Прогрессоры

Я перевела его слова, добавив в конце от себя, что порции еды тут действительно такие, что из одной тарелки можно есть вдвоем, после чего изрядно проголодавшиеся ученики в автобусе загомонили, требуя от мадмуазель Люси, чтобы их немедленно выпустили наружу, потому что ее власть кончилась, и вообще, они хотят есть и пить, и как можно скорее. Поняв, что ее обходят по всем статьям и что власть ее над учениками съеживается на глазах, как шагреневая кожа - да так, что от нее считай что ничего и не осталось - мадмуазель Люси снова сперва покраснела, потом побледнела, приходя в ярость. Отказ пожимать ей руку на этом фоне выглядел мелкой неприятностью, обычным оскорблением со стороны мужских шовинистических свиней, как она и ее подруги обычно называли мужчин.

– Как вы смеете так поступать со мной!

– завопила она, - вы унижаете мое достоинство женщины и педагога, когда на вас смотрят дети. Вы ведете себя оскорбительно, и я... и я...

Очевидно, мадмуазель Люси хотела добавить: '...найду на вас управу', но вовремя вспомнила, что никакой управы - ни полиции, ни комитета по защите прав женщин - тут нет и быть не может, и власть как раз на стороне этих серьезных и немногословных мужчин, обращающихся со своим оружием так непринужденно, будто это часть их тела. И тут она осеклась, растерянно хлопая глазами и гневно глядя то на меня, то на вождей клана Огня, которым весь этот спектакль уже явно начал надоедать.

– Скажите ей, - тихо сказал мне Сергей Петрович, - чтобы она отошла в сторону и выпустила из автобуса всех, кто желает из него выйти. В противном случае мы будем вынуждены применить к ней силу, и тогда ей же будет хуже.

Услышав эти слова, я подумала, что Сергей Петрович может даже застрелить Воблу (то есть бедную мадмуазель Люси), и сильно испугалась. Одно дело - желать ей мелких неприятностей и досадных неудобств, и совсем другое - видеть, как ее убивают прямо на твоих глазах...

– Сергей Петрович, - так же тихо сказала я в ответ - мой голос слегка охрип от волнения, - пожалуйста, не надо убивать несчастную мадмуазель Люси. Она, конечно, злая, и в голове у нее не все дома, но она не настолько плоха, чтобы обрекать ее на смерть.

– А мы, Ольга, и не собираемся ее убивать, - произнес Сергей Петрович, - от удара лобовое стекло потрескалось и держится только на армирующей пленке, которая к тому же уже отвисла. Стоит ударить по ней посильнее - и вся эта конструкция выпадет наружу, после чего Гуг запрыгнет внутрь и нейтрализует эту вашу мадмуазель Люси, будь она хоть сама мадмуазель Анаконда.

– Как он ее сможет нейтрализовать - снова испугалась я, - или с вашей стороны это просто другое обозначение слова убить?

– Очень просто, - ответил Сергей Петрович, - Гуг очень сильный молодой человек, он просто возьмет эту вашу мадмуазель Люси и переставит ее на то место, где она никому не сможет помешать.

– Нет, - решительно возразила я, - так дело не пойдет. Пусть вы и разжаловали мадмуазель Люси, но ученики не должны видеть ни малейшего насилия над своим педагогом, пусть даже и бывшим.

– Тогда, - произнес Сергей Петрович, - наконец переведите ей мои слова, и будем надеяться на ее благоразумие.

Я перевела, но мадмуазель Люси растерянно продолжала хранить полное молчание, не трогаясь с места и не пуская столпившихся учеников к выходу. Некоторые из них уже начинали терять терпение, желая как можно скорее выйти. И хоть большинство из лучших учеников школы, которые были премированы этой поездкой, оказались девочками, но под коллективным натиском почти двадцати девушек и юношей лишенная власти мадмуазель Люси не продержится и нескольких секунд. Еще несколько минут - и терпение учеников лопнет, вот тогда они просто сметут ее, для чего не понадобится ни Сергей Петрович, ни его воспитанник - абориген Гуг. И тут нам на помощь пришел милейший Роланд.

– Мадмуазель Люси, - крикнул он, - я извиняюсь перед вами за все сказанные ранее слова, но будьте, пожалуйста, благоразумны. Там, в селении этих людей, действительно довольно неплохая жизнь, есть теплые дома с печным отоплением и много еды, а самое главное - в их есть поселке есть электрогенератор, который круглосуточно вырабатывает для них электричество. Я видел людей, которые с ними живут, и могу сказать, что совсем недавно они действительно были настоящими дикарями, не знающими ничего, кроме каменных орудий и одежд из шкур. Клянусь вам душой моей возлюбленной Патриции, с которой я скоро соединюсь узами брака, что это действительно так.

Было видно, что мадмуазель Люси заколебалась. Потом она махнула рукой и крикнула:

– Хорошо, если у меня нет другого выбора, то я согласна, черт с вами. Но сделайте же наконец хоть что-нибудь с этой дурацкой дверью, которую заклинило, что она теперь не движется и ни туда и ни сюда!

Я перевела этот ответ Сергею Петровичу, после чего все трое вождей занялись дверью автобуса. Но она действительно оказалась заклиненной, хотя, когда выходили мы с Роландом, Патрицией и Марин, эта дверь двигалась, хотя и туго. В конце концов пришлось выполнять тот план, который Сергей Петрович задумал для нейтрализации мадмуазель Люси - но только в проем, который образовался, когда было выбито лобовое стекло, залез не абориген Гуг, а Андрей Викторович, который с помощью комплекта инструментов, найденных у водителя в бардачке, просто снял дверь с креплений, после чего он и остальные мужчины сумели вытянуть ее из зазора между деревом и автобусом - и выход наружу оказался свободен.

И первой, испуганно озираясь и сжимая в руках маленькую дорожную сумку со всякими мелочами, из автобуса вышла никто иная, как мадмуазель Люси. После того как она прекратила сопротивляться и перечить, ей больше ничего не угрожало. За ней, один за другим, со своими вещами в руках, наружу стали выходить ученики и ученицы, и самой последней вышла единственная арабофранцуженка в этой поездке - Камилла бин Азиз, очень умная девочка, дочь алжирца, родившегося во Франции и француженки. Мальчишки из ее класса считали эту девочку откровенно страшненькой, хотя, на мой взгляд, она была довольно ничего. И хоть администрация школы тщательно следила за тем, чтобы не было никакой дискриминации, жизнь у Камиллы была очень нелегкой и я даже боюсь подумать о том, что будет здесь, где такие суровые правила. Единственное, что мне внушает оптимизм - так это темные жены вождей, которые не чувствуют себя хоть в чем-то ущемленными и выглядят полностью счастливыми. Может, и арабской девочке тут тоже найдется немного счастья, и тогда я порадуюсь за ее устроившуюся судьбу.

– Значит, так, - сказал Сергей Петрович, когда все вышли, - теперь необходимо откатить автобус хотя бы на метр назад, для того чтобы снять вашего водителя с его деревянной булавки. Если он мусульманин, как я предполагаю, то мы должны будем похоронить его еще до захода солнца. Итак, навалимся все вместе, на 'раз, два - взяли' - и тогда никакой автобус не устоит перед нашими общими усилиями.

Сначала я не поверила, что люди своими руками смогут стронуть с места двадцатитонный автобус, но потом, когда мы облепили его, как муравьи червяка (причем вожди прикладывали усилий больше чем остальные), автобус вздрогнул, качнулся туда-сюда на 'раз, два - взяли', а потом, провернув свои колеса, действительно сдал примерно на метр назад, после чего окончательно застрял, еще больше перекосившись в размокшем после дождей глинистом грунте склона. Но главное было сделано - тело водителя оказалось освобождено от пришпиливавшей его к сиденью окровавленной деревянной булавки, и теперь могло быть извлечено из кабины для перевозки в поселение клана Огня и последующих похорон.

Глядя на то, как несчастного Алена абд аль Рашида, не прожившего в этом мире и нескольких секунд, вытаскивают из кабины и кладут на импровизированные носилки, я ощутила давно забытое в Европе чувство скорби и раскаяния по тем, кто погиб, спасая нашу жизнь. И пусть спасение жизней было преувеличением, и водитель просто попал в одну с нами историю (но куда мене удачно, чем все остальные), я все же думаю, что в какой-то мере эта смерть носила определенную сакральную роль - ведь это именно он выбирал дорогу, привез нас сюда - и сразу же после этого погиб, трагически и случайно. Его тело, уложенное на импровизированные носилки, было доверено нести четырем парням: уже известному вам Роланду, его сверстнику Оливье, и пятнадцатилетним ученикам третьего класса - чистокровному французу Максимилиану и выходцу с Мартиники Бенджамену, чья кожа имела цвет кофе с молоком.