Прогноз гадостей на завтра

Яхнина протянула мне жуткой рукой рюмку и велела:

– Ну, давай!

Потом она быстро опустошила ее, мне пришлось украдкой вылить содержимое своего бокала за пазуху. Было очень неприятно, сначала холодно, потом липко, но я совершенно не переношу алкоголь, даже крохотная доза способна вышибить меня из седла. Но Аня пила просто отлично, вторая, а потом и третья рюмка исчезли в ее желудке, но голос продолжал оставаться твердым.

– Значит, Гема покойница, и муж ее скончался, раз она наняла вас расследовать факт убийства. А с ним что произошло, если не секрет?

– Ножом ударили, в ресторане «Макдоналдс».

– Мило, – отозвалась Аня, – значит, никого не осталось. А старик Даутов жив?

– Нет, умер, впрочем, и мать Гемы тоже.

– Значит, никого не осталось, – пробормотала Аня, – никого, да? Отец, Гема, Эдик… Все? Да? Точно?

– Да, – подтвердила я.

Внезапно Аня рассмеялась, сначала тихо, потом громко, следом понесся хохот, а по изуродованным щекам потекли слезы.

Я в растерянности смотрела на Яхнину, та закатывалась в истерике. Пришлось налить еще одну рюмку коньяка и сунуть ее в руку, больше всего напоминающую клешню.

– Выпей.

Аня мигом проглотила коньяк, хохотнула в последний раз и выкрикнула:

– Все, все! Сколько раз я представляла себе, что стою у ее могилы, господи, сколько раз! Только поэтому и скрипела, не умирала! Нет, думала, ни за что тапки не отброшу, пока на ее гроб не плюну! Ни за что! Отравилась! Надеюсь, долго мучилась перед кончиной, говорят, от яда жуткая агония…

Выпалив последнюю фразу, Аня схватила бутылку и сделала глоток прямо из горлышка.

– За что вы так ненавидите Гему? – тихо спросила я, видя, как Яхнина скорчила жуткую гримасу, скорей всего обозначавшую радостную улыбку.

Услыхав мой вопрос, Анечка вдруг строго ответила:

– За все. Это она превратила меня в то, что сидит сейчас в инвалидном кресле.

– Как?!

– Ну, каким образом она подкупила водителя той машины, которая столкнула меня с эстакады вниз, не знаю. Может, денег много дала или пообещала чего, а иногда я думаю, уж не сама ли она за рулем сидела…

– Но зачем ей вас калечить?

У Ани вновь скрючило лицо.

– Так она хотела убить меня, а получилось вон что… Я и в интернат специально переехала, потому как боялась одна в московской квартире жить. Сил у меня совсем нет, придушить подушкой ничего не стоит… Хотя нет, Гема мне скорей всего подсунула бы заразу, она большой, знаете ли, специалист по этой части!

– Простите, – робко попросила я, – честно говоря, я мало что понимаю, может, объясните поподробней?

– Сколько лет, – качала жуткой головой Аня, – сколько лет я хотела рассказать людям правду, но боялась! Гема Даутова страшный человек. Знаете, есть такая змея – аспид. Удивительно красивое пресмыкающееся, глаз не оторвать, а укус смертелен. Так и Гема, мила, хороша собой, образованна, но… жуткая дрянь.

– Может, все-таки расскажете по порядку?

Аня засмеялась и вновь глотнула из бутылки.

– Обязательно, теперь мне нечего бояться, да и следующий припадок скорей всего меня убьет.

– Какой припадок? – испугалась я, невольно отшатываясь.

– Да не бойся, – хмыкнула Аня, – это не заразно, астма у меня, но сегодня ничего не случится, я приближение ее за много часов ощущаю. А рассказать расскажу, давно мечтала правду на белый свет вытрясти! Слушай!

ГЛАВА 27

Анечка Яхнина родилась в бедной, но интеллигентной семье. Папа ее скончался, когда дочке исполнилось пять лет, и мама-библиотекарь в одиночку поднимала девочку. Зарплата сотрудницы районного книгохранилища была очень мала. Валентина Николаевна получала всего 90 рублей в месяц. Правда, потом она дослужилась до заведующей, и зарплата возросла до 140 целковых. Но все равно одеться, обуться, прокормиться на эти гроши очень трудно. Сколько Анечка себя помнит, мать считала копейки, собирая месяцами на зимнее пальто, сапоги и новогодние подарки… Хорошо хоть с летним отдыхом не существовало проблем, на три месяца Анюту отправляли в деревню к бабке, матери покойного отца. Так что июнь, июль и август проходили на природе, остальные месяцы она проводила в библиотеке. Книгохранилище распахивало двери в 14.00 и работало до 21.00, поэтому Анечка сразу после школы неслась к маме, делала уроки в тишине читального зала, ужинала и смотрела телевизор в комнате отдыха сотрудников…

Росла Анечка беспроблемным ребенком, тихим, послушным, замкнутым. Когда другие подростки начали самоутверждаться, грубить родителям, таскать двойки и требовать красивой одежды, Анечка спокойно ходила в жутких платьицах, созданных на швейной фабрике «Смена», никогда не спорила с мамой, и в дневнике у нее стояли только пятерки, там не было ни одной четверки.

Родители одноклассников поголовно завидовали Валентине Николаевне. Однако дети в школе не любили Аню. Она была очень сдержанна, не участвовала в проказах и вела себя на переменах словно старушка. Все носятся гурьбой, стреляются жеваной бумажкой, толкаются, орут, а Яхнина сидит на банкетке и читает учебник, готовится к предстоящему уроку. Не били за такое поведение Аню только лишь по одной причине: она охотно давала списывать на контрольных, легко решая за 45 минут все варианты по алгебре.

Но никто – ни одноклассники, ни учителя, ни мама – не подозревал, какие демоны таятся на дне души Ани. Класса с пятого девочка точно знала, кем станет! Врачом, но не простым, районным, бегающим по домам за копейки. Нищей, бережно складывающей, как мамочка, мятые рубли в коробочки из-под чая, она не будет никогда! Нет, Анечка достигнет небывалых высот, создаст, как Флеминг пенициллин, какое-нибудь удивительное лекарство, получит всемирную славу и Нобелевскую премию. Анечка не знала, чего ей хочется больше: признания или богатства. Наверное, все же денег хотелось сильней… Ночью Анюта лежала без сна, разглядывая в слабом лунном свете протертые, дешевенькие обои, посекшиеся занавески и люстрочку с одним разбитым рожком. Нет, слава хорошо, но деньги лучше. Нобелевскую премию надо получить всенепременно, у ее детей будет все: красивая спальня, игрушки, книжки, еда и сладости…

Золотую медаль она получила элементарно. Никому в школе даже в голову не приходило, что Яхнина закончит учебу с «пустыми руками». Впрочем, награда была заслужена упорным трудом. Валентина Николаевна не бегала к директору, как другие родители, не таскала бесконечные презенты учителям, не выпрашивала пятерки… Мама Ани бывала в школьном здании только на собраниях, да и то не на всех…

В институт Анюта попала сразу, с легкостью преодолев один положенный для медалистов экзамен. Началась студенческая пора. Но снова вечеринки, выпивки и веселье обходились без Яхниной. Аня дни напролет проводила над учебниками, к третьему курсу стала ленинской стипендиаткой и получала по ведомости сто рублей в месяц, в отличие от всех студентов, имевших тридцать пять. Яхнину заметил профессор Яковлев, мировая величина в области тропической медицины. Александр Михайлович пригрел умную, честолюбивую девочку и, когда та, получив красный диплом, выпорхнула из alma mater, пристроил ее в аспирантуру в институт к Даутову.

Началась иная, взрослая жизнь, и меньше чем через полгода Анечка поняла, что путь к Нобелевской премии будет тернист. В НИИ Яхнина опять оказалась в гордом одиночестве. Ее одногодки, девушки и юноши, писавшие диссертации, не слишком утруждались. На создание работы государство давало целых три года, в течение этого срока каждый месяц выплачивалась стипендия, да еще капали кое-какие денежки за преподавательскую работу. В первые 12 месяцев полагалось сдать экзамен, пресловутый кандидатский минимум, на второй год… Словом, никто не торопил аспирантов. Поголовное их большинство основную часть отпущенного срока тратило не на научные изыскания, а на совсем другие, более приятные вещи. Выходили замуж, рожали детей, потом разводились. Одним словом, написание кандидатской растягивалось на неопределенный срок. Представляете теперь, как раздражала молодежь, привыкшую к праздному времяпрепровождению, трудолюбивая Анечка, успевшая всего за один год все: и сдать экзамены, и написать работу, и напечатать в журналах необходимые для защиты научные статьи?

Но черт с ними, с аспирантами, они только злобно поджимали губы при виде Яхниной, хуже было другое. Старших сотрудников, в основном женщин за пятьдесят и членов ученого совета, слишком работоспособная Анечка бесила ничуть не меньше. Большинство научных дам сумели стать кандидатами, когда им исполнилось сорок, а то и сорок пять… Здесь же наглая выскочка, не успевшая справить тридцатилетие, притаскивает готовый труд и заявляет секретарю совета:

– Одна работа выполнена, сяду вскоре за докторскую.