Программист Сталина

Понимание накатило на меня. И я сразу же бросился уточнять.

–  Но для этого действительно надо им стать, застолбить место в истории делами и заставить тех, «на западе», какое-то время двигаться только по «ламповому пути» - этот замысел, согласен, мне понятен, но… надеюсь, здесь именно приоритет СССР, а не какие-то тайные операции… за рубежом… именно я должен быть позже… чист, бел и вообще «славное лицо советской… науки», да? Непричастное к… «хитрым происках советских спецслужб». Не рискованно ли меня раскрывать перед западом, вдруг со временем «все прутья сведут в одну метелку?»

Берия улыбнулся. На мой взгляд, что «саркастически».

–  Вот потому ты и будешь именно что… советской акулой компьютерного бизнеса и основоположником программирования. А не советским… «агентом влияния»… такой ведь термин у тебя в 2018 популярен, среди разных кругов на западе и в РФ. Хотя и им тоже… белым и пушистым, как ты выражаешься. Ты будешь работать самим фактором своих работ на интересы СССР. А всё, что будет делать СССР «под тебя» и «для тебя», будет не видно для твоих глаз, ты даже об этом знать не будешь, наш разговор на эту тему - первый и последний, а как извлечь из всего этого пользу для СССР - будет не твоя забота, и вообще не твоего ума дело. Возникнут вопросы, будем решать в рабочем порядке. А ты - делай своё дело и реализуй свои задумки. А другие товарищи будут - своё дело делать. Тебе нужно, совместно с другими заложить основы в проектировании «вычислителя», лично тебе создать фундамент в программировании, который подхватят и продолжат другие, а затем… ты увлечешься идеей электронных развлечений и создашь «миллиардный», если верить твоим словам про будущее, бизнес… так что двигайся после туда, куда хочешь и где, между прочим, позже от тебя будет максимальная польза СССР. Да и лично тебе, товарищ Рожков. Ведь ты ЭТОГО хотел? У тебя есть такая возможность.

Мне, после такого, расставившего всё на свои места объяснения «из первых уст», оставалось только понимающе кивнуть. И принять как за руководство к действию.

Глава 25. Здравствуй, новый, сорок первый…

Вячеслав Михайлович Молотов (Скрябин), Председатель Совета Народных комиссаров СССР, Нарком иностранных дел СССР. Последние дни декабря 1940 года.

Застолье с соратниками в честь дня рождения Сталина, справленное в ночь с 21 на 22 декабря, разумеется, было не столь большим по размаху, как прошлогодние, связанные с юбилеем вождя, кремлёвские торжества.

Но общение в узком кругу с партийными товарищами продолжилось новогодним кремлёвским приёмом. С артистами и заслуженными приглашёнными, которое удачно провёл председатель нашего Комитета по делам искусств. При дружеской поддержке товарища Ворошилова, который, после официальной части с подведением итогов года, когда собственно приём перешёл в празднование, очень удачно «поработал» у товарища Храпченко тамадой.

–  Из праздника в праздник… - сказал мне с виду довольный Сталин, с которым мы вышли немного в сторонку размять ноги, уже под занавес празднования в Георгиевском зале Кремля.

Видя хорошее настроение Кобы, я пошутил:

–  Третий раз отмечать будешь со своими?

Сталин остановился, помолчал, внимательно посмотрел на меня. Даже чуть дольше, что я снова подумал - не самое хорошее настроение у него что ли? Вроде как весёлый был… и тут он произнёс то, что я меньше всего ожидал услышать в ответ.

–  А ты знаешь, товарищ Молотов, что Пермь, который мы недавно в честь твоего 50-летия переименовали, долго таковым не останется?

Первое мгновение я даже и не знал, как реагировать. С одной стороны, такой оборот мог свидетельствовать о каких-то больших неприятностях, с другой стороны, обстановка была совсем не та, где оповещают о подобном, улыбка Кобы была весёлой, а не той, которую принято называть кривой.

Я промолчал, сочтя это своеобразным праздничным юмором, выбрав лучшим вариантом поведения - не отвечать на странную подковырку.

И, видимо, вот тут он (как я пришёл к выводу позднее) и неожиданно что-то решил. Только что именно, не сразу стало ясно.

Сталин, тем временем, видя, что я не нашёлся, что и сказать, ответил на мой вопрос.

–  Там, тридцать первого, четвёртое празднество будет, Вяче. А ты со мной на третьем поприсутствуешь.

–  Кто-то из товарищей военных отдельно будет?

–  Увидишь и поймёшь на месте, на «ближней» даче, сам.

Моё предположение было связано с тем, что на всю следующую неделю, в Центральном Доме Красной Армии, было намечено большое совещание у военных. В Москву были приглашены командующие объединениями, члены Военных советов и начальники штабов округов, а также некоторые командиры соединений.

***

Не зря это так преследовали воспоминания о ноябрьской поездке в Берлин. Уж очень въедливо Коба выспрашивал подробности у меня и товарищей Василевского и Злобина после возвращения. Даже об оттенках интонаций принимающей стороны, о поведении как самого Гитлера, так и Риббентропа. Очевидно, сравнивания наши слова и впечатления из поездки со своими соображениями и предположениями? Вообще, у меня создалось впечатление, что осенью Хозяин определился. Если до этого, весной и летом, у него были сомнения насчёт Гитлера и его планов, которыми он со мной делился, то после возвращения и разговора, выслушав все мои предположения о будущем поведении Германии и о возможных действиях остальных империалистических держав, Сталин, подводя итог обсуждения, твёрдо и уверенно высказался.

–  Он нападёт.

Больше тогда он ничего мне не сказал. Но для себя, Хозяин, очевидно всё уже решил.

Если да, то когда произойдёт нападение на СССР? И, по прежнему неясно было, что именно стало причиной того, что сомнения у него развеялись. Явно не из-за результатов моего общения в Берлине с тамошними заправилами. Они лишь что-то добавили в взгляд на ситуацию Сталина…

***

Действительно, самых высокопоставленных наших командиров РККА я увидел. Видимо, Сталин счёл необходимым поздравить их с наступающим 1941 годом у себя на даче, в узком кругу. Такое предположение хорошо складывалось с крайней уверенностью хозяина в том, что у наших Вооружённых сил скоро будет большое дело. И тяжёлое. Насчёт жадных взглядов на восток покорившего Европу Гитлера, которого подталкивали к нападению на СССР махинации заокеанской и островной плутократии, иллюзий уже не было. Вопрос, похоже, был в том, насколько ещё удастся оттянуть неизбежное.

Кроме самого Сталина, на даче были, как я и предполагал, товарищи военные - Тимошенко, Мерецков, Шапошников. Был Берия, крепко вставший у руля НКВД. И которого, как уже отмечали многие в Политбюро и в ЦК, Сталин последнее время явно выделял.

Вот только компания у них была крайне… необычная.

С крайним удивлением узнал академика Иоффе. И трое других были мне совершенно незнакомы. Один из них - очень высокий такой молодой человек с интересом, и довольно таки бесцеремонно оглядел меня.

Совсем непривычное ощущение. Всё таки, живя в стране, видеть от кого-то взгляд, подобный «ты кто такой?», направленный на члена Политбюро ВКП(б) и председателя СНК, чей портрет присутствует практически в каждой советской организации - заводе, фабрике, школе… подобная мысль казалась мне абсурдом. Но, кажется, мгновением позже этот… детина узнал меня.

Его поведение мне показалось даже слегка неуместным, но я рассудил, что присутствие «або кого» здесь невозможно, а поведение молодого человека я списал на «почудилось». Человек, наверное, в первый раз стольких уважаемых товарищей рядом видит? Сейчас узнаем, кто он, да и двое других неизвестных почему тут.

На столе стоял компактный такой прибор… устройство неизвестного назначения. Притягивавший взгляд своей… хрупкостью, что-ли и непривычно изящными формами. Множество клавиш, напоминающих о печатающих машинках. Его внутренняя половинка мягко светилась.

Какой-то новомодный заграничный… проектор? Американская штучка, наверное…

Ещё когда я входил в зал дачи, я услышал последнюю фразу Шапошникова, по которой понял, что разговор, разумеется, идёт о военных делах.

–  …товарищ Жуков, всем присутствовавшим на совещании в открытую заявил о том, что война может вспыхнуть в любую минуту. Это ведь те его слова Баграмяну, что в тот раз были произнесены для него одного при подготовке доклада о «Характере современной наступательной операции»… не поспешил ли ли Георгий Константинович доводить такое до столь широкой аудитории?