Прогнозы изменения законов природы
Шрифт:
«И вот, по прошествии семнадцати месяцев и семи дней ковчег остановился на величайшей из гор араратских. И после того, как третий голубь вернулся с оливковой веточкой в клюве, Ной распахнул двери ковчега и вступил ногой своей на траву, распростёр руки к солнцу и громогласно произнёс: «Асса!». Это и было единственное, донесённое до нас из тех допотопных времён, слово. А вместе с ним нам передалась их сила и чистота», – я произнёс эту довольно длинную цитату из фильма «Асса» с рабочей монотонностью, но каждый из нашего поколения, конечно, знал оригинальное звучание.
Этот текст лёг и закрепился у меня в памяти с первого раза. Как будто этот необычный заход, а кино начиналось именно с этих слов,
Это моё личное место никак не получалось наполнить каким-либо иным смыслом.
Про «стать святым», слава Богу, я не стал рассказывать – это было бы слишком.
(Системе мало выполнения задач и лояльности – ей необходимо наше постоянное унижение и поглощение души. Пожирание души – можно не сразу, даже лучше малыми долями, растягивая направленное ею вовнутрь себя удовольствие. А поскольку система не способна на удовольствие – точнее будет, удовлетворение.)
Вечером Василий ушёл, не прощаясь, я не сразу заметил его отсутствие. В раздевалке он оставил форму в своём шкафчике, не заперев его.
Я остался на службе ночевать. Семье просто сказал, что так надо. Оставания не приветствовались, но запретить их тоже было нельзя. Спать лёжа не разрешалось, с диванчиков в коридорах справедливо гоняли. Для этого дежурные офицеры и «контрабасы» делали периодические обходы. Сколько нас осталось на ночь, было непонятно – люди то уходили, то приходили. Я просидел на рабочем месте, пытался читать стихи (в последнее время мне требовалась такая доза ежедневно), потом в полуобмороке то дремал, то бодрствовал. Кофе не помогал.
Утром надел полевую форму – моя повседневка висела дома.
Про прямой эфир в этот день с нашим генералом я не знал. Телевидение было у нас частым гостем, поэтому все спокойно работали, единственно, старались не разговаривать и не ёрзать.
Когда он начал уверенно докладывать об обстановке (начальник был всегда, независимо от графика и реального самочувствия, огурцом), я подскочил, стремительно ворвался в кадр и закричал, подняв руки: «Это всё пропаганда! Я не боюсь! Я не боюсь!».
Меня быстро повалили на спину, прижали к полу. Генерал невозмутимо продолжал.
Перед своими я по-настоящему не сопротивлялся, а только обозначал грань свободы, необходимой для дыхания. Большинство смотрели на меня с пониманием, даже те, кто прижимал меня коленями книзу.
Когда через несколько минут эфир закончился, меня отпустили, дали подняться. Все вернулись к мониторам и продолжили службу.
Пастушок
Наловить рыбы тоже получилось, но гораздо интереснее оказался улов иного рода, улов одного человека. Этой странной удаче не предшествовали никакие приметы или знаки. В жаркий степной день мы небольшой компанией собрались на рыбалку на местные пруды. Нас, городских, оказалось четверо – вместе со мной ещё одноклассник Александр и муж его сестры Олег (тоже, оказывается, зять) с двенадцатилетним сыном Димой.
Долго собирались – пока купили червей-опарышей, запасной мелкой снасти, воды-вина; пока съехались, и мужчины ворчали «лучше бы поспать». Но длинные дни середины июня пропускать было нельзя, душа просилась на природу и карася, пусть пока небольшого. Я про себя, как обычно, досадовал, что наша река слишком хитромудрая: взять рыбу там с разбега не получается –
и приходится чередовать окрестные пруды и озёра. Благо, таковых в округе много.Философский спор про куда ехать тоже чуть затянулся. Пытались созвониться с авторитетными рыбарями, но те уже были вне доступа. Возможно, с утра забрались на дальние водоёмы или продолжили отмечать длинные выходные. Я предположил, что всё вместе. А почему нет?!
Решили поехать на новое место: по слухам, там клевало. Я этому порадовался – в копилку впечатлений добавлялись другие поселения, ландшафты и люди. В недолгом, минут в сорок, пути я нашёл местный инфоресурс, чтобы узнать о территории. Название «Коммунист» выглядело уже ненужным реверансом к истории. Получается, новых смыслов за долгие новые годы создать не смогли, а архивные ценности не выдерживали требований времени и не звали никого не то, чтобы в будущее, но даже не крепили людей с настоящим. Уверен, большинству жителей этого села это в общем-то яркое и необычное слово ничего не говорило. А только обозначало какое-то светлое продолжение неопределённого подсолнечного бытия.
Мои слова нашли приятное подтверждение в том, что за всё время наших блужданий в поисках целевого водоёма по развилкам Малосемёновки, мы встречали только детей. Я отметил про себя, что это хорошо – вот бы были такие деревни и города из одних детей. Тогда там было бы исключительно хорошо. Ребятня точно не знала слова «коммунист» – тем более, в летних детских игровых хлопотах и ватагах они забывали сами себя, а жили для чего-то общего. Я за них помолился, хотя, будучи выходцем из прошлых времён, не знал ни одной молитвы. Помолился без слов, смыслом. Чтобы им досталось полного для их возраста счастья, чтобы детство не укоротилось никакими грозами.
Особенно хотел нам помочь почему-то лысый, лет пяти, мальчик. Когда мы проезжали через главный перекрёсток уже в третий раз, и он вновь обозначил своими телодвижениями сочувствие нам, заблудившимся, нельзя было не остановиться. Пацан сбивчиво, при поддержке дюжины сотоварищей, показал нам поочерёдно во все стороны. Мы ничего не поняли и взяли радиус поиска шире. В итоге потом оказалось, что пруды и речки без течения есть реально на каждом направлении.
Поиски меня уже занимали не меньше их цели – раз за долгие годы я поймал себя на том, что не обращаю внимания на время. Но ненадолго. Скоро причина отсутствия взрослых стала ясна. Всё население собралось у местного присутствия – за многолюдностью вывеска заведения была не видна. Что это было за здание, я так и не понял. Несколько десятков человек сгрудились вокруг чего-то посередине, стояли, плотно прижавшись друг к другу – сплотившись как ни при каких других обстоятельствах.
– Мы провожаем в последний путь нашего земляка, героя… – доносился из середины гулкий голос, – … Таких в нашем регионе за три месяца уже семьдесят… За ними их семьи, матери, жёны, дети… Кто-то ушёл совсем молодым, не успев обзавестись семьёй…
Мы проехали мимо, замедлив скорость. Некоторые на нас неодобрительно оглянулись, но решили нас простить, как непреднамеренных свидетелей.
Я отметил про себя, что очень гуманно со стороны местных не брать с собой на церемонию маленьких детей. Пусть такое проходит, их не касаясь.
Оркестра или какого-то одинокого музыканта тоже не было. Скорее всего, их за ненадобностью не проживало в небольшом селе, а районные власти прислать не догадались. И к лучшему: и без того переживания родственников и тягостные воспоминания друзей или незнакомых с мужчиной людей, если бы сопровождались погребальной музыкой, наносили бы более жестокие и долгие раны в памяти.
Вот только отсеялись, окончили посевную, отдыхать бы да праздновать – ан нет, принимай тут такой отсев, человечий.