Проходящий сквозь стены

Времени, пока он возился, мне как раз хватило на то, чтобы выхватить нож Стукотка. Собачья пасть на нем, казалось, щерилась яростней, чем обычно. Впрочем, почему бы и нет? Собаки испокон были лютыми врагами лис. А Опричная Когорта испокон веку уничтожала разную нечисть. И заговоренный булат играл в этом благородном деле не последнюю роль.

Оборотень так и не сумел справиться со шлемом. Он оставил попытки и пошел на меня, хрипло и смрадно дыша широко раскрытой пастью. С желтых клыков капала слюна. Мокрой багряной тряпкой свисал язык. Шлем болтался сбоку уродливым наростом. Успею?

От пронзительного свиста, донесшегося сзади, оборотень вздрогнул. Вздрогнул и я. Лишь на мгновение он повернул голову, выискивая источник звука. Этого мгновения мне хватило. Я метил в горло.

Едва острие коснулось тела оборотня, нож, словно ожив, вырвался из руки и канул в космы рыжей шерсти. Как в болото. Послышалось шипение, и сейчас же в грудь мне с силой толкнулся плотный воздух, пахнущий мокрой псиной. Я, спотыкаясь, отскочил назад. Там, где клинок вошел в шкуру, вспыхнула жаркая звездочка, и уже в следующий миг шипящее бездымное пламя концентрическим кольцом рванулось от нее во все стороны. Оборотень подскочил, заплясал, завертелся, воя на одной протяжной ноте, упал и начал яростно тереться раненой шеей о землю. По телу гуляли неисчислимые змейки огня, упругие, короткие язычки напоминали формой ежовые колючки — так горит порох. Потом голова оборотня мучительно загнулась вбок, он перевалился на спину, суча в воздухе лапами. Вой захлебнулся, перешел на сип и, наконец, стих.

Я отодвинулся подальше. Пламя бесновалось.

Подошел, сильно припадая на босую ногу, Убеев. Встал рядом. Тесак выставлялся у него из-под мышки.

— Хорошо я свистнул?

— Да, — сказал я. — Спасибо, очень здорово. И вовремя, главное. Вы ранены?

— Упаси бог. Вовсе нет. Представляешь, это животное мне сапог бочкой придавило, — пожаловался он. — Прямо каблук. Я вытащить не смог. Бочка такая тяжелая…

— Жерара не видели? — вспомнив про вторую бочку, спросил я.

Оборотень продолжал гореть все так же жарко. Дергалась уже одна только задняя лапа.

— А что ему сделается, нечистому духу…— беспечно отмахнулся Убеев, закурил и щелчком отправил спичку в пламя. — Сейчас, погоди, оглянуться не успеем, появится. С какой-нибудь подначкой еще…

Убеев опустился на корточки и стал с интересом разглядывать свою ногу. Я мельком взглянул тоже. Обнаженная, перемазанная серой строительной грязью ступня была странно вывернута и походила на скукоженную птичью лапку. Мне сделалось не по себе — и более всего оттого, что уродство Железного Хромца вызывало у меня не соболезнование, а отвращение и брезгливость.

— Как думаете, долго шашлычок будет жариться? — спросил я.

— Целиком долго, — сказал Убеев, поднимаясь. — Такая масса, что ты!..

— Может, залить? Там вон канава есть.

— Не-а… Давай-ка мы по-другому поступим. Ты, Павля, вот что. Ты отойди малость и пригнись, сейчас рванет.

Я отошел, недоумевая. Почему должно рвануть? Или у Хромца нашего Железного на такой случай граната припасена? Это была не граната. Убеев пошептал что-то, ухватился за меч обеими руками, примерился и размашистым ударом снес оборотню голову. Кувыркаясь и рассеивая искры, она отлетела к штабелю бетонных плит и упала в грязную лужицу.

В следующую секунду хлопнул негромкий, но чувствительно ударивший по барабанным перепонкам взрыв. И второй. По щеке хлестнули теплые брызги. Я от неожиданности выругался. На взбаламученной поверхности лужи закачались комки жирной копоти. Такая же копоть повисла косицами на плитах, взвилась хлопьями в воздух. В том месте, где секунду назад агонизировала туша оборотня, растекалось глянцевое коричневое пятно, удивительно быстро впитывающееся в землю; поднимался рыжеватый парок. По-прежнему воняло мокрой псиной с примесью какой-то химической дряни — примерно как от горелой электропроводки. Нож и шлем испарились без следа. Чудно!

— «Гусар, на саблю опираясь, в глубокой горести стоял», — жизнерадостно пролаял вылезший откуда-то абсолютно невредимый Жерар и принялся по-кошачьи трясти задней лапой за ухом. Каждый удар выбивал крошечное облачко известковой пыли. — Поздравляю, старичок! Ты только что обезглавил китайскую диаспору нашего города.

— Да мне не привыкать, — с великолепным небрежением сказал Убеев. — Я, надо вам знать, еще на острове Даманском в марте шестьдесят девятого этих ребяток — что желтых двуногих, что рыжих усатых — очень славно к ногтю брал. С группой товарищей и парочкой дрессированных уссурийских тигров. — Он сделал мечом красивый выпад и положил его плашмя на плечо. — Только кишки брызгали.

— Круто! — тявкнул бес, принимаясь за чистку другого уха. — А повод?

— Повод известный, — терпеливо пояснил Убеев. — У КНР территориальные претензии к Советскому Союзу возникли. Пришлось их немного порешать.

— И как, наподдали мы супостатам?

Я бросил на беса подозрительный взгляд. И это наш прославленный знаток истории? Издевается, что ли? Жерар заметил мое недоумение, тайком подмигнул и сделал жест, истолкованный мною как: «Слушай внимательней, будет интересно». Ага, самое время сейчас сказкам внимать. Я неодобрительно поморщился.

— Спрашиваешь…— с гордостью ответил Убеев. Он всецело погрузился в воспоминания о героическом прошлом, и наша пантомима ускользнула от его внимания. — Ввалили горячего по самое «не балуйся»! У меня, например, отрезанных хвостов оборотней одиннадцать штук к первому апреля набралось. Лучшая коллекция среди рядового состава. Помню, особым шиком считалось эти самые хвосты к спальнику пришивать, наподобие бахромы. На время сна подогнешь их под низ — и мягче и теплей. Х-хе… А всего нас в специальном отделении по отлову зверей-шпионов — это где я службу проходил — девять рыл было. Все сержанты да старшины, один другого удалей. Плюс командир, капитан Штольц. Кстати, отец нашего губернатора. Так тот вообще монстр! Вот и считай. Про Мусю с Барсиком я и не говорю. Кушали свежатинки от пуза, черти полосатые. Один только Слава Запашный, их дрессировщик — ну, тот, что сейчас в цирке блистает, — все сокрушался. Дескать, весна, линяют зверьки. Ему, понимаешь, шубу лисью построить здорово охота было. Себе и бабе своей. Да, доброе было времечко… Ну, не одни мы тогда на Уссури геройствовали, конечно. И регулярные войска руку приложили. Только Даманский все равно Китаю отошел.

— Что так?

— Политика.

— Жалко, — сказал Жерар.

— А, чего там…— махнул сигаретой Убеев. — Дела давно минувших дней. Прожито и пережито. Вот каску мне по-настоящему жалко, это да! — Он грустно вздохнул, качая головой. — Другой такой в мире нету. На «Дайнизи» по спецзаказу изготовляли. Эксклюзивный дизайн. Титан, поликарбон, все дела. Недетских бабок стоила…— Он повернулся ко мне: — Пойдем, вредитель, хоть сапог вызволим.

Заявив, что бешеному шакалу хвост рубят по самые уши, а оставлять за спиной недобитого противника — крайний идиотизм, Железный Хромец перезарядил пистолет, приладил тесак на бедро, взгромоздился на мотоцикл и умчался прочь. Вершить расправу над братцами-горошками в замшевых пиджаках. Бес изъявил горячее желание отбыть вместе с ним (корректировать огонь, как он выразился), и я остался во дворе один. На прощание мне был дан совет дожидаться их возвращения именно здесь. Основание: так будет для меня безопасней всего.

— Почему? — спросил я. Ответ поражал лаконизмом:

— Потому.

«Отморозки!» — подумал я, проводив их взглядом, после чего, терзаемый невнятным чувством, в котором смешались облегчение, зависть, ревность, обида и многое другое, отправился бродить по двору. Без определенной, впрочем, цели.

(То есть цель, конечно, была. Вполне конкретная. Любым способом преодолеть отчаянное желание извлечь на свет божий прихваченное у девчонок зеркальце и хорошенько его рассмотреть. Заглянуть хоть одним глазком — чародейное или обычная копия? Точно почуяв мои колебания, зеркальце как-то враз потяжелело и съехало к переду. Кое-какие остатки здравого смысла еще во мне присутствовали. Я поправил карман, шутливо сказал: «Эй, смирно там» — и тотчас смущенно поежился. Действие, особенно вкупе со словами, получилось на редкость двусмысленным.)