Прогулка по висячему мостику
Шрифт:
– Я? Нисколько! По крайней мере, не впал. Я в этом настроении живу уже много сотен лет. С самого того момента, как начал понимать, кто я и что здесь делаю. Сейчас я всего лишь стараюсь тебе объяснить, почему считаю, что ты меня поняла как никто, а главное – как никто поддержала. Почему, как Генка говорит, дуркую периодически, а точнее, почему иногда не могу сдержаться. Ир, творить незнамо что, вот уже как третье тысячелетие непреодолимо тянет.
– Жень, а по-моему, ты себя сильно переоцениваешь.
– В смысле, переоцениваю?
– Эка невидаль, подружку любовницы по
– Покруче? Покруче слишком круто для бытия земного будет. Не стоит оно того.
– Жень, а у тебя есть с чем сравнивать? Может, не так уж и плохо оно все? Вроде ж как этот мир по образу и подобию божеского сотворяли.
– Тебе виднее, – усмехнулся Женечка.
– Жень, запарил ты со своими многозначительными намеками! Я, конечно, могу умозрительно представить, что я какая-то там высшая сущность, которая в сотворении жизни самое непосредственное участие принимала, но для меня это так и останется несусветным бредом, которым, по сути, это все и является.
– Ой, Ирочка! Если б ты могла это все представить лишь умозрительно, ты бы сейчас не тряслась тут, как Курильские острова во время извержения всех вулканов разом. А насчет бреда я с тобой полностью согласен. Последнее время ты почти постоянно бредишь: с кошкой и собакой разговариваешь и даже слышишь, как они тебе отвечают, прослушиваешь музыкальные композиции в исполнении объекта недвижимости, а еще воображаешь, будто открываешь запертую наглухо дверь в своем подвале и попадаешь в самые разные точки земного шара. И, надо сказать, так уверено воображаешь, что это в действительности происходит! Ир, тебя это все на некоторые мысли не наталкивает? Тебе не кажется это странным?
– Знаешь, делать все это настолько же странно, как и не делать. Ты, между прочим, можешь все то же самое и еще целую кучу всего, чего я не умею.
– Ир, а представь, я бы тебя обо всем этом не далее, как в прошлом году проинформировал бы, ведь точно сказала бы: бред!
– Жень, я не исключаю того, что мы, то есть люди, о мире, в котором живем, вопреки нашему мнению, знаем далеко не всё.
– А о самих себе и того меньше. Ты со мною не согласна?
– Согласна, конечно.
– Так почему для тебя сложно принять идею, что ты – один из творцов сего мира.
– Почему же сложно? Я ж тебе сказала: чисто умозрительно я могу себе это представить. Воображение у меня очень богатое. Жень, к тому, что происходит, даже если это выходит за рамки общедоступного восприятия, пусть это поначалу и шокирует, со временем привыкаешь и начинаешь относиться, как к должному. В конце концов, это тоже часть этого мира, пусть и скрытая от большинства. Невозможно принять то, что лежит за пределами этого мира. Не в одном из миров, параллельных этому, а вообще за пределами.
– Ирка, ты слышала, что ты сейчас сформулировала?
– Слышала, Жень, – она задумалась. – Знаешь, – продолжила Ира после минутной паузы, – иногда мне кажется, что я очень сильно изменилась за прошедший год, но буквально тут же понимаю, что, несмотря ни на что,
я осталась точно такой же, как и была всю жизнь.– Если воплощаешься человеком, ничто человеческое не оставит тебя, пока ты здесь. От человеческого нельзя избавиться, будучи человеком. Можно только смириться и не уделять чрезмерное количество внимания этому, тем более что человеческое в человеке не нуждается во внимании для успешного функционирования.
– Я догадываюсь. Но это с одной стороны, а с другой… Знаешь, идею принципиально иных технологий принять несложно. Не очень сложно. Совершенно немыслимо принять идею, что ты делаешь нечто, ничего не делая в общепринятом смысле. Даже не думая. Я знаю, что это так. Но знаю лишь умозрительно. И одновременно знаю совершенно непонятно как. Я действительно живу в бреду.
– Ладно, тебе, Ирка! – Женечка погладил ее по голове.
– Что, ладно? Сам поплакался в жилетку – я тоже хочу.
– С чего бы это? Помнится, не так уж давно ты обладала куда большим мужеством.
– До недавнего времени все, что со мной происходит, я относила на счет нестабильности гормонального фона.
– Так я могу тебя обрадовать – сейчас все то же самое.
– Я догадываюсь. Только теперь точно знаю, что нестабильность гормонального фона – это следствие, а не причина. И вообще, давай-ка спать – мне завтра трудиться, трудиться и трудиться.
– А как же насчет намерения плакаться в жилетку?
– Боюсь, в ближайшее время не получится лишать себя и тебя сего удовольствия.
– А-а! Ну тогда ладно! – Женечка рассмеялся.
– - -
Наутро от Ириного намерения в качестве моциона регулярно плакаться Женечке в жилетку не осталось и следа. Правда, не без активного участия последнего. Женечка проснулся в чернущей смури, и Ире ничего не оставалось делать, как вытряхивать его из этого настроения.
– Женька! Хватит из себя Гамлета строить! Поднимайся и пошли плескаться в водопаде.
– Да. Конечно.
Он поднялся, оделся и послушно поплелся за Ирой.
– О, гляди, Зив, человечество соизволило, наконец-то, глазоньки продрать! – приветствовал их нисхождение в гостиную Лоренц.
– И вам доброго утречка, эксклюзивные представители земной фауны! – весело ответила Ира. – Лоренц, ты, чисто случайно, не в курсе? От чего происходят нарушения выработки гормона радостной гадостности, и каким образом сей процесс можно восстановить?
– И у кого, позвольте спросить, наблюдаются столь серьезные нарушения в работе желез внутренней секреции? – подошел к ним Зив, виляя хвостом.
– Да вот! Полюбуйтесь! – Ира кивнула на Женечку. – Меня, конечно, иногда раздражала его повышенная язвительность и переизбыток сарказма, однако, глядя на него сейчас, так и хочется придушить собственными руками.
– Ну и придуши, чтоб не мучился! – от всей души посоветовал Лоренц.
– Вы так добры, господин кот! – Женечка вымучил из себя улыбку.
– Да. Я не чужд проявлений гуманизма, – с повышенным оттенком гордости в мурлыканье заметил Лоренц.
– Эй, радостно-гадостные гуманисты, вы купаться идете? – весело спросил Зив, направляясь к выходу.