Прогулка под деревьями

1977

март

Во сне оказываешься в старом доме детских лет (откуда сорок четыре года назад уехал): высокие окна, камин и почему-то снег; на каминной доске ледяные бляшки — и чувство, что говоришь (или слышишь): «Снег…»

июнь

Поразительная вера, вопреки всему утверждаемая Бонфуа в эссе «Бодлер и Рубенс» [76] , стихи Мандельштама (загадочная «Грифельная ода» с ее миром потоков, кремния, ветра и пастухов, с ее кремнистыми путями), «Иевфай» Кариссими [77] , снова услышанный через долгие годы: мелодия, которая — словно птица или светящийся шар, светящаяся вода — плывет высоко в воздухе, так высоко, с таким обещанием чего-то неведомого, и модуляция на «Plorate, montes» [78] , связывающая слезы и скалы, непорочность и смерть, — этот ручей высоко-высоко в воздухе…

76

Имеется в виду эссе Ива Бонфуа «Бодлер против Рубенса» (1969), вошедшее позднее в сборник 1977 г. «Красное облако».

77

Джакомо Кариссими (1605–1674) — итальянский композитор, «Иевфай» (до 1650) — его латинская оратория на библейский сюжет из Книги Судей (11:28–40).

78

Плачьте, горы (лат.) — точнее: Plorate colies, dolete montes (Плачьте, холмы, скорбите, горы).

август

Стая ласточек — щебечут, не унимаются. Каждую секунду вскидывают крылья, словно пробуют, проверяют их на крепость; так перед забегом разминаются бегуны. Это городские, красногорлые ласточки. Бюффон об их пируэтах писал: «Кажется, она чертит в воздухе живой и летучий лабиринт…»

* * *

Музыка, которая «собирает тебя по костям», снова их, раздробленные, скрепляет, сращивает. (Слушая, как за окном, в ночи, под падающими звездами, две скрипки выводят Гайдна, и думая о старой тетушке Э., едва живой, полуразбитой, но еще достаточно сильной, чтобы встать на ноги.)

сентябрь

Ночью смутные мысли о том, чего, мне кажется, недостает сегодняшним французским поэтам или чего мне у них недостает. Во-первых, не только реальности, но даже самой возможности сорваться в отчаянный крик или просто прийти в смятение, которые еще находишь у Бодлера, Леопарди, Гёльдерлина. Во-вторых, тех неповторимых «модуляций», присутствующих в музыке, особенно в ариях Монтеверди или Моцарта, модуляций, которые вспахивают почву сердца, раздвигают створки пространства — так что все сущее охватывает дрожь — и которые порой все-таки удаются поэтам, скажем, Рембо, когда он говорит: «Уже осень…» [79]

79

Начало стихотворения Рембо «Прощание» (кн. «Лето в аду»).

1978

март

Стихи — наподобие фонариков, где еще теплится отблеск другого света.

Или самый розовый закат на стенах и впрямь бывает только в лютую стужу?

октябрь

Вещи реальные, подлинные, да, но отдаленные и почти недостижимые, чужие — может быть, оставленные в небрежении? Меньше, чем когда бы то ни было, связанные с повседневностью, перешедшие в разряд исключений, почти химер — и вместе с тем единственно способные придать смысл писанию, заставляющие опять браться за перо. Почти утраченные, скорее ушедшие, чем предстоящие — что и парализует. Самое время их высказать, совсем скрывшиеся, замолчавшие, уже неслышные — и как их сейчас передашь?

* * *

Я хотел бы сказать еще несколько слов

из благодарности или просто в знак дружбы

(до меня долетел чей-то голос, я его слушал

и собирался ответить, а он уже смолк)

и все-таки я хотел бы договорить

или лучше скажите вместо меня вы, кусты штокроз, если я и впрямь не сумею,

если я не смогу, если предам то, что вижу,

расскажите, каким был ветер сегодня ночью,

тополя (тополь, склоненный бурей),

как вы поили воздух вашими розами

расскажите, сумевшие почти что вобрать все это:

луну с ее розоватой пылью,

лес, шумящий на склоне горы

(лес, который похож на медведя),

и чуть дальше, чуть выше

этот спокойный гребень горы, эту чистую кровлю, этот черный, недвижный, беззвучный сланец, немного темнее небесного серебра

расскажите бутонами, запахом, хрупкими колоннадами, ломкими черенками,

потому что мои слова перед вами пасуют,

уже недостойные войти в тот заветный край,

и остаться, и жить в нем,

потому что я все дальше и дальше от вас,

со слепыми кротами земли.

ноябрь

Снова думая о Греции: удивляться ли тому, что прощание Антигоны со светом дня звучит так пронзительно и что к дорогому существу греки обращаются в стихах «свет моих глаз»? Нигде на земле я не видел больше такой кристальной ясности без малейшего холодка.

* * *

В нынешнем одиночестве, в распаде до меня иногда все же доходит чей-нибудь более или менее далекий голос, и стихи опять говорят со мной так, как это привычно мне с давних пор. К примеру, в последней книге Ж. М. Франка [80] («Храни эти розы, Господь!») есть две небольшие вещи на смерть матери, а в них — строчки:

80

Жан Мишель Франк (род. в 1922 г.) — французский поэт.

У той неведомой земли, Где камень обернется пеной.

Или у Кэтлин Райн [81] в ее «На пустынном берегу», переведенном Жаном Мамбрино [82] :

Ночь в дешевой гостинице — Но я себя чувствую Гостьей в доме любви. И благословенны, трижды благословенны Те, кто ступают по легким травам земли, Кто погружается в реку времени, Кто отдыхает в тени деревьев Нашим недолгим днем.

81

Кэтлин Джесси Райн (1908–2003) — английская поэтесса и прозаик.

82

Жан Мамбрино (род. в 1923 г.) — французский поэт, переводчик Дж. М. Хопкинса и других английских поэтов.

Не потому ли, что такие стихи восстанавливают единство, которое может оказаться только соблазном, но которым дышишь тем глубже, чем острее чувствуешь, что оно мало-помалу разрушается изнутри?

* * *

«Подступы», заметки Жака Мазюи, собранные после его смерти Журданом [83] :

«Наша эпоха не оставила места крикам несогласия. Кто их услышит, кроме нескольких человек? С людьми уже почти невозможно разговаривать. Все кончено. Нужно принять молчание, ни от чего не отказываясь. Нужно по-прежнему слушаться той силы в себе, которая заставляет идти вперед. Нужно, чтобы освещающий дорогу слабый свет не угасает. Никто не может отнять у нас чудо существования, так будем же по-прежнему радоваться ему до последнего вздоха». (14.07.1960)

83

Пьер Альбер Журдан (1924–1981) — французский поэт, друг семьи Жакоте; представительный том его стихов «Здравствуй и прощай» с предисловием Ф. Жакоте вышел в 1991 г.

«Наше время должно было бы привести человека к полному отрицанию… но наталкивая на кажущийся абсурд… оно дает считанным единицам последнюю возможность через предельное отрицание снова найти дорогу к обетованной земле, к истинному видению вещей». (20.11.1960)

«Когда-нибудь воссоздадут настоящую священную географию, и мы, вероятно, узнаем, почему иные вызванные в уме, но прежде открывшиеся во сне или наяву луга, долины, горы обращаются к нам со словами, чье действие мы прекрасно чувствуем, но чей смысл не в силах выразить и еще меньше способны уяснить». (Май 1961)

Эти отрывки объединяют все лучшее, все самое несомненное во мне самом; последний вообще мог бы стать эпиграфом едва ли не ко всем моим «пейзажным зарисовкам» — в нем только нет того, что у меня их подтачивает или разрушает.

1979

январь

Превосходная — и замечательно переведенная — повесть Штифтера [84] «Человек без потомства». Словно в «Бабьем лете», на этих страницах как будто лежит совершенно реальный, привычный и вместе с тем нездешний свет.

84

Адальберт Штифтер (1805–1868) — австрийский писатель, дальше упоминается его неоконченный роман «Бабье лето».