Происхождение всех вещей

На борту больше не было женщин; не было там и образованных мужчин. Матросы до поздней ночи играли в карты; они смеялись, кричали и не давали ей спать. Иногда мужчины устраивали танцы на палубе прямо над ее головой и плясали, как одержимые бесами, до тех пор, пока капитан Терранс не начинал грозиться переломать им скрипки, если они не прекратят. Кроме Альмы, пассажиров было двое: котельщик, направлявшийся в Вальпараисо, [53] и немногословный торговец жемчугом, плывший, как и Альма, на Таити.

53

Город на Тихоокеанском побережье Чили.

Народ на борту «Эллиота» собрался совершенно дикий. У берегов Северной Каролины один моряк поймал ястреба, отрезал ему крылья и забавы ради смотрел, как тот скачет по палубе. Альме это показалось отвратительным, но она ничего не сказала. На следующий день ошалевшие от скуки матросы устроили свадьбу двух мулов, нарядив скотину в праздничные бумажные воротнички по такому случаю. Крик и улюлюканье стояли невообразимые. Капитан закрыл на все глаза — ему эта забава показалась безобидной (возможно, потому, подумала Альма, что свадьба проходила по христианским канонам). Альма в жизни не видела ничего подобного.

Ей не с кем было обсуждать серьезные темы, вот она и перестала их обсуждать. Она решила не унывать и общаться со всеми запросто. Поклялась не наживать врагов. В плавании предстояло пробыть от пяти до семи месяцев, и эта стратегия казалась разумной. Альма даже позволила себе смеяться над шутками матросов, если те были не слишком похабными. Она не боялась, что ей причинят вред: капитан Терранс не позволил бы никому слишком с ней фамильярничать, к тому же Альма не вызывала у мужчин никакого интереса. (Ее это не удивляло. Если она в девятнадцать лет не вызывала интереса у мужчин, с какой стати кому-то обращать на нее внимание в пятьдесят один год?)

Ее ближайшим спутником стала маленькая ручная обезьянка капитана Терранса. Звали ее Малыш Ник, и она часами могла сидеть с Альмой, тихонько перебирая ручонками складки ее одежды и вечно выискивая что-то новое и необычное. Малыш Ник был очень умной обезьянкой. Больше всего его занимал плетеный волосяной браслет, который Альма носила на запястье. Он все время удивлялся, почему на другой ее руке нет такого же, и каждое утро проверял, не появился ли он вдруг, как будто надеялся, что браслет мог вырасти там за ночь. Но, не увидев ничего, вздыхал и разочарованно смотрел на Альму, словно говоря: «Ну почему ты не можешь всего на один день стать симметричной?» Со временем Альма приучила Малыша Ника к нюхательному табаку. Он скромно брал одну понюшку, клал ее в ноздрю, аккуратно вдыхал и тут же засыпал у нее на коленях. Она не знала, что делала бы, не будь у нее такой компании.

Корабль обогнул мыс Флориды и сделал стоянку в Новом Орлеане, где высадили мулов. Прощание с ними никого не опечалило. В Новом Орлеане Альма видела необыкновенно красивый туман над озером Пончартрейн. Видела, как на причале ждут отправки тюки хлопка и бочки с сахаром. Видела пароходы, выстроившиеся в ряд, насколько хватало глаз, и ждущие отправки в Миссисипи. В Новом Орлеане ей пригодилось знание французского, хотя местные говорили со странным акцентом, сбивавшим ее с толку. Альма любовалась маленькими домиками и садами, усыпанными ракушками, с фигурно подстриженными кустами; восхитительные наряды дам поражали ее своим великолепием. Она жалела, что у нее так мало времени, чтобы все осмотреть, но скоро ей было велено возвращаться на корабль.

«Эллиот» двинулся дальше вдоль мексиканского побережья. На корабле разразилась эпидемия лихорадки. Заражения не избежал почти никто. На борту был никчемный докторишка (он заверил матросов в том, что нет ничего страшного, если кишечник не опорожняется уже несколько недель), и вскоре Альме пришлось раздавать лекарства из своего драгоценного запаса слабительных и рвотных. Как от медицинской сестры от нее было немного проку, зато она была хорошим фармацевтом, и ее помощь привлекла к ней небольшую группу поклонников-мужчин.

Вскоре Альма и сама заболела и вынуждена была слечь. Ухаживать за ней было некому. В бреду ей являлись туманные видения и страхи — яркие, как наяву. Однажды ночью послышался голос, шепнувший на ухо: «Теперь ты дитя, а я мать». Она проснулась с криком, размахивая руками. Но в каюте никого не было. Голос говорил по-немецки. Почему именно по-немецки? Что все это значит? Остаток ночи Альма пролежала без сна, размышляя о слове «мать», по-немецки mutter; в языке алхимиков это слово означало также тигель. [54] Ей так хотелось с кем-то поговорить. Тогда она впервые пожалела, что отправилась в это путешествие.

54

Емкость для нагрева, высушивания, сжигания, обжига или плавления различных материалов.

Через день после Рождества лихорадка унесла жизнь одного из матросов. Его завернули в парусину, вложив внутрь пушечное ядро, и он тихо скользнул в морские глубины. Никто по нему не горевал — по крайней мере, на первый взгляд. Матросы устроили аукцион, распродав его вещи. К вечеру его как будто уже никогда не существовало. Альма представила, как они распродают ее вещи. Что они подумают о рисунках Амброуза? Но как знать? Возможно, эта сокровищница гомоэротизма кому-то из них показалась бы и ценной. Матросами кто только не становился. Альме ли было этого не знать?

А потом Альма выздоровела. Попутный ветер привел их в Рио-де-Жанейро, где Альма увидела португальские корабли, перевозившие рабов и направлявшиеся на север, к Кубе. Она видела прекрасные пляжи, где рыбаки рисковали своей жизнью, промышляя на плотах, хилых, как крыша курятника; огромные пальмы с веерообразными листьями, намного больше тех, что когда-либо росли в оранжереях в «Белых акрах»; женщин, которые не носили шляпок и курили сигары, расшагивая по улице; беженцев, коммерсантов, грязных креолов и учтивых негров, полудикарей и элегантных квартеронов; [55] мужчин, торгующих попугаями и ящерицами на мясо. Альма лакомилась апельсинами, лимонами и лаймами. Однажды съела столько манго, щедро поделившись ими с Малышом Ником, что у нее выступила сыпь. Альма ходила на скачки и танцевальные представления. Жила в отеле, принадлежавшем супругам с разным цветом кожи — впервые в жизни ей встретилась такая пара. (Женщина была бойкой, сноровистой негритянкой, которая все делала быстро; мужчина — белокожим и старым, этот не делал ничего.) Ни дня не проходило, чтобы Альма не видела мужчин, гнавших рабов по улицам Рио — людей в кандалах вели на продажу. Смотреть на это было невыносимо. Альме становилось тошно при мысли, что все эти годы она не обращала внимания на подобные зверства.

55

Человек, имеющий четверть негритянской крови.

Корабль снова отправился в путь и поплыл к мысу Горн. У мыса погода сделалась столь суровой, что Альма, и без того завернутая в несколько слоев фланели и шерсти, добавила к своему гардеробу мужскую шинель и одолжила у матросов русскую ушанку. В таком облачении ее стало не отличить от мужчин на борту. Она видела горы Огненной Земли, но корабль не смог пристать — такая лютая стояла непогода. Они обошли мыс Горн, за чем последовали пятнадцать дней несчастий. Капитан настоял на том, чтобы идти с поднятыми парусами, и Альма с трудом понимала, как мачты выдерживают такую нагрузку. Корабль ложился сначала на один бок, потом на другой, и так без конца. Он словно кричал от боли; его несчастный деревянный остов колотили и хлестали волны.

— Пройдем, коль будет на то Божья воля, — упорствовал Терранс, отказываясь спускать паруса и пытаясь до темноты нагнать еще двадцать узлов.

— Но что, если кто-то погибнет? — спрашивала Альма, пытаясь перекричать ветер.

— Его похоронят в море, — кричал в ответ капитан и гнал корабль дальше.

После этого на сорок пять дней наступили лютые холода. Корабль атаковали бесконечные огромные волны. Иногда поднимался столь свирепый шторм, что даже старые матросы запевали псалмы, чтобы успокоиться. Другие сыпали проклятиями и бесновались, а были и те, кто молчал, как будто они были уже мертвы. Из-за шторма развалились клетки с курами, и на палубу высыпали цыплята. Однажды рея разлетелась на такие мелкие щепки, что ими впору было топить маленькую дровяную печку. На следующий день матросы попытались установить новую, но безуспешно. Одного сбила с ног волна; он упал в трюм и сломал ребра.