, – заорала Лизавета, – поди сюда!

Мопсиха мигом материализовалась на кухне.

– На, – Лизавета сунула ей под нос контурную карту.

Всеядная Мулечка ловко заработала языком.

– Во здорово, – радовалась Лизавета, – даже следа не остается, пойду принесу карандашик поярче.

С этими словами она убежала из кухни. Сережка снова закрыл глаза, Ваня загремел посудой. Юлечка углубилась в пасьянс. Я прикрыла глаза, слава богу, все закончилось благополучно. Муля слизала кетчуп, работа спасена, в доме тишь да гладь… Сейчас соберусь с духом, встану и…

– Где моя карта? – раздался крик.

Я открыла глаза.

– Где карта? – бушевала Лиза. – Немедленно отвечайте!

Сережка вздрогнул и сообщил:

– Я не брал, честное слово!

– Я тоже, – сообщила Юля, – даже не смотрела в ту сторону.

– Кирилл, отдай карту, – велела Лиза.

– Нужна она мне!

– Верни!

– Не трогал я ее!

– Врешь!

– Дура!

– Сам дурак!

Ситуация накалялась. Лизавета вытянула вперед руку, чтобы схватить Кирюшку за волосы, но тут Иван сказал:

– Чегой-то Муля выплюнула?

Мы глянули на пол. На линолеуме лежала тоненькая проволочная скрепочка, вернее, изогнутая буквой П крохотная проволочка. Не успела я сообразить, что к чему, как Мульяна разинула пасть, и еще одна загогулинка шлепнулась возле ножки стола.

– Все понятно, – сообщил Иван. – Это она.

– Что? – спросила Юля.

– Она карту съела, – пояснил Ваня, – вона, выплюнула эти штучки, которые бумагу скрепляли. Оно и понятно, кому охота железки кушать!

– Как съела? – прошептала Лиза.

– Решила небось, что сосиска, раз кетчуп сверху, – заржал Сережка.

– Все ты, – завопила Лиза, кидаясь на Кирюшку.

Мальчик схватил кухонное полотенце.

– Тише, тише, – забормотал Ваня.

– Я тебя убью, – кричала девочка, – мне «два» поставят!

Тяжело вздохнув, я ретировалась в свою спальню и легла на кровать. Из кухни доносились звуки борьбы: звон, треск, крики. Вот, пожалуйста, семейный уют в полном разгаре. Послышался легкий скрип, потом сопение. Это Муля и Ада пришли устраиваться на ночь. Мопсихи вспрыгнули на кровать и затеяли возню, каждая хотела занять сладкое местечко возле моего лица.

– А ну перестаньте, – велела я, но собачки продолжали делить территорию.

В конце концов более крупная Муля победила. Ада отступила и легла в ногах. Мулечка положила морду на подушку возле моего лица и с чувством вздохнула. Я поглядела на нее.

– Тебе не стыдно? Сначала котлеты, потом карта…

– Нет, – раздалось в ответ. – Пишкек!

От неожиданности я подскочила, мопсихи свалились на пол.

– Кто здесь?

– Арчи, – раздался ответ, – спи, не бойся.

Я обвела глазами комнату и увидела попугая, сидевшего на подоконнике.

– Ты что здесь делаешь? – невольно вырвалось из груди.

– Спать ложусь, – сообщил Арчи незнакомым женским голосом, потом помолчал и добавил: – И тебе пора, мой котик, на покой, в последний путь. Спи, дружок, усни, надоел хуже горькой редьки.

Я упала на подушку. Мопсихи вновь устроились в кровати, попугай, нахохлившись, сидел за занавеской.

– Арчи, – позвала я, – спишь?

– Сон – это смерть души.

Я вздрогнула, по спине поползли мурашки. Арчи вещал голосом покойного Эдика Малевича.

ГЛАВА 24

Едва выпроводив домашних, я кинулась к телефону и набрала полученный от Евгении Ивановны номер. Часы показывали восемь, пожилые люди любят пораньше вставать.

– Да, – ответил недовольный голос.

– Можно Зинаиду Васильевну?

– Кто это в такую рань?

– Простите, бога ради, мне посоветовала к вам обратиться Евгения Ивановна Червь.

Из голоса собеседницы исчез арктический холод.

– Женечка? Чудесно. Слушаю вас.

– Где можно найти Лику Вересову?

Повисла пауза. Из трубки не доносилось ни звука, только треск и шорох. Думая, что нас разъединили, я воскликнула:

– Зинаида Васильевна, алло!

– Зачем вам моя внучка? – внезапно прозвучал вопрос.