Прогулка с нелюдем

Я не заметил, как перешел капустное поле. Над кладбищем висел странный глухой шепоток. Среди расколотых крестов и камней горел тусклый, мерцающий свет. Там был накрыт стол. Безобразные лица гостей, подсвеченные желтоватыми язычками огня, выглядели таинственно и весело. Праздник шел вовсю.

Не было слышно ни шагов, ни дыхания, но я почувствовал, что у меня за спиной кто-то стоит. Я обернулся и сразу узнал в полуразложившемся трупе шофера, своего ночного спутника. Он не стал симпатичнее и не перестал вонять, нона этот раз не вызвал у меня никакого отвращения.

— Здорово, вонючка! — сказал я. — Дезодорант так и не купил?

— Все-таки пришел, — сказал он и, цепляя меня костями своих пальцев за одежду, потянул к столу. — Идем, мы все там.

— Да я не к вам, в общем-то, — ответил я, не особо сопротивляясь.

— Все там. Все там, — повторял нелюдь, тянул меня к столу, и улыбался. Он вообще всегда улыбался.

Вместо стола была большая могильная плита, положенная набок. Вокруг нее на сдвинутых вместе надгробиях сидели такие же нелюди, как и мой водитель. Некоторые из них еще немного смахивали на людей, на них даже сохранились остатки одежды, некоторые уже совсем превратились в скелеты. На столе горели свечи. Гости оживленно, то есть совсем как живые, беседовали, попивая что-то из стаканов. Среди них я заметил и девушку, к которой я и шел. Она была единственным живым существом во всей компании. Увидев ее, я уверенно сел за общий стол. Шофер расположился рядом и пододвинул ко мне стакан. «За встречу!» — прохрипел он, чокаясь со мной. Я понюхал. Это был спирт.

— Так значит, этим не только в гроб укладывают, но и из могилы подымают, — пошутил я, обращаясь к живой девушке.

— Спирт полезен мертвецам, — дружелюбно заметила она, — от спирта они лучше сохраняются.

— Не болтай, пей! — сказал нелюдь, пихая меня в бок.

Во главе стола поднялся замшелый, как мне показалось, скелет с волосами до пояса. Сжимая костлявой ладонью стакан, он весело сказал: «Я предлагаю выпить за врачей. Если бы не они, никого из нас здесь бы не было!» Тост понравился. Все стали чокаться, шутить, повторять слова тоста, вспоминать разные истории из своей жизни и жизни родственников и знакомых на том и на этом свете. Я выпил, и это оказалось гораздо легче, чем я ожидал. Я почти ничего не почувствовал, только голова закружилась. Я повернулся к девушке и, наклонившись к ней через стол, сказал:

— Знаешь, прошлой ночью…

— Не будем об этом! — ответила она, махнув рукой.

— Слушай, а где твоя тень?

— Там же, где и твоя. Какие тени ночью!

— Тени ночью не нужны, — встрял мой сосед. — Тени вообще не нужны, они только мешают.

— Живые без них никак не могут. Им кажется, что с тенью они занимают больше места. Они все только и думают, как бы занять больше места и оставить после себя как можно больше следов, — сказал другой мой сосед. — Цель их жизни — наследить. Свиньи!

— Почему покойники не любят живых, — спросил я, — ведь они сами когда-то жили?

— А почему живые не любят покойников, — передразнил меня сосед, — ведь они сами когда-то умрут?

— Ну, наверное, потому что вы нелюди и нечисть.

— Это как раз неизвестно, кто нечисть, а кто нелюди, — ничуть не обидевшись, ответил шофер. — Мертвые никому не делают вреда, зло бывает только из-за живых.

— Да, но я немного о другом. Вас не то чтобы боятся, просто вы странные, не как все.

— Между прочим, нас гораздо больше, — возразил мой сосед, — так что это вы, живые, не как все.

— Почему же тогда вы боитесь крестов, святой воды и тому подобного, вас ведь поэтому считают нечистью.

Те, кто слышал мои слова, рассмеялись.

— Посмотри, — сказал шофер, обводя вокруг себя своей костлявой рукой. — Вон сколько здесь крестов. Чего нам их бояться? А вот представь себе, что идешь ты по кладбищу, а навстречу тебе покойник, ты ему ничего, а он давай креститься, брызгаться святой водой, бормотать заклинания дрожащим голосом. Как ты поступишь?

— Мне бы это не понравилось, — ответил я.

— Вот, — сказал шофер. — А ты говоришь: «нечисть».

— А правда, что покойники боятся крика петуха?

— Не больше, чем ты боишься звона будильника. Раздражает, и только. Когда кричит петух, просыпаются живые и начинают шляться везде, даже по кладбищу, а нам-то какая радость, с ними сталкиваться? В гробу я видел такое удовольствие!

— Ты, наверное, в гробу вообще очень многое видел, — сострил я.

— Да уж побольше твоего, — огрызнулся водитель.

— Между прочим, покойники — самые лучшие люди, — вставил слово другой мой сосед.

— Верно! — подхватил шофер. — Для большинства людей единственный способ стать уважаемыми и всеми любимыми это умереть. Как бы их не ругали при жизни, после смерти для каждого находится доброе слово. Так что, даже вы понимаете, насколько мертвые лучше живых.

— Вспомни любого хорошего человека, — сказал второй сосед, — скорее всего, он уже умер.

— Значит, всех надо оживить, — сказал я.

— Этого нельзя делать! — перебила девушка. — Это ведь тоже, что и убить их!

— Все живые такие, — снисходительно сказал шофер, — им что убивать, что оживлять.

— Нельзя оживлять то, что умерло, — повторила девушка. — Нельзя искать то, что навсегда потеряно, и гнаться за тем, что ушло.

— Даже если оно дорого? — спросил я.

— То, чего уже нет, не может быть дорого. Его надо забыть.

— Я не хочу, — сказал я.

Кажется, моя собеседница хотела что-то ответить, да я вовсе и не хотел, чтобы мои слова стали последними в нашем разговоре, но вдруг откуда-то зазвучала музыка. Мертвецы вскочили и схватились за руки, у кого они были. Кто-то подхватил и меня, и девушку, и мы все понеслись по кладбищу в каком-то нелепом танце, прыгая через упавшие надгробия и распевая странную, совсе мне попадавшую в такт музыке, песню:

«Не рой другому яму, А рой ее себе! Иди по жизни прямо И покорись судьбе! Не думай о здоровье, Не думай о деньгах, Про ненависть с любовью, Про доблесть и про страх! Возьми лопату, милый, И яму себе рой, Пока тебе могилу Не выкопал другой! Иди по жизни прямо И покорись судьбе! Не рой другому яму, А рой ее себе!»

Все кружилось, неслось и взлетало. Я вместе с ними оторвался от земли, и полетел, то поднимаясь почти до верхушек деревьев, то опускаясь совсем низко. Лететь было не трудно, это получалось даже у самых прогнивших покойников. Но я это делал, конечно, лучше всех. Жалко, что я никогда не летал раньше, думал, что это невозможно, а оказалось, летать легко и даже очень приятно. Взмывая вверх, я пытался заметить, куда исчезла моя собеседница, мне еще о многом надо было ее расспросить, но ее не было видно. Я вообще плохо различал, где я нахожусь: было темно. Паря над полем и кладбищем, я понял, что это происходит не со мной. Просто я спал и видел сон. Я и не заметил, как уснул прямо под тем самым кленом, где я несколько часов назад наблюдал игру в гляделки.