Прогулки по тонкому льду
Шрифт:
Но потом все чаще учтивый граф стал предлагать подвезти меня до дома на двуколке, невзначай придерживал под локоть, предлагал поход в кофейню, театр. Я молчала либо же учтиво отказывала. Сначала Патрику ничего не говорила, но в один из вечеров призналась.
Глупости, — отмахнулся от меня муж. — Перебесится и отстанет. Скоро я перейду в новую школу и тебя перетяну. Потерпи.
Меня уже тогда резануло под сердцем от его реакции. Но я отогнала эту дикую для себя мысль. Признала правоту мужа, боясь допустить жуткую и унизительную догадку. А потом в один из вечеров вышло так, что, придя на урок, я узнала, что Синтия уехала к бабушке. Я собиралась уйти, когда граф с искренней мольбой попросил сыграть сегодня для него. Дескать, он так одинок, и ему
Что же ты натворила! — мечась по комнате, стенал Патрик. — Что же теперь делать? Я же только устроился на работу! Ты чуть не убила графа!
Я растерянно жалась у стены и старалась не рыдать, наблюдая за мужем. Из разбитой губы текла кровь, лиф платья разорван, волосы растрепаны. Я мчалась домой сквозь снег и ветер, хотела спрятаться в родных объятиях, согреться, узнать, что я не одна, что меня защитят. Но увидеть мужа, который был в ужасе от того, какой скандал грозит его семье, было сродни удару в сердце. Я помню, как Патрик кричал и требовал сидеть дома и не ходить к патрульным. А еще страшнее было слушать нотации его матушки, которая обвиняла меня в безнравственности. Помню, как я стояла, удерживая на груди разорванное платье, и выслушивала слова свекрови. Я не смотрела на нее, я не отрываясь глядела на Патрика, который молча стоял у стены.
— А чего ты ждала? — шипела на меня свекровь. — Не удивлюсь, что ты сама его спровоцировала. С чего бы уважаемый человек так повел себя с честной женщиной?
А я продолжала смотреть на Патрика, который не смел поднять на меня взгляд. Он молча выслушивал слова матушки, обвинявшей меня в кокетстве, безнравственности, недостойности. К концу беседы вердикт был очевиден: ее сын совершил ошибку, приведя в дом бесплодную калеку, которая опозорила их семью. А Патрик молчал, даже не думая вступиться за меня, даже не делая попыток обнять и утешить. Словно я была заразной…
— В полицию идти нельзя. Еще больше проблем будет. — Вот и все, что я услышала от супруга.
Патрик еще что-то бормотал, а я молча ушла в уборную смывать с рук кровь. Жаль, что стыд смыть не так просто. Помню, как с ужасом прислушивалась к своим чувствам и ощущала, как гибнет во мне то, что и так едва тлело. Патрик наконец вспомнил обо мне, пришел, обнял, пообещал все уладить. Я так же молча легла спать, а утром, когда муж ушел на работу, а свекровь на рынок, спокойно собрала вещи и отправилась домой.
Он еще приезжал ко мне, просил вернуться, умолял простить его. Но, сидя в зале суда, я ощущала невероятную легкость, словно с плеч упали цепи, не дававшие сделать вдох. Я вернулась в университет, получила диплом психолога. Сначала перебралась в город покрупнее, где давала частные уроки музыки, потом было еще несколько школ, а потом и вовсе авантюра с письмом в министерство и согласием работать в Эргейл.
Я стремилась быть хорошей для других. Идеальной женой, невесткой. Но чем больше я старалась, тем тяжелее было мне. Чувство вины давило, заставляло чувствовать себя недостойной. Выйдя из развода, главное, что я поняла, я больше не буду жить по правилам, что мне навязывают. Я не стану хуже, если буду поступать так, как считаю нужным. То, что я не поступаю так, как того хотят окружающие, не делает меня недостойной. Увы, только потратив несколько лет в браке не с тем мужчиной, я поняла, чего хочу на самом деле.
Я моргнула, стряхивая с ресниц непрошеные слезы. А за окном плакало небо, словно отражая мои чувства, в мареве небесных слез все чаще пролетали белые мухи первого снега. Говорят, что все трудности, что мы переживаем, это попытки судьбы направить нас на
истинный путь. Как бы мне узнать, куда ведет меня мой путь? Что я сделала не так, раз судьба не перестает меня испытывать? Одно я знаю точно — только благодаря пережитому я уже никогда не позволю манипулировать собой и навязывать мне чужую волю. Я изменилась, и видит небо, эти изменения пошли мне только на пользу.Глава 10
— Итак, канифоль, струны, нотные тетради. — Торговец упаковал последнюю покупку.
— Еще что-нибудь?
— Нет, это все, — кивнула я, выуживая из сумочки кошелек.
Сегодня днем я отправилась в далекое путешествие во благо школьного оркестра. Ну, ведь помимо моих нервов, детям нужны и иные предметы для обучения. В помощники мне вызвалась Микки Пэлпроп и Майк Морис. Изначально роль покорного вьючного животного должен был выполнять Пэлпроп старший (ему бы эта роль пошла, как никому), но юный оборотень (да, нелюди прониклись ко мне нежной привязанностью) вызвался оказать посильную помощь. И теперь вот трое нас (Пэлпроп с радостью ушел чинить дыру в ограде, проделанную Бубликом), прошагав по гудящему городу и проехавшись со звоном и гулом в трамвае, оказались в магазине музыкальных инструментов, где я пополняла запасы школьных закромов.
Микки старательно обвешивала пакетами Майка, Майк старательно пытался сразить девицу своей силой и выносливостью. Может, кто и поверил в бескорыстное желание паренька таскать за мной сумки, но я точно знаю, что не отправься со мной Микаэлла, и Майк остался бы в школе. Ну право слово, меня дети любят, но не настолько же! Так что нежную привязанность мальчика-оборотня к девочке-фавну я уловила молниеносно.
— А теперь куда? — поправив стопку тетрадей в руках у Майка, уточнила Микки.
— В школу, — со вздохом отсчитав все выделенные деньги, призналась я. — Такая ноша не способствует прогулкам.
— Все хорошо, — горячо заверил меня оборотень. — Мне не тяжело, мэса. Сумки очень легкие, а оборотни выносливые.
Я понятливо улыбнулась пареньку. Что же, если так ему хочется, то можем продлить прогулку по городу. Кивнула детям, и мы вывалились из душного магазинчика в гулкий и дымный город. Зима все еще терпеливо ожидала своего часа, но ее приближение выдавали мелкие снежные хлопья, то и дело появлявшиеся в морозном осеннем воздухе. Небо, серое и хмурое, нависало над городом, словно насаженное на шпили высотных зданий. Рассеянный свет от солнца слепил глаза и вгонял в сонливость. Город вокруг напрочь утратил краски осени, и теперь деревья уныло торчали из кадок чернеющими корягами, мостовые покрыл тонкий слой инея, и только вывески магазинов и кофеен призывно пестрели яркими надписями.
Мир пара и камня, как мало в нем жизни, всюду машины, всюду металл и холодный расчет. Сейчас, не прикрытый золотом листвы или болезною снега, город выглядел особенно недружелюбно и хмуро. Как, оказывается, мало нужно людям для счастья: лучик света, пара снежинок. А ведь большинство думает, что миллионы и слава. Я плотнее завернула шарф на шее и сунула руки в муфту. Микки заботливо натянула Майку шапку на уши, а сама «нырнула» в бездонный капюшон своего пальто.
— Предлагаю пройти одну остановку пешком и выпить чаю в кондитерской «У Франко», — ежась от ветра, предложила я.
Микки радостно взвизгнула, Майк посуровел. Какой хороший мальчик, сразу подумал о том, кто будет платить.
— Мы сэкономили на покупках и заслужили компенсацию за труд, — объявила я. — Думаю, мэтр-директор простит нам три чашки чая.
Теперь и Майк выглядел веселее. Вот такие повеселевшие и предвкушающие распитие облепихового чая в тепле, мы и двинулись дальше. Толпа прохожих ворчала и толкалась, кто-то ругнулся и пнул погнутую медную кружку, стоявшую перед попрошайкой. Старуха, скрюченная и нечесаная, сидела у стены одного из магазинов и понуро глядела на ноги прохожих. Кружка с грохотом покатилась по брусчатке, рассыпая по заиндевелым камням небогатое подаяние несчастной. Мелочь катилась и звенела, ныряя прохожим под ноги.