Проходящий сквозь стены

– Хочешь сказать, что черная икра как-то тупит мозги?

– В какой-то мере, – ответил он с той же непонятной интонацией. – В какой-то мере… Так что на будущее не надо организовать. Ничего! Это доступно?

Я покачал головой.

– Нет. Не доступно. Плачу я, с вас ни рубля, студенты – народ бедный, знаю. Так в чем траблы?

Он вздохнул.

– Знаешь, орк, мы тут что-то вроде эльфов. Не такие крутые, как вы, орки, не такие быстрые, как темные, не такие неразборчивые, как раса людей. Так что живем не так, как у вас, орков. Доступно? Это так, в общем. Умному достаточно. Вы же, орки, умные?

Я помолчал, откуда он знает, что я баймлю всегда за орков. Но раз угадал точно, да еще с такой уверенностью, что даже не спрашивает, а говорит так, словно иначе и быть не может, я – орк, на мне как будто написано, что я из орочьего племени…

– Лады, – ответил я сумрачно, – но посоветуюсь с Линой. Если ты не против, конечно.

Я постарался подбавить в голос сарказма, чтобы он видел, как мне наплевать на его мнение, но он не понял, с самым серьезным видом кивнул.

– Посоветуйся. Да-да, именно посоветуйся.

Я ушел с балкона, что-то он не то имел в виду, что сказал. Эти светлые эльфы еще большие хитрованы, чем темные, те сразу и честно признаются: да, мы – говно, а эти хитрят, скрывают нутро, как будто там не такое же говнецо.

Не люблю таких.

Расходились за полночь, шумно и с воплями застряли в прихожей, все обменивались поцелуями и шутками. Почти каждый предлагал мне присоединиться, но я вежливо отказывался: дурак буду, если сейчас уйду. Наконец в квартире остались только Андрей и Вероника, но и одни начинают вроде бы собираться, Лина взяла меня за руку и вывела на балкон. Сердце мое ликующе трепыхнулось, как все классно получается, а я все ломал голову, на какой козе подъехать, здесь же только к стенке ее прижать, задрать кофточку…

Ее глаза смотрят очень серьезно, и мои руки висят бессильно, даже не пытаясь сделать движения к ее вторичным половым признакам.

– Виталий, тебе тоже пора.

Я пробормотал:

– Ну что ты, я вовсе не собираюсь задерживаться до утра… Но пусть они идут, я выйду чуть позже…

Она покачала головой:

– Нет. Извини, но в этой квартире правила устанавливаю я.

– Лина, – сказал я с укором, – ну что ты в самом деле! Так все хорошо шло, стол был таким хорошим, все оттянулись, побалдели…

Она вздрогнула, глаза чуть расширились.

– Или, – спросила она шепотом, – ты считаешь, что, заказав эти дорогие вина, обязал меня чем-то особенным?

Она смотрела требовательно, я постарался как можно естественнее изобразить недоумение и даже возмущение, что ей пришла в голову такая мысль, хотя, вообще-то, кто девушку танцует, тот ее и ужинает, или, как говорят гораздо точнее: кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Но здесь, как сказал Андрей, не отличают изысканные вина от простой бормотухи, так что мою жертву мало кто оценил, теперь заметно. Даже прощались со мной, уходя, как-то слишком весело, как с приглашенным тамадой или затейником, которого пригласят только на следующий праздник, но в свой круг не примут.

– Ты чё, – спросил я как можно более естественнее, – обалдела?

Она не сводила с меня взгляда, глаза тревожно расширены, там темнота.

– Ну, – сказала она с неуверенностью, – если тебе и в голову такое не приходило, то извини, что я такое о тебе подумала.

Все-таки она понимает, что я хотел и собирался остаться, как понимаю и я, что она все поняла, но оба разыгрываем спектакль, что я ничего такого не хотел и не думал, а она вообще не может поверить, что у меня есть гениталии, словом, оба изображаем импотента и дурочку.

Наконец я пробормотал:

– Все-все, иду. Ты тоже извини, я привык к другим правилам.

– Это заметно, – ответила она. – Все нормально. Людей, которые живут по твоим правилам, гораздо больше, так что все нормально.

Я вышел в прихожую, оттуда провозгласил весело:

– Со мной кто-нибудь идет?

Из другой комнаты появились Андрей и Вероника, уже готовые к выходу. Расцеловались с Линой, Вероника дружески подхватила меня под руку, втроем вышли на площадку. Лина улыбнулась нам и закрыла дверь. Я слышал, как щелкнуло, понятно, что глупо было бы на улице избавиться от парочки и вернуться: все равно не откроет.

Теперь мы не просто знакомы, как поставщик и получатель услуг, или, точнее, чтобы не звучало двусмысленно, менеджер по найму квартир и клиент, а уже приятели. На правах приятеля я подкатил на «мерсе» к универу, а когда Лина сбежала по ступенькам, вышел и широким жестом распахнул дверцу.

Лина вздрогнула и широко раскрыла глаза.

– Опять ты?

– А что, – поинтересовался я, – мне надо было исчезнуть?

– Да мне почему-то показалось, – ответила она, – что просто должен исчезнуть.

– Почему?

Она поморщилась:

– Почему надо объяснять такие простые вещи? Вот показалось просто. В некоторых случаях объяснять слишком долго и сложно. Нужно чувствовать.

– Я толстокожий, – признался я. – С чувствами у меня всегда был напряг. Как-то мама мне долго объясняла, чем прекрасно «Лебединое озеро», но так и не врубился. А теперь понимаю, что это ты мое «Лебединое озеро». И все эти «аиды» и симфонии.

Глаза ее стали шире, всматривалась в меня с некоторым испугом.

– Ну ты и сказанул!

– Как могу, – пробормотал я. – Как умею.

– Бред какой-то.

– Меня мама водила в детстве в Третьяковскую, в Эрмитаж, потом рекомендовала какие-то прибывшие из Лувра выставки… А я теперь вижу, что на тебя только надо… как на Эрмитаж, на Лувр, на Сикстинскую, или как ее там, мадонну.

– Та мадонна с ребенком, – буркнула она. – Извини, мне надо идти. Нет, в твою яхту на колесах не сяду.

– Почему?

– Берегу репутацию, – съязвила она.

– Да ладно тебе!

– Еще раз извини.

Я смотрел вслед и понимал с горечью, что бесполезно догонять и уговаривать. Где-то у нас не пересекается, а если плечом в плечо в одном направлении, как говорят, то между нами слишком много километров, чтобы действительно плечом в плечо. Во рту разливается желчь, откуда и взялась, будто полдня жевал полынь. И такая тоска, что даже не понимаю, почему так гадко, как будто все рухнуло, как будто и деньги отняли, и сквозь стены перестал проходить, и лет мне под сорок, а то и под пятьдесят…